Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Лет двадцать пять, я думаю, – ответил Кимболл, пожимая плечами. – Помнится, Финеас представлял ее как двадцатитрехлетнюю, когда она в последний раз выступала у него в музее.

– Ах вот… значит, ваши заведения обмениваются ею?

– Да, одни сюда, другие туда, – ответил Кимболл. – Двусторонний обмен. Мы с Финеасом всегда умели поделиться. Однако публике приходится угождать. Тут, в Бостоне, люди не очень-то любят смотреть на уродов, как в Нью-Йорке. Зато с ума сходят по вундеркиндам.

– Что ж, – заметил я, усвоив эту информацию, – если я не могу приветствовать площадную брань, исходящую от кого бы то ни было – тем более от женщины, – все же рад слышать, что это, по крайней мере, не несовершеннолетняя. Но скажите: почему мисс Геннон – или, скорее, мисс Уоррен – была так расстроена?

– Примадонны разные бывают, – фыркнул в ответ Кимболл. – Не обязательно женщины. Роско Пауэлл только что приходил с той же жалобой.

– Да, я встретил этого джентльмена несколько минут назад. Он показался мне не очень-то воспитанным. Мне редко, если вообще когда-нибудь, случалось сталкиваться с таким неучтивым обхождением со стороны человека незнакомого.

Кимболл снисходительно махнул рукой.

– О, не обращайте внимания. Зависть, чистой воды зависть. Не стоит никого за это винить.

– Винить? – изумленно повторил я. – За что?

– За то, что случилось с Ладлоу Марстоном. С тех пор как вы его, можно сказать, спасли, публика так на него и рвется, – сказал Кимболл. – Так что другим – Роско, Минни – достается меньше внимания. Вот что их гложет.

– Но доктор Марстон уже был звездой, – заметил я. – Разве его популярность не превосходила популярности его коллег?

– Не настолько, – сказал Кимболл. – Вы же знаете, как это бывает, По. Все, что так или иначе связано с каким-нибудь смачным убийством, заставляет народ валить толпой. История Ладлоу стала настоящей сенсацией. Каждый хочет на него хоть одним глазком взглянуть. Пройдите-ка сейчас мимо его приемной – от пациентов отбою нет.

– Вы хотите сказать, что помимо выступлений доктор Марстон продолжает держать частную практику?

Ну конечно, – сказал Кимболл, словно удивившись моей неосведомленности. – На Тремонт-стрит, недалеко от Королевской часовни. А какой дантист! Это надо видеть.

Тут Кимболл, который обычно выглядел нетерпеливым и раздраженным, скорчил такую гримасу, какую мне еще не доводилось видеть. Расплывшись в широкой улыбке, он обнажил ряд неподдельных, на первый взгляд, зубов, вживленных в десны совершенно неестественно коричневого цвета.

– Ладлоу вставил их вчера, – сказал Кимболл. – Стоят кругленькую сумму, но стоят. Настоящие человеческие зубы. Основа из какого-то новомодного материала – вулканита. Сидят как влитые. Одно удовольствие. Просто не чувствую. Не то что мои старые гнилушки, черт бы их побрал. Такие зубы разве что Торквемада мог придумать.

Глядя на Кимболла, горделиво демонстрировавшего свое новое стоматологическое приспособление, я невольно задался вопросом – уж не было ли его известное резкое обращение до какой-то степени обусловлено неудобно сидевшими вставными челюстями. Теперь он существенно изменился к лучшему. И действительно, по контрасту с прежней угрюмой неразговорчивостью он стал не просто дружелюбным, но поистине неистощимым говоруном.

– А теперь вы ответьте, По, – сказал Кимболл, и на лице его появилось добродушно-насмешливое выражение, – что вы здесь делаете? Неужели так скоро вернулись с женой из Конкорда?

Еще до прихода в музей я решил, что не имеет смысла делиться с Кимболлом подлинной причиной моего неожиданного возвращения. Соответственно, я покачал головой и сказал:

– Лечение, которое прописали миссис По, требует, чтобы она оставалась в Конкорде еще по крайней мере неделю. Видя, что мне практически нечем заняться, пока жена соблюдает режим, я решил с пользой употребить это время и выполнить обещание, данное мистеру Барнуму. Поэтому я вернулся в Бостон, чтобы покопаться в вещах этого помешанного медика Горация Раиса и отобрать наиболее интересные для музея мистера Барнума.

– Вам повезло, – сказал Кимболл. – Как раз сегодня утром я привез их из хранилища. Пойдемте, я вам покажу.

