Идя рука об руку со своей ненаглядной, я продолжал рассуждать, вкратце анализируя шекспировскую словесную игру. Я уже заканчивал подробное перечисление тридцати девяти каламбуров, обнаруженных исследователями в «Виндзорских проказницах», когда мы пришли.

Подходя к жилищу Элкоттов и бросив быстрый взгляд на жену, я, к своему великому испугу, увидел, что ее глаза подернулись тусклой пеленой. Приписав это физическому напряжению, которое она перенесла за время дороги к доктору Фаррагуту и обратно, я предложил, чтобы она на часок прилегла, как только мы окажемся на месте.

– Да, что-то я подустала, – сказала Сестричка.

Войдя в дом, мы услышали доносившиеся из гостиной нежные переливы детского голоса:

Пела, как тут же обнаружилось, юная Лиззи. Вооружившись метелкой из перьев, она была занята уборкой комнаты. Когда мы вошли, она густо покраснела, словно крайне смущенная тем, что ее услышали.

Заметив растерянность девочки, Сестричка воскликнула:

– Да ведь это моя любимая песенка, Лиззи. И ты так красиво поешь. В следующий раз я с огромным удовольствием послушаю и другие песни.

Хотя на щеках ее все еще полыхал румянец, девочка выглядела невероятно довольной.

– Если вам и вправду понравилось, я буду только рада, – негромко сказала она, объяснив, что одна в доме, поскольку мать с младшей сестрой пошли в городок по делам.

– Как прошел ваш визит к доктору, миссис По? – спросило участливое дитя.

– Спасибо, дорогая, весьма успешно, – ответила Сестричка. – Он думает, что я скоро поправлюсь. Зови меня просто Вирджиния. – Затем, повернувшись ко мне, сказала: – Пожалуй, я теперь пойду наверх и немного отдохну, Эдди.

Спросив, не хочет ли она, чтобы я принес ей чашку крепкого чая или чего-нибудь перекусить – от чего она отказалась, – я остался внизу лестницы глядя, как она поднимается на второй этаж.

Лиззи между тем снова принялась смахивать пыль. Я оказался не у дел. Желая найти себе какое-нибудь полезное занятие, я вспомнил, что миссис Элкотт просила сделать Луи перед тем, как та отправилась в школу, а именно принести немного дров.

Решив отплатить за гостеприимство хозяйки выполнением этого поручения, я объявил о своем намерении Лиззи. Сняв плащ, я вышел, обогнул дом и направился к поленнице.

Закатав рукава, я приступил к работе. Несмотря на ясное утро, погода переменилась, стало пасмурно, и задул ветер. Я слышал, как за моей спиной жухлые осенние листья шелестят в лесу, подступившем к самому краю просторного заднего двора.

И вдруг необычное ощущение овладело мной. Науке еще предстоит разобраться с явлением, которое обычно называют «шестым чувством». Эта, на первый взгляд, сверхъестественная способность, рано или поздно проявляющаяся у всех людей, действует как своего рода врожденный механизм, предупреждающий об опасности. Именно он дает нам почувствовать, что за нами пристально наблюдают, если не шпионят, молча и скрыто.

Как раз это чувство овладело мной, когда я стоял спиной к деревьям, прижимая к груди дюжину наколотых и успевших хорошо просохнуть поленьев. Кто-то – я был уверен – впился взглядом мне в спину. Надо было только обернуться, чтобы лицом к лицу увидеть неизвестного наблюдателя. От абсолютной уверенности в том, что кто-то следит за малейшим моим движением, холодок пробежал у меня по спине и волосы на затылке встали дыбом.

Напряжение становилось все более невыносимым. Глубоко вдохнув, я медленно обернулся.

Хотя и готовился к потрясению, зрелище, представшее моим глазам, оказалось и того ошеломительнее, ибо внешность человека, стоявшего на краю леса, была точно такой беспокойно-тревожащей, как описала ее нам крошка Мэй сегодня утром. И все-таки детское описание бродяги – буравящий взгляд, бесцветное лицо и огненно-рыжая борода – не смогло в полной мере передать до чрезвычайности странный вид этого человека. Зачем он вернулся во владения Элкоттов, оставалось загадкой, хотя я невольно чувствовал, что в его вторичном появлении есть нечто явно зловещее.

