– Посмотрим, что здесь ещё найдется любопытного.

Бартоломе понял, что с него хватит.

– Вот что, – сказал он Руису, стараясь больше не смотреть на содержимое сундука, – перебери здесь все вещи и составь их список. А я взгляну, что читал колдун.

И Бартоломе поспешно отошел к книжному шкафу. Краем уха он слышал, как исполнительный служака потребовал себе перо, чернильницу и бумагу.

В шкафу на нижней полке стояли гримуары – руководства по черной магии и, прежде всего, книги, авторство которых одни приписывали израильскому царю Соломону, другие – самому дьяволу, – так называемые «Большой ключ» и «Малый ключ». Бартоломе уже не раз попадали эти «Ключи Соломона», без них не обошлась бы библиотека ни одного настоящего мага.

Затем Бартоломе обнаружил «Grimorium Verum» («Истинный гримуар»), сочинение, принадлежавшее некому египтянину Алибеку и содержащее подробные рекомендации, как следует вызывать дьяволов, и советы по поводу того, к какому демону с каким вопросом нужно обращаться: у кого просить дельного совета, какой может поспособствовать в сердечных делах, какой – найти спрятанные сокровища или же вызвать дождь, град или землетрясение.

Далее следовал ещё десяток подобных же книг, а также руководства по алхимии и астрономии. С литературой такого рода Бартоломе был очень хорошо знаком. Но тут инквизитор обратил внимание на пергаментную рукопись. Это была Liber Spirituum – книга духов, личная книга мага. На каждом развороте слева был изображен символ того или иного демона, справа – заклинание, которое следовало произнести, чтобы этот бес явился. Перелистав рукопись, Бартоломе установил, что де Геваре удавалось вызывать самого Люцифера, устрашающего Вельзевула, развратного Астарота, Асмодея и два десятка других, менее важных чертей. Одной этой книги было достаточно, чтобы отправить её владельца на костер или, в крайнем случае, пожизненно заточить в тюрьму.

Верхнюю полку занимали философские и богословские трактаты. Кроме разрешенных для чтения сочинений Аристотеля, Платона, Сенеки и Лукиана, трудов отцов церкви, здесь также находились книги, признанные еретическими и внесенные в запретительный индекс 1584 года великого инквизитора Гаспара де Кироги.

Федерико Руис оторвал Бартоломе от разбора книг.

– Я сделал все, как вы просили, – сказал он.

– Уже?

– Я старался, – альгвасил развернул список и огласил: «Перечень вещей, обнаруженных в сундуке колдуна де Гевары. Первое. Череп человеческий – три штуки. Второе. Череп собачий – одна штука. Далее. Челюсть, тоже человеческая – пять штук. Кости, непонятного происхождения – тридцать восемь. Свечи восковые – пятнадцать. Уже упоминавшаяся Рука висельника – одна штука».

– Все?

– Что вы! Далее. «Мыши сушеные – пятьдесят четыре штуки».

– Что?

– Я говорю, мыши. Сушеные трупики.

– Пятьдесят четыре?

– Да, пятьдесят четыре мышки. Думаю, со счета я не сбился.

– Ничего, – глухо произнес Бартоломе, – если ты и просчитался на пару штук – это несущественно.

– Далее. Лягушачьи лапки. Что-то около сотни. Я не успел сосчитать.

– Что-что?

– Лягушачьи лапки, – серьезно повторил Руис. – Около сотни. Далее…

– Хватит! – оборвал его Бартоломе, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. – Перепиши список набело и отдай секретарю. Я потом посмотрю.

– Пересчитать?

– Что пересчитать?

– Лягушачьи лапки.

Иногда Бартоломе не мог надивиться проницательности и догадливости старого альгвасила, иногда же приходил в полное замешательство от его тупости. Федерико Руис знал все повадки и привычки ведьм и колдунов, умел отыскать любой тайник, на службе сохранял хладнокровие и присутствие духа, но при всем при этом отличался полным отсутствием чувства юмора и многолетним пристрастием к выпивке.

Бартоломе усмехнулся и кивнул.

– Пересчитай.

Пока инквизитор рылся в книжном шкафу, а стражники пытались угадать истинное назначение астролябии, старый альгвасил, стоя на коленях возле сундука, усердно пересчитывал лягушачьи лапки. Через полчаса Бартоломе получил абсолютно точную цифру: сто двадцать две.