Пока мы шли по центральному коридору, Кимболл с гордостью показывал кое-что из новых приобретений: колесо от царской колесницы, принадлежавшей великому фараону Озиманду, шкуру взрослого гризли, убитого легендарным героем Дэниелом Буном, самую большую в мире устрицу, паровую швейную машинку, бюст Марии-Антуанетты, целиком сделанный из спичек, а также копию несравненной работы Жака-Луи Давида, на которой Жан-Поль Марат, только что заколотый роялисткой Шарлоттой Корде, тяжело обвисает через край ванны.

– Пытался было купить ванну, где убили девицу Болтон, – сказал Кимболл, когда мы проходили мимо примерно дюжины зрителей, собравшихся перед этим полотном. – Уже представлял, как выставлю ее вместе с картиной. Род тематического единства, вы понимаете… знаменитые ванные убийцы. Но так и не уговорил мистера Мэя.

В скором порядке, свернув за угол и пройдя через тускло освещенный коридор, мы подошли к двери, которую мой спутник быстро и ловко отпер ключом, свисавшим с массивного кольца у него на поясе. Затем распахнул дверь и скрылся в темной комнате. Чуть погодя он чиркнул спичкой, зажег лампу и поманил меня внутрь.

Переступив через порог, я очутился в просторной сторожке, где хранились разного рода инструмент, метлы и швабры, необходимые для поддержания в чистоте и порядке такого сложного предприятия, как музей Кимболла. Сам хозяин стоял почти посередине перед деревянной корзиной, крышку которой приподнимал маленьким рычажком. Миг – и крышка открылась.

– Разбирайтесь сами. Если понадоблюсь, я у себя в кабинете, – сказал Кимболл, казалось внезапно вернувшийся к своей прежней брюзгливости. Затем, не говоря больше ни слова, вышел и широкими шагами направился к себе.

Несколько минут я просто стоял, глядя на корзину, где хранились вещи, принадлежавшие Горацию Раису. Размером она была примерно три на три фута. Сколько времени у меня уйдет, чтобы разобраться в ее содержимом, я и понятия не имел. Желая устроиться поудобнее, пока буду заниматься работой, я огляделся. Почти сразу взгляд мой остановился на бочонке из-под масла, стоявшем рядом. Выкатив его на середину комнаты, я поставил бочонок стоймя и уселся на него верхом. Примостившись таким образом возле открытой корзины, я засунул в нее руку и стал перебирать предмет за предметом.

Эмоции, которые я при этом испытывал, были самые противоречивые. Разумеется, сам Гораций Райе не волновал меня ни в коей мере. Я видел в нем всего лишь молодого безумца, совершившего преступление столь гнусное, что оно лежало за пределами человеческого понимания. Мои чувства по отношению к нему – коли таковые вообще существовали – сводились к ужасу и отвращению.

Однако теперь, когда я внимательно разглядывал его вещи, в груди моей зародилось нечто вроде жалости. Не считая предметов, выставленных в галерее Кимболла, в корзине содержался полный набор того, чем располагал Райе в этой жизни. Их было так мало и они оказались такими изношенными и обтрепанными, что явно свидетельствовали о жизни крайне нищей. По сравнению с нуждой, которую Раису совершенно очевидно приходилось терпеть, пока он грыз гранит науки, мои вечно стесненные обстоятельства могли показаться едва ли не роскошью. В корзине лежали несколько поношенных рубашек, шерстяные брюки с заплатами на коленях и потрепанными отворотами, выщербленные тарелки и покрытая тусклым налетом кухонная утварь, очки для чтения с треснувшим стеклышком, расческа с расколовшейся черепаховой ручкой, зазубренная бритва и до крайности изношенный ремень для правки, сломанная глиняная трубка, покрытый ржавчиной подсвечник и другие столь же выношенные и обтрепанные вещи, никчемность которых наверняка погрузила бы чувствительного наблюдателя в глубочайшую меланхолию.

В то же время мной владело ощущение величайшей срочности и безотлагательности моего занятия, потому что где-то среди этого жалкого мусора я надеялся найти ключ, который вывел бы меня на человека, похитившего шкатулку доктора Фаррагута. Однако, аккуратно раскладывая вещи рядом с корзиной, я не мог не чувствовать нараставшей обескураженности. Мне не удавалось найти ничего, что проливало бы свет на эту тайну. Что я обнаружу связку писем личного характера или дневник, казалось в равной степени маловероятным. Полдюжины книжек по медицине и небольшой блокнот, где Райе делал довольно грубые наброски анатомических образцов, которые изучал, – вот и все, что мне удалось найти.

48
{"b":"26598","o":1}