Будапешт.

Сделали небольшую горку и направились к центру города. Теперь смотри и смотри.

Вот неожиданно возникают силуэты двух башен с высокими шпилями, неотвратимо мчащиеся из белой

пелены нам навстречу. В какую-то долю секунды поставил самолет на крыло и успел проскочить между

шпилями. Орлов прошел правее.

Идем на максимальной скорости. Под нами проносятся едва различимые контуры кварталов.

Левобережная часть города напоминает Москву: концентрические кольца бульваров, улицы, сбегающиеся

к центру радиусами.

Зенитные средства противника молчат. Гитлеровцы, видимо, не предполагали, что в такую погоду

советские самолеты осмелятся появиться над городом.

Мы открыли бомболюки. И тут же за нами протянулись белые раструбы. Тысячи листовок, кружась в

воздухе, будто большие хлопья снега, медленно опускаются на улицы.

Развернувшись над Будапештом, снова повернули к Дунаю и по его руслу пошли к своему полевому

аэродрому. Посадка в туманной мгле оказалась труднее полета. Посадочной полосы совсем не видно.

Ракеты выглядели светлой точкой в этой серой мгле.

По радио я попросил:

— Поставьте ракетчиков вдоль полосы. Укажите ее направление.

Только после этого смогли сесть.

На аэродроме узнал трагическую новость о провокационном убийстве советских парламентеров.

Несмотря на это, наше командование не отдавало приказа о штурме города. Было сделано все для

сохранения столицы Венгрии от разрушения, для спасения [132] жизни ее граждан. Это был величайший

акт гуманности командования советских войск.

Мы с Орловым совершили еще четыре полета над Будапештом и опять сбрасывали листовки. После

каждого из них нас встречал командир дивизии. Когда 2 января необычное задание было полностью

выполнено, генерал сказал:

— Молодцы, ребята! Спасибо!

А на следующий день