частную визу».

Андрей с жадностью поглощал парижские впечатления, всякий раз отмечая про себя

отличие этой жизни от отечественной. Подробности быта натуральных французов западают в

душу. Он внимательно наблюдает жизнь южной провинции Франции. Его, как всегда, умиляют

картины крепко устоявшегося и отстоявшегося быта, из каждого уголка которого смотрит

традиция. Особенно впечатляет, сравнительно с отечественными примерами, налаженность

повседневности, спокойное, веками упроченное существование.

Почему предметно-вещная сторона зарубежной жизни производит на советского человека

такое оглушительное впечатление? — спрашивал себя советский режиссер. И отвечал:

отечественная бедность. Бедность, которая проникала в быт даже обеспеченных семей. Унылая

скудость существования, въевшаяся в подсознание «родившихся в СССР». Причем бедность,

идеологически утверждавшаяся государством как нравственное достояние советского человека,

как классовое противостояние «незаслуженной» материальной обеспеченности буржуа,

проживающего за «железным занавесом». Советский человек был героически призван

совершать подвиг примирения с бытовом убожеством до наступления благоденствия при

коммунизме.

Жизнь с Вивиан не была гладкой. Женщина с характером, ревнивая, она чувствовала,

вероятно, что играет роль, ей непонятную, отношения к буржуазной семейной жизни почти не

имеющую. Вивиан была воспитана иной системой отношений и «разнузданные выходки»

своего супруга воспринимала по-другому, чем прежние его спутницы, по-другому мыслила себе

обязанности и права мужчины.

В бытовом смысле в Москве они устраивались не очень уютно. Тем более — по

французским стандартам. Снимали квартиру у друзей. Переехали в другую. Так что,

забеременев, Вивиан должна была отправиться рожать в Париж. Там и появился на свет второй

ребенок Андрея — дочь Александра. Крестили девочку в парижской квартире жены. «Была

зима, купель с водой я спустил вниз, пошел по рю Вашингтон направо и у церкви вылил ее на

зеленый газон. До сих пор помню эту медную купель, этот газон, вид на Сену», — вспоминает

Андрей в книге «Возвышающий обман».

С новой своей романтической привязанностью, актрисой Еленой Кореневой, Андрей

встретится в начале 1970-х годов, уже будучи женатым на Вивиан. Совсем еще юная Елена

должна была играть одну из главных ролей в «Романсе о влюбленных». О том, что у него

появилась новая спутница, Кончаловский сообщил жене. Та не собиралась сдаваться. Вскоре

Кореневой довелось встретиться с Вивиан и даже сидеть с нею за одним столом. На Николиной

Горе. Когда Андрей отвозил Елену домой, в машине обнаружилось письмо, адресованное

девушке и завершавшееся категорическим: «Я люблю своего мужа и умею ждать».

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

104

6

Экранизацию тургеневского «Дворянского гнезда» восприняли не как изобразительное

опровержение предшествующего опыта режиссера, а скорее как сдачу позиций, компромисс

перед властями, поражение крупного художника.

Запрет «Аси», а перед тем — «Андрея Рублева» поставил Кончаловского, хотел он этого

или нет, как и Тарковского, в ряд гонимых инакомыслящих художников. Ему бы, для

закрепления имиджа, продолжать двигаться в том же русле, а он ушел далеко в сторону. Не

захотел, на забаву просвещенной публики, «наслаждаться» положением несчастного

страдающего гения, упорно сопротивляющегося начальству. Опять, как и прежде, как и всегда

будет делать в будущем, пошел своей дорогой, ничуть при этом не изменяя своей натуре творца.

Да, «Дворянское гнездо» было, по существу, заказом. История возникновения замысла

такова.

В 1967 году на Московском кинофестивале Андрей увидел «Леопарда» (1963) Лукино

Висконти, и захотелось поставить нечто подобное, никак не связанное с баранами, юртами,

овечьим дерьмом или избами, ватными штанами и проч. Что могло привлечь режиссера в более

чем трехчасовой экранизации исторического романа Джузеппе Томази ди Лампедуза о судьбе

сицилийского феодала — князя Фабрицио — в событиях начала 1860-х годов?

Фильм, снятый великолепным Джузеппе Ротунно, удивительно красив, несмотря на то что

речь идет о времени гражданской войны между республиканцами, сторонниками Гарибальди, и

приверженцами правящей династии Бурбонов. Но вот что существенно: картина повествует о

стыке времен, об уходе одной культуры и пришествии другой. Причем исторические

катаклизмы увидены глазами людей с древней аристократической родословной. Это касается не

только князя Салины, но и автора романа, и самого Висконти. Лирическое самочувствие

режиссера, как писал киновед Леонид Козлов, «ощутимо в теме безвозвратно уходящего

времени и его ценностей, в теме возраста, личного и исторического, в теме отношений между

поколениями». Все это близко Кончаловскому, и все это есть в его «Гнезде».

Но вначале он подумывал о пьесе Тургенева «Где тонко, там и рвется». А Госкино, в свою

очередь, предложило снимать к юбилею классика один из его романов — «Отцы и дети» или

«Дворянское гнездо». Режиссер выбрал последний, хотя к произведению не обращался со

школьных лет. Взрослое прочтение романа не вдохновило: «Пришел в ужас. Сентиментальный

язык, романтические пейзажи, идеализированные герои, идеальная девушка Лиза Калитина.

Стало не хватать запаха навоза, от которого так хотел избавиться. Полное отсутствие «низких

истин» — все сплошь «возвышающий обман».

Радикально подпитанный двумя предыдущими работами, сценарием об Андрее Рублеве

Кончаловский не сразу ухватил скромную глубину тургеневской прозы, рисуя в своем

воображении образ «певца дворянских гнезд». Суть прояснилась, когда художник, по свой

привычке, стал «тащить все в дом», то есть собирать материал, населять «строительную

площадку» будущего фильма. Начал читать подряд всего Тургенева. «Записки охотника»

потрясли его и восхитили… И в итоге «Дворянское гнездо» стало первым фильмом в

отечественном кино, где в центр сюжета поместился любовно воссозданный образ дворянской

усадьбы, ее внутреннего строения и исторической судьбы, ее места в истории отечественной

культуры, ее драмы, если хотите. Сквозь образ усадьбы прорастал и образ России.

Впечатления же от чтения Тургенева поначалу свелись к идее полярности эстетических

вкусов писателя. С одной стороны, Кончаловский увидел «условный романтизированный,

идеологизированный мир его романов, с неправдоподобием дворянской идиллии, с другой —

натурализм и сочность «Записок охотника». Режиссер пришел к выводу, что существует как бы

два Тургенева. Один — умелый мастер конструирования сюжетов, поэт дворянских гнезд,

создатель галереи прекрасных одухотворенных героинь. А с другой стороны — великий

художник, пешком исходивший десятки деревень, видевший жизнь как она есть, встречавший

множество разных людей и с огромной любовью и юмором их описавший.

«Мне захотелось соединить эти два стиля в одной картине. Я задумывал ее как

сопряжение двух миров, один из которых как бы дополнял другой. Последней частью сценария

была новелла, в которой герои романа — Лаврецкий и Гедеоновский встречались в трактире, где

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

105

шло соревнование певцов. Цветной, идеализированный, романтический мир «Дворянского

гнезда» должен был столкнуться с черно-белым миром «Записок охотника», в какой-то мере

пересекающимся с эстетикой «Аси Клячиной».

То есть я собирался создать мир цветов, сантиментов, красивый, роскошный — такой торт

со взбитыми сливками, а потом хорошенько шлепнуть кирпичом по розовому крему. Взорвать