Павлович пошел провожать гостя и долго не возвращался. Я выглянула с балкона на улицу и заметила в

сумерках две фигуры. Друзья ходили по аллее, о чем-то спорили, жестикулировали, иногда

останавливались друг против друга и смотрели на небо.

С этого дня Байдуков зачастил к нам, и поздние прогулки стали регулярными. По правде сказать, мне не

нравились «холостые» визиты Байдукова. Я знала, что он женат, и удивлялась, почему ни разу не пришел

с женой.

Иногда у нас появлялся стройный высокий молодой человек — штурман А. В. Беляков. И снова

начиналась конспирация, тайные беседы.

Но нет ничего тайного, что в конце концов не стало бы явным. Вскоре я узнала — конспирация эта

связана с обсуждением и подготовкой к дальнему перелету. Посвящен в это был Нарком тяжелой

промышленности Серго Орджоникидзе, который обещал летчикам оказать содействие при решении

вопроса в правительстве.

Перелет на дальность был разрешен. Но пока не через Северный полюс, а по территории Советского

Союза до Петропавловска-на-Камчатке.

Началась подготовка. Летчиков поселили вблизи аэродрома. Поглощенные работой, они забыли обо всем.

Все страхи, переживания и тревоги достались на долю жен. Кстати сказать, нам даже не разрешили

появляться на аэродроме. За время подготовки я видела мужа, может быть, раза два или три. Он приезжал

домой и быстро возвращался на аэродром...

К концу шел июль 1936 года. О дне вылета нам неизвестно. О том, что самолет уже поднялся и находится

далеко от Москвы, узнали только из сообщения радио.

Информации о перелете передавали часто. Выходя на улицу, я всюду слышала восторженные разговоры.

Имена трех летчиков не сходили с уст людей. А вскоре пришло радостное известие: «самолет

благополучно сел на острове Удд». [64]

Современники события должны хорошо помнить те дни. Полосы газет, радиопередачи были полны

рассказами о перелете. Печатались портреты авиаторов, а рядом с ними можно было видеть радушное

лицо простой русской женщины Фетиньи Андреевны с острова Удд, которая оказала друзьям

гостеприимство.

Летчики совершили сложный перелет. Погода не благоприятствовала. Им пришлось лететь в облаках, бороться с циклонами. Но, возвратясь домой, они шутливо рассказывали, что обратный путь им

показался более тяжелым. Нужно было садиться в Хабаровске, Красноярске, Омске и других городах.

Везде были встречи, митинги, на которых приходилось выступать.

Наступил день, когда самолет АНТ-25 должен был наконец сесть на московский аэродром. Дорога туда

была запружена народом, и иногда нашей машине трудно было пройти в этой стихийной демонстрации.

На аэродроме состоялся митинг, после чего мы отправились на прием к Наркому Серго Орджоникидзе.

Поездка эта выглядела поистине триумфальной. Машины летчиков засыпали цветами, слышались крики

«ура!».

Прием продолжался недолго, но был весьма теплым и радушным. Приятно было слышать не

официальные митинговые речи, а теплые слова уважения.

После перелета жизнь летчиков стала беспокойной. Приходилось выступать на заводах, в редакциях

газет, в школах, клубах и воинских частях. Валерий Павлович старался успеть побывать у взрослых и у

детей.

Но и в этом водовороте событий мечта о перелете через Северный полюс не покидала его. Снова

начались встречи трех друзей, вечерние беседы, прогулки.

И вот уже ширококрылый АНТ-25 в воздухе, а в нем те же три мечтателя. Они первыми преодолевают

неизведанные ледяные пространства.

Недавно я была в Музее Чкалова на его родине, где построен ангар и стоит знаменитый АНТ-25. Около

него лесенка-трап, та самая, по которой поднимались в кабину герои-летчики. А какая это маленькая

кабина! Смотришь на нее и невольно думаешь, как трудно было провести в ней без малого четверо суток

[65] в напряженной работе, почти в полусогнутом состоянии.