Несколько мгновений мы стояли друг против друга, причем бродяга так и сверлил меня дотошным взглядом. Наконец я решил окликнуть его и настоятельно потребовать, чтобы он объяснил, зачем вернулся. Собрав необходимое количество слюны (ибо во рту у меня пересохло, как только я его увидел), я открыл рот, готовясь произнести свой вопрос.

Но, прежде чем я успел вымолвить хотя бы слово, бродяга резко повернулся и скрылся в лесном сумраке.

– Кто-нибудь видел мои перчатки?

Вопрос этот, причем прозвучавший настоятельно и категорично, задала старшая из сестер Элкотт, Анна. Уже минут десять-пятнадцать она в исступлении металась по дому, ища помянутые перчатки. Теперь она стояла посреди госгиной, уперев руки в бока, и на ее пухлом хорошеньком лице было написано полное отчаяние.

– Нет, милочка, – ответила миссис Элкотт, которая, надев плащ с капюшоном и прихватив плетеную корзинку, собиралась отнести остатки вчерашнего завтрака бедной вдове-немке, ютившейся в лачуге неподалеку с целым выводком из шести истощенных голодом детей, – не видела со вчерашнего вечера. Посмотри повнимательнее, девочка. Уверена, они куда-нибудь завалились.

Затем, попрощавшись с нами, добрая женщина отправилась в путь.

– Я просто не понимаю! – выкрикнула девочка, топая ногой и таким образом давая выход своему негодованию. – Я же собственными руками положила их на корзинку с рукоделием вчера вечером, после того как пришила новые пуговицы. О Господи, что же мне теперь делать? Я не могу пойти без них сегодня на вечеринку к Энни Мофат. Перчатки – это же самое важное, без них нельзя танцевать.

– Буду рада одолжить свои, хотя на одной пятно от лимонада, – сказала Луи, которая, лежа на ковре, деловито выводила какие-то каракули в блокноте. – Придумала! – тут же воскликнула она, не отрываясь от своего занятия. – Чистую надень, а вторую нервно сжимай в руке – тонко придумано!

– Спасибо тебе, Луи, но вряд ли я смогу весь вечер протаскаться с грязной перчаткой, – сказала ее сестра. – И потом у тебя руки больше, и чистая мне все равно не подойдет.

Почти сутки истекли после событий, описанных в предыдущей главе. И за все это время я ни разу, ни по какому поводу не упомянул – ни Сестричке, ни одной из элкоттовских дам – о своей встрече с подозрительным рыжебородым бродягой. Я чувствовал, что этим лишь без нужды встревожу их. Однако я принял и кое-какие меры предосторожности, накануне вечером оставаясь внизу, пока все остальные домочадцы не разошлись по своим комнатам. Затем я обошел весь первый этаж, проверяя, крепко ли закрыты окна и заперты ли на засов передняя и задняя двери. И только тогда лег.

В данную минуту я сидел за письменным столиком в углу гостиной, сочиняя письмо Путанице о нашем визите к доктору Фаррагуту. Оторвавшись, чтобы подумать над неловким положением, в какое попала Анна, я вспомнил, что видел кремовые лайковые перчатки, расшитые изысканным цветочным рисунком, в том самом месте, которое она упоминала, а именно на корзинке с рукоделием, которую она оставила на своем стуле вчера вечером, прежде чем идти спать.

– Так я и знала! – воскликнула она, когда я подтвердил ее слова. – Но теперь их там точно нет, и вообще я уже везде смотрела. О Боже, прямо зло берет!

– Если хочешь, Анна, возьми, пожалуйста, мои перчатки. Они немножко поношенные, но все еще приличные, и я уверена, они тебе подойдут. – Это великодушное предложение исходило от моей дорогой жены, которая, сидя на диване рядом с Лиззи, помогала той шить новые платьица для ископаемых кукол.

Вы так добры, Вирджиния, – сказала Анна, которой, так же как и остальным членам семьи, жена наказала звать ее по имени, данному при крещении. – Я заметила ваши перчатки, когда мы ехали в экипаже. Они премилые, и я буду рада надеть их, если вы действительно не против. И все же мне очень хотелось бы знать, куда подевались мои.