Альгвасил инквизиции Федерико Руис был, по общему признанию, в своем роде человеком замечательным: никто никогда не видел его полностью трезвым, но никто никогда не видел его и совершенно пьяным. Проще говоря, он всегда был немного навеселе. Тем не менее, он всегда исправно выполнял свои обязанности, а по воскресеньям регулярно посещал церковь. Словом, он был хорошим служащим и добрым католиком. К тому же, несмотря на свое вечное полупьяное состояние, альгвасил отнюдь не был глуп. «Проверим, правду ли говорят, что in vino veritas[9]», – сказал себе Бартоломе, глядя в задумчивые, слегка затуманенные глаза Федерико Руиса. Инквизитор надеялся, что альгвасил хотя бы отчасти поможет ему прояснить эту самую veritas, потому что он был одним из первых, кто оказался на месте преступления: соседи, сбежавшиеся на крик жены ростовщика и обнаружившие рядом с трупом договор с нечистой силой, тотчас донесли об этом происшествии инквизиции.

– Как вы думаете, мог ли дьявол утащить душу еврея в ад? – слегка улыбнувшись, осведомился Бартоломе.

– Пожалуй, мог, – уклончиво ответил Руис, внимательно приглядываясь к собеседнику, словно оценивая, насколько инквизитору можно доверять.

– И утащил?

– Думаю, да. После смерти.

– То есть сначала дьявол убил Перальту?

– Святой отец, – произнес альгвасил, и Бартоломе показалось, что он даже усмехнулся, – вы когда-нибудь видели, чтобы черти кого-нибудь убили?

– Признаюсь, это первый случай.

– А я вообще никогда ничего подобного не встречал.

– Вы хотите сказать, что нечистая сила не имеет никакого отношения к смерти Яго Перальты?

– Имеет, наверное. Преступления ведь совершаются по наущению дьявола, не так ли?

– Но этим его участие и ограничивается?

– Послушайте, святой отец, я человек простой, неученый, и едва ли смогу вам как следует объяснить, в какой степени в преступлении повинен дьявол, а в какой – сам убийца.

– Итак, было совершено убийство? – напрямик спросил Бартоломе.

– Без сомнения.

– Почему вы так решили?

– Святой отец, я за свою жизнь всякого насмотрелся. Видел и утопленников, и удавленников, и зарезанных, и отравленных… Всякое бывало. Так вот, я со всей определенностью могу вам сказать: Яго Перальта был отравлен.

– По каким признакам?

– Труп почернел.

– Но каким же образом его отравили?

– Я полагаю, убийца нанес ему рану отравленным оружием: шпагой, ножом, например… У еврея на левой руке был надрез.

– Но мальчишка, слуга Перальты, уверяет, что видел черта собственными глазами. Думаете, он врет?

– Весьма вероятно. Слуги вообще народ нечестный, а этот прохиндей Пабло в особенности. Я выяснил: его отец попался на воровстве.

– Допустим, мальчишка соврал. Но ради чего?

– Чтобы не выдавать имя настоящего убийцы. Может быть, он его хорошо знает, может быть, запуган…

– Пожалуй, я согласился бы с вами, – задумчиво произнес Бартоломе, – если бы не два обстоятельства. Во-первых, наличие договора с дьяволом. Вы видели этот документ, не так ли?

– Ну да, ведь я должен был осмотреть труп… Бумага была испачкана кровью.

– В таком случае, вам не кажется странным, что история о черте, которую рассказывает парнишка, так хорошо согласуется с содержанием документа?

– Я что-то не понимаю, святой отец, что вы хотите этим сказать?..

– Я хочу сказать, что, если исключить чистую случайность, такое совпадение возможно лишь в двух случаях: либо мальчишка действительно видел дьявола, либо знал о договоре с нечистым. Последнее едва ли возможно: мальчик совершенно неграмотный.

– Он мог что-нибудь об этом слышать.

– Полагаете, о таких вещах распространяются?

– Ему могли объяснить, что нужно говорить.

– И Пабло – сообщник убийцы? В таком случае, он не стал бы признаваться в ненависти к еврею и вообще постарался бы отвести от себя подозрения.