Не обращая внимания на Кирсти, девушка, нахмурившись, осматривала ванную комнату. Она долго разглядывала бак для воды и трубу, потом еще раз огляделась вокруг.

– Ни единого окна, – пробормотала она через минуту.

Кирсти с подозрением наблюдала за ней. Раз она ищет окно, значит, собирается стянуть еще что-нибудь, а может быть, хочет удрать.

– Папа запер дверь, так что ты теперь не выйдешь отсюда!

– Благодарю тебя за эти ценные сведения! Вряд ли я сумела бы сама до этого додуматься, тем более что окна не относятся к выдающимся архитектурным деталям этого помещения.

– Что значит – выдающимся?

– То, чем твой отец не является.

Кирсти не нравилось, когда взрослые вели себя так – делали замечания и насмехались, уверенные, что она их все равно не поймет. Но она не собиралась показывать этого девушке. Поплотнее завернувшись в одеяло, Кирсти пристально уставилась на нее, надеясь, что от этого взгляда той станет не по себе.

Девушка ответила ей таким же взглядом, и у нее это лучше получилось; Кирсти показалось, будто эта девушка может прочитать любую мысль, промелькнувшую у нее в голове. Девочка попробовала думать о чем-нибудь гадком... о змеях, пауках и о линейке мисс Харрингтон. Однако девушка больше не обращала на нее внимания. Она говорила сама с собой, что-то бормоча о похищении.

Кирсти высоко подняла подбородок.

– Папа ни за что не позволит тебе похитить меня или Грэма.

– Похитить тебя? – Девушка рассмеялась. – Вот так идея!

– Мой папа – самый храбрый и самый сильный человек на свете.

Девушка перестала смеяться. Она на мгновение умолкла, пристально глядя на Кирсти, так, будто хотела сказать что-то очень плохое. Но ничего не сказала; вид у нее был такой серьезный, сосредоточенный, какой Кирсти норовила придать себе на уроках арифметики.

Замок неожиданно щелкнул, и обе они одновременно обернулись. Ее отец стоял в дверях, целиком заполняя проем, как те фигуры на портретах в Харрингтон-Холле, едва не вылезавшие из своих больших рам.

– Так, так... – сказала девушка голосом, в котором слышалось омерзение. – Глядите-ка! А вот и Самсон!

Кирсти опять оглянулась на девушку, проверяя, не смеется ли та над ней. Однако та смотрела на ее отца одним из тех колючих, враждебных взглядов, какие бывают у людей, когда они хотят показать вам, что собираются с вами расквитаться. Таким же отвратительным взглядом смотрел на нее Честер Фарради, когда вытащил наконец свою глупую голову из грязного ведра.

Через руку у отца была перекинута сухая одежда; он не отрывал глаз от девушки. Было не заметно, чтобы он сердился, однако девушка, казалось, полностью завладела его вниманием, ради которого Кирсти приходилось прилагать столько неимоверных усилий.

– Она воровка, – напомнила Кирсти отцу.

Тот на мгновение перевел на нее взгляд:

– Глупышка! Она ведь спасла тебе жизнь.

– Я умею плавать.

Она и правда умела плавать.

Отец посмотрел на нее так, будто хотел возразить, однако ничего не сказал. Он просто кинул ей сухую пижаму. Девочка быстро переоделась, не сводя с него глаз. Отец закрыл дверь и прошел через комнату, остановившись рядом с девушкой с волнистыми волосами; та едва не свернула себе шею, пытаясь заглянуть ему в лицо, такой он был высокий.

– Я ведь уже просил тебя снять эту мокрую одежду, Джорджи.

Девушка покрепче закуталась в одеяло, скулы ее напряглись.

– И не подумаю.

Они смотрели друг на друга – долго, не отрываясь. Кирсти сидела, наблюдая за ними, переводя взгляд с одного на другого. Все было как-то странно, в воздухе чувствовалось напряжение, как это бывает перед грозой, когда все затихает и птицы внезапно куда-то прячутся. Кирсти очень не нравилось, как ее отец смотрел на эту Джорджи. Девочка и сама не понимала почему. Ей только хотелось, чтобы он перестал так смотреть, и внутри у нее что-то больно сжималось; так бывало с ней иногда. Так, словно у нее болело сердце или какая-нибудь важная часть ее начинала неожиданно съеживаться, грозя исчезнуть совсем. Такое бывало с ней, когда Кирсти готова была сделать какую-нибудь невероятную глупость – заплакать, к примеру.