Этот перелет принес нашей авиации мировую известность. В Соединенных Штатах, в клубе

исследователей, есть большой глобус, где начертаны линии маршрутов великих первооткрывателей, таких, как Нансен, Амундсен, Вилкинс. Среди этих линий отмечен и маршрут АНТ-25. Чкалов

удостоился чести расписаться на уникальном глобусе...

* * *

Мне рассказывали о невольно подслушанном разговоре молодых летчиков. У них зашел спор о том, какую авиационную школу окончил Валерий Павлович. Один доказывал, что тот учился на Черном море, другой — под Ленинградом, третий — в Оренбурге. Все они были далеки от истины, но каждый хотел

считать себя «однокашником Чкалова».

А тут как-то ко мне позвонил незнакомый человек:

— Скажите, пожалуйста, здесь проживал Валерий Павлович Чкалов? Мне бы очень хотелось посмотреть, как он жил, если вы разрешите.

Я пригласила его и показала квартиру, фотографии. Яков Петрович Быков, оказавшийся шофером из

Архангельска, сказал, что товарищи просили обязательно разыскать квартиру Чкалова и рассказать об

этом в местной газете. Мне было приятно сознавать, что прошло уже больше двадцати лет со дня гибели, а люди любят и помнят Чкалова. [66]

Е. Смушкевич. Несколько штрихов

Я много думала над тем, что рассказать о Якове Владимировиче Смушкевиче. Описать его подвиги?

Думаю, что это лучше сделают его боевые друзья. И мне захотелось просто поведать о том, какой

скромный это был человек, как он любил людей.

Впервые я встретилась со Смушкевичем в 1922 году. Полк, в котором он служил политруком, а затем

комиссаром эскадрильи, вел борьбу с белобандитами. Мы познакомились и с тех пор не разлучались.

Самым главным для Якова Владимировича всегда являлась работа. Коллектив был для него дороже всего, он и меня очень умело приучил жить коллективом, интересами товарищей.

В быту он старался ничем не выделяться, всегда думал о подчиненных, о том, как бы сделать их жизнь

легче и интересней. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь жили одни. По своей должности Смушкевич

имел право на казенную квартиру, и ему не раз предоставляли ее. Но он всегда отказывался в пользу

более нуждающихся, а мы жили на частных квартирах. Когда я попробовала упрекнуть его, он ответил:

— Тебе что, не хватает? Ведь летчику или технику труднее платить за частную квартиру.

Таким чутким и заботливым Яков Владимирович был всегда. Позже, когда он работал командиром

бригады, мы жили вместе с семьей летчика Филиппа Скоблика.

Помню, осенью проводились большие маневры. Яков Владимирович и Филипп улетели, и мы остались

вдвоем с женой летчика Зиной Скоблик. Как-то утром раздается звонок, и из штаба сообщают, что [67] в

16.00 бригада возвращается. Но время проходит, уже стало темнеть, а наших все нет. Я не вытерпела и

поехала на аэродром. Оказалось, Смушкевич там. Спрашиваю у него:

— Почему задерживаешься? Отчего не позвонил домой?

— У Филиппа вынужденная посадка, — ответил Яков Владимирович. — А без него я домой не поеду.

Представляешь себе, что будет с Зиной, если я вернусь без Филиппа. У него все в порядке, и утром он

прилетит. А ты поезжай домой, скажи, что мы задержались до следующего дня.

И, несмотря на большую усталость, он остался ночевать в холодном, неуютном помещении. А рано

утром следующего дня Яков Владимирович и Филипп явились домой вдвоем.

В 1936 году Я. В. Смушкевич добровольцем уехал в Испанию, где был главным советником по авиации.

Мне же он сказал, что едет в длительную командировку на Дальний Восток. Из бригады с ним

отправилось несколько человек.

Возвратились не все — погиб летчик Федосеев. Яков Владимирович тяжело переживал эту утрату и

долго не мог сообщить об этом жене Федосеева. Он просил меня быть внимательной к ней, не оставлять

ее одну.

В 1938 году нашу семью постигло большое горе: с балкона упала младшая дочь. Все пережитое, особенно смерть дочери, тяжело отразилось на нервной системе Якова Владимировича. Как раз в это