Как будто очень просто выглядело: сел в самолет и полетел прямо в лагерь. Машина у него была АНТ-4, с двумя двигателями, вместительная — на десять пассажиров, за несколько рейсов почти половину вывезешь челюскинцев. Но это теоретически, а на практике…

Много лет спустя, когда отмечалось сорокалетие челюскинской эпопеи, метеоролог Ольга Николаевна Комова рассказывала:

«Найти в Арктике место гибели «Челюскина», казалось, просто невозможно. Тени от торосов, лежащие тюлени — все походило на людей. А погода меняется каждый час. Поднимается ветер, метет снег — ничего не видно».

Сам Анатолий Васильевич Ляпидевский тоже вспоминал: «Несколько раз я ошибался: вроде увидел людей, а снизился, — оказывается, тюлени».

Ляпидевский много раз репетировал посадки: ведь в ледовом лагере аэродром ограниченных размеров, надо безошибочно опуститься там.

А сколько из-за непогоды у него было неудачных вылетов, прежде чем удалось полететь к челюскинцам!

«Двадцать девять раз пытались мы пробиться сквозь пургу и туманы в тяжелейших условиях Заполярья, — рассказывал А. В. Ляпидевский, — и все безуспешно… Наконец удача. Солнце, тишина, но страшный мороз — 40–45 градусов… Мы всматривались до боли в глазах. И наконец прямо «уперлись» в лагерь Шмидта. Первым лагерь увидел Лев Васильевич Петров, наш штурман, показал мне пальцем: «Толя, смотри!» Я обратил внимание: действительно, маленькая палаточка и около палатки три человека. Потом выяснилось — это были Погосов, Гуревич и бортмеханик Бабушкина Валавин, команда аэродрома, которая, живя в палатке, наблюдала за состоянием поля. Образовалась глубокая трещина, которая отрезала лагерь от площадки аэродрома… Я с минимальной скоростью подошел и удачно произвел посадку. Зарулил к троим этим храбрецам. Мы им привезли аккумуляторы для питания радиостанции, две туши оленей, взбодрили их. Они убедились, что самолет — это реальное спасение. Посоветовались с Отто Юльевичем Шмидтом и решили сразу взять с собой десять женщин и двух девочек — Аллу Буйко и Карину Васильеву. Самолет большой, тяжелый… впихнули, фигурально выражаясь, в большие, тяжелые малицы женщин и детей, и им пришлось кому-то лежать, кому-то сидеть, сильно сжавшись…»

Маленький аэродромчик, окруженный высокими торосами, ровняли с большим трудом — всего ведь одна; лопата сохранилась у челюскинцев. Люди старались как могли. Проявили исключительную работоспособность и самодисциплину. О. Ю. Шмидт делал все возможное для поднятия у людей морального духа: в ледовом лагере выпускалась даже стенгазета, проходились различные занятия, работали кружки. Вся их мужественная борьба за существование протягивались живой нитью навстречу летевшим к ним летчиком.

Насколько труден был полет в условиях Арктики, можно судить хотя бы по следующему факту: только через двадцать дней со дня катастрофы могла прийти к людям первая помощь: 5 марта прилетел на своем АНТ-4 Ляпидевский (в попытке слетать в лагерь еще раз он попал в трудные погодные условия и больше принять участие в спасении людей не смог). Остальные летчики-спасатели прибыли в лагерь Шмидта спустя еще месяц с лишним. Более того, только семерым удалось добраться до цели. Пурга, снежные заносы, Поломка авиатехники, потеря ориентировки в беспросветной снежной мгле для многих из тех, кто отправился в этот трудный путь, стали непреодолимым Препятствием.

Водопьянов пришел в редакцию «Правды». Здесь он свой человек — перевозил матрицы газеты, его премировали, он интересный собеседник, веселый, приятный человек. В редакции он написал письмо председателю правительственной комиссии В. В. Куйбышеву:

«Готов полететь на спасение челюскинцев. Самолет мой оборудован для полетов на Севере, могу вылететь завтра».

Наступившей глубокой ночью, когда он спал, раздался телефонный звонок из Совнаркома: явиться утром к Куйбышеву.

— Покажите, какой вы себе наметили маршрут, — спросил Куйбышев у Водопьянова, когда тот явился к нему.

Они подошли к карте, Водопьянов начал показывать, объяснять:

— Из Москвы до Николаевска-на-Амуре я полечу по оборудованной трассе. Дальше возьму курс на Охотск, бухту Нагаево, Гижигу, Каменское, Анадырь, Ванкарем, а из Ванкарема на льдину.

