— Почему, почему, — протянул Гончаров. — Если бы я мог ответить на все эти «почему», мы бы уже давно с вами взяли отгул за неиспользованные выходные.

— Меня не оставляет мысль о Зотове, — продолжал Куликов. — Не допустил ли я вторичной оплошности, доказывая столь рьяно Сергею Сергеевичу его полную невиновность? Ведь против конкретных обвинений, свидетельских показаний и собственного признания Зотова я выставил исключительно субъективные ощущения. Не маловато ли?

— Нет, не маловато. А анонимка с поддельным почерком, а загадочная история с окном, а Лунев с его шефами. Правда, много еще неясного. Ничего, разберемся.

— Удивительное стечение обстоятельств, на редкость удивительное, — продолжал Куликов.

— «Подкупающая простота дела», — рассмеялся Гончаров. — Если мне не изменяет память, ваши слова, — он дружески обнял Куликова. — Обещаю, товарищ следователь, сделать все возможное, чтобы заарканить настоящего преступника и передать вам его из рук в руки.

— Ой ли!

— Поживем — увидим. Лучше скажите, что с Зотовым? Страдает?

— Изрядно. Он апатично выслушал мое заявление о том, что наклеветал на себя. Помолчал, пожал плечами, будто это заявление его не касается. Не выразил никакой радости от того, что следователь усомнился в его вине.

— Ничего, выдюжит, парень молодой. Думаете освобождать?

— В деле еще много противоречий. К тому же есть собственное признание, от которого задержанный не отказался. Признание добровольное, сделанное при ясном уме и рассудке.

— Какой там к дьяволу ясный рассудок!

— К тому же…

— «Удивительное стечение обстоятельств», — рассмеялся Гончаров. — Что же, может, так и лучше!

— А что касается обстоятельств, Николай Петрович, то ведь они стекаться и растекаться могут…

Луневу снились кошмарные сны. То в темной подворотне его загонял в угол Лаше и вытаскивал огромный, почему-то желтый нож, то Семен Мухин сидел на полу и сердито грозил пальцем. Потом появились столики пивного бара, смеющийся буфетчик, бегущий следом оперативник в белой рубашке. Парень хрипел, метался, бормотал невнятные слова, в конце концов вскакивал и некоторое время сидел на диване, тяжело дыша и уставившись в одну точку. Чуть успокоившись, Виктор ложился снова, засыпал, и все начиналось сызнова.

…В баре посетителей еще не было. Лунев пришел первым. Безлюдное, полутемное помещение знакомого полуподвальчика слегка успокоило вконец расшалившиеся нервы. За прилавком хозяйничал буфетчик, в зале скребком и веником сердито орудовала уборщица тетя Феня, то и дело недобрым словом поминающая неаккуратных посетителей. Сейчас Виктору было не до ругани и ворчания уборщицы. Не здороваясь с ней, он быстро прошагал к буфету и, перегнувшись через стойку, хриплым от волнения голосом попросил:

— Дядя Саня, да оторвись ты, разговор есть.

Буфетчик отозвался не сразу. Минуту-другую он еще передвигал бутылки, гремел посудой, потом обернулся и с удивлением воззрился на парня.

— Витек, ты что это спозаранку? Не работаешь, что ли?

— Потом, потом, — нетерпеливо перебил Лунев. — Разговор есть серьезный. Я к тебе, как к отцу родному. Не с кем мне больше.

Недоверчиво хмыкнув, буфетчик приоткрыл дверцу прилавка, пропустил Виктора в крохотную заднюю комнатушку.

— Сидай, хлопец, — показал он на колченогий стул в глубине комнаты, сам взгромоздился на бочонок. — Что стряслось? Да на тебе лица нет…

— В беду я попал, дядя Саня, — выпалил Лунев, — да в такую, что не знаю, унесу ли ноги.

И, не ожидая дальнейших расспросов, Виктор рассказал внимательно слушавшему буфетчику все, что случилось с ним за последние три дня. Торопливо, но обстоятельно рассказал о поручении Якова Васильевича, о посещении старика Мухина и полученных деньгах, о том, как был взят оперативниками и доставлен на Петровку.

Оперативники с Петровки, 38 выглядели в пересказе Лунева всезнающими и всевидящими.

— Они мою житуху во как изучили: от корки до корки, — не без хвастовства сказал Лунев, а потом признался, что, боясь, как бы ему не пришили дело, выложил на допросе начальнику Федору Георгиевичу все о Мухине, о Якове Васильевиче и о Лаше.