– Значит, ты предпочитаешь остаться в этой мокрой одежде и замерзнуть окончательно. – Отец как-то странно улыбнулся – такая улыбка бывала у Грэма, когда он знал какую-нибудь тайну и не хотел говорить ей.

– Я прекрасно себя чувствую.

Оторвав наконец взгляд от этой змеи, отец перевел его на Кирсти:

– Иди к себе в комнату. И ложись спать.

Кирсти не шелохнулась, она молча смотрела на отца; тот снова отвернулся от нее. Он наклонился и, обхватив за талию девушку, приподнял ее и поставил на ноги рядом с собой. Он что-то сказал ей, но так тихо, что Кирсти, как ни старалась, ничего не смогла расслышать. Никто из них не заметил, как девочка встала, пытаясь подойти к ним поближе. Она тихонько продвигалась, пока не очутилась так близко, что капли холодной воды, стекавшие с разорванного платья девушки, упали на ее босые ноги.

Белые, как у призрака, щеки девушки стали вдруг ярко-пунцовыми, и она произнесла:

– Я бы не стала этого делать, будь я на вашем месте.

– Что это – вызов, Джорджи?

Кирсти потянула отца за рукав, задрав голову и глядя на них снизу вверх:

– Чего не стала бы делать?

Они оба обернулись.

– Я же велел тебе идти спать.

– Я не устала.

Отпустив на мгновение девушку, отец взъерошил свои волосы. Потом он снова перевел глаза с Кирсти на девушку:

– Сними с себя все мокрое и переоденься вот в это. – Он протянул ей одежду. На самом верху лежало что-то зеленое, блестящее и очень знакомое.

– Нет! Это мамино!

Кирсти выхватила платье из рук девушки и крепко прижала к себе, чтобы никто не смог отобрать его.

Отец посмотрел на нее так, точно она ему дала оплеуху.

– Это мамино, – повторила Кирсти и, к своему ужасу, почувствовала, что сейчас заплачет. Слезы волной поднялись из ее груди и стояли в горле, мешая дышать, как мокрая глина, которая липнет к ногам и мешает идти.

– Это ведь только платье, – сказал отец. – Что здесь такого?

Кирсти не ответила ему. Она не отводила глаз от платья, усеянного темными влажными крапинками ее слез.

– Замечательно вы это придумали, мистер Мак-Олух, – пробормотала девушка.

– Откуда я мог знать, что она так поступит?

– Разумеется, вы не знали! Еще бы, ведь для того чтобы это понять, требуется хоть капля соображения!

Отец еле слышно выругался, потом взглянул на Кирсти, сердито нахмурился:

– Ты что, плачешь? – Девочка подняла на него затуманенные глаза; она совсем ничего не видела из-за этих проклятых слез. – Ты плачешь, – сказал отец так, словно она обманула его надежды.

Кирсти развернулась и бросилась мимо них к двери и дальше по коридору, волоча за собой платье. Она бежала, пока не очутилась в темной спальне, рядом с Грэмом. Кирсти захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, на секунду у нее перехватило дыхание. Грэм по-прежнему спал. Кирсти была в этом уверена, поскольку тот не шевелился. Когда глаза ее привыкли к темноте, девочка заметила, как ровно он дышит. Ее брат никогда не плакал, вспоминая об их матери или думая об отце. Грэма не мучили кошмары по ночам, и он отправлялся в постель, как только ему было сказано – Кирсти стояла, крепко прижавшись к двери спиной и оглядывая темную комнату. Здесь было очень тихо; такое затишье бывает в воздухе перед сильными холодными бурями, которые налетают по временам.

Бояться было нечего. Чудовища не жили в высоком стенном шкафу с зеркальными дверцами. Ни змеи, ни аллигаторы не прятались под кроватью, так что они не смогут схватить ее за ноги. И все-таки Кирсти боялась. Она на всякий случай побыстрее пробежала по голому полу и забралась в постель. Девочка положила голову на подушку, холодную, так как в комнате было прохладно. Она не стала натягивать на себя ни простыню, ни одеяло. Вместо этого Кирсти завернулась в чудесное зеленое платье матери.