Куйбышев задумался, перевел взгляд на Водопьянова, спросил:

— Кто-нибудь летал зимой на этой трассе — из Николаевска на Чукотку?

— Нет, — ответил Михаил Васильевич. — В 1933 году я должен был пролететь вдоль побережья Охотского моря на Камчатку, но потерпел аварию на Байкале… Сейчас надеюсь повторить этот маршрут, моя машина для этого вполне приспособлена.

— А сколько у вас было аварий? — неожиданно напрямик спросил Куйбышев.

— Четыре.

— Четыре? — удивился он. — А вот посмотрите, что в характеристике пишут о вас: «Имеет семь аварий».

Водопьянову стало досадно из-за этой неточности в документе. Ведь настоящих аварий у него было всего четыре, а к ним приплюсовали и поломки. Он горячо стал объяснять это Куйбышеву. Куйбышев понял все, потом спросил:

— Достаточно ли серьезно вы все взвесили? Ведь это полет в Арктику! Он значительно сложнее, чем полет на Камчатку.

На следующий день, когда Водопьянов вновь пришел в кабинет к Куйбышеву, Валериан Владимирович предложил такой вариант: лететь на Чукотку из Хабаровска, а от Москвы до Хабаровска — экспрессом. Сразу возник вопрос «почему?».

Куйбышев спокойно объяснил: зимние дни короткие, при полете на восток день укорачивается, все время придется лететь в темноте, это рискованно; тем более что для ночных полетов самолеты не приспособлены, на неблагоприятную погоду и вынужденные ожидания может уйма времени, впереди немало трудностей и без того…

— Немедленно разберите свой самолет и погрузите его на платформу. Когда соберете его в Хабаровске, обязательно попробуйте в воздухе, проверьте все тщательно, в плохую погоду не летите. Помните, что вас не льдине ждут люди, чтобы вы их спасли…

И чти слова он помнил постоянно. Вылетев потом из Хабаровска в сторону Чукотки, Михаил Васильевич вернулся: из-за тумана создавалась опасность столкновении с другими самолетами.

Прибыв в Хабаровск 12 марта, Водопьянов и его товарищи после сборки самолетов стартовали только 17 мирта.

От Хабаровска до Чукотки в зимнее время еще никто не летал. Водопьянову, Доронину и Галышеву предстояло впервые преодолеть этот путь. Следовало пролететь более шести тысяч километров над тундрой, горами, в тяжелых метеорологических условиях — пургу, темень, туман, опускающийся до земли. Компас на самолете — и тот нуждался в подсветке карманным фонариком.

Да, у этой тройки был самый длинный из всех спасателей воздушный путь. А сколько совершат они посадок, прежде чем достигнут Чукотки!

Водопьянов, когда прибыл в Хабаровск, все сделал тек, как советовал Куйбышев: прежде чем полететь в сторону Чукотки, облетал самолет, проверил его и воздухе. По его мнению, самолет работал, «как хорошие часы». Летчик был уверен в нем.

Наверное, правильно сделали, что решили для спасения людей использовать разные марки самолетов: возможно, в сложных погодных условиях какой-то из них выйдет из строя, зато другой покажет себя с лучшей стороны. Например, Доронин и Галышев, отправившиеся в путь вместе с Водопьяновым, летели на самолетах ПС-3 (АНТ-3), а Водопьянов на П-5 (Р-5).

Дальнейшие события разворачивались так.

Погода поначалу не вызывала беспокойства, но после взлета повалил такой снег, что самолетам пришлось снизиться до пятидесяти метров и лететь над самым Амуром, где берега иной раз выше линии полета Михаил Васильевич пропустил товарищей вперед. Но вскоре видимость ухудшилась, самолетов не стало видно, и тогда Водопьянов забеспокоился — как бы не столкнуться с товарищами. Тогда и решил он вернуться обратно в Хабаровск. Лучше переждать пургу, пусть стихнет. И тут вдруг перед самым носом пересекает дорогу ПС-3. Михаил Васильевич рванул ручку на себя и, поскольку скорость была хорошая, сразу ушел в облачность и потерял землю.

«В этом полете, — рассказывал Водопьянов, — я… обдумывал каждый шаг. Я как бы переродился в этом великом полете, думал только о том, как вернее долететь до челюскинцев и оказать им помощь».