Но буфетчика мало интересовали подробности. Задав Виктору несколько вопросов о встречах с Яковом Васильевичем, полюбопытствовав, не скрыл ли парень чего на Петровке, он осуждающе покачал головой.

— Зря болтал, за такое знаешь что бывает, у ребят руки длинные. Дурак ты, парень, сам на нож лезешь.

— Понял я это, дядя Саня, да уже поздно, — уныло протянул Виктор.

— И чего тебе, теленку, понадобилось с хищниками дружбу сводить! Вот что, голуба, хватит разговора, мотай из города. Вещи с тобой?

— Да я весь здесь, — Виктор хлопнул по маленькому чемоданчику, лежащему на коленях.

— Чем быстрее, тем лучше. Мотай, пока цел! — Буфетчик тяжело поднялся. — Здесь выйдешь. — Он толкнул маленькую дверцу в углу комнатушки.

Лунев вышел на улицу. Огляделся. Глубоко вздохнул. Напротив виднелся сквер, тот самый, где на скамейке он впервые увидел Лаше. Чертова встреча! Лучше бы ее не было.

Виктор двинулся к вокзалу.

Шел, опустив голову, слегка шаркая ногами, и никак не походил на задорного, разбитного парня, каким его привыкли видеть приятели и собутыльники. Будто повзрослел за пару дней.

«Сын солдата!» Почему-то эти слова особенно зацепили за душу, и еще: «Мать будет совеститься имя твое называть». Шел и корил себя. «Докатился, до ручки докатился. Поэтому и шпана на меня нацелилась, своего учуяла. — Поежился, словно зазнобило. — Прав подполковник. Прав! Сегодня услуга за десятку, завтра на грабеж потянут, и не откажешься».

Мысли мельтешили, одна тревожнее другой. Внезапно, отметая в сторону остальные, мозг пронзила главная: почему и подполковник приказал сматываться из Москвы? Неужели и сейчас не верит?

Не знал Лунев да и не мог знать всей задумки Гончарова. Тот беседовал с ним от и до, не посвящая во все тонкости разрабатываемого и проводимого им оперативного плана, и Виктору стало сейчас особенно муторно от мысли, что ему все-таки не доверяют. Шел и сам себя травил: «За что же мне доверять? Кто я такой?! Врун и лодырь!.. Все, хватит, точка!» Побудет у родных, как приказал подполковник, вернется домой к матери и сразу же завербуется на стройку. Без ордена не вернется. Нет! Ни за что! Докажет всем, в первую очередь подполковнику, что может работать как надо. Придет на Петровку, войдет в кабинет, встанет ему навстречу следователь, пожмет руку и скажет: «Молодец, Виктор Алексеевич! Приглашаю вас к себе помощником…»

От одной этой мысли полегчало. Виктор заулыбался и ускорил шаги.

…После ухода Лунева буфетчик вскоре и сам заторопился. Передав нехитрое хозяйство на руки тете Фене, сославшись на срочное семейное дело, он переоделся, вышел из бара и подозвал проезжающее такси.

Маленький одноэтажный домик, причудливо соседствующий с многоэтажными, современными домами. Такие контрасты еще нередки в столице. Они попадаются не только на окраинах города, их можно увидеть, свернув направо или налево с шумной, широкой столичной магистрали и сделав всего несколько десятков шагов по тихому, словно уснувшему переулку. И кажется, будто не рядом, а где-то очень далеко бьется пульс огромного города, горят рекламы, проносятся машины, непрерывным потоком движутся толпы пешеходов.

Здесь царят покой, умиротворенность, тишина. Здесь может из-под ног выпорхнуть перепуганный куренок и, кудахча, шмыгнуть в подворотню, здесь может, грохоча цепью, залиться сердитым лаем «злая собака». Здесь еще можно встретить памятники уходящей старины: колодезные колонки и полные ведра воды в руках местных жителей.

…Три стука. Щелкнул замок, звякнула цепочка второго — для надежности — запора, и обитая войлоком дверь неслышно отворилась. В лицо пахнул пряный запах огуречного рассола, квашеной капусты и еще каких-то аппетитных солений — зимних заготовок рачительных хозяев. На пороге стоял Яков Васильевич. Одетый в цветной плюшевый халат с кистями, в шлепанцах на босу ногу, простоволосый и небритый, он напоминал запившего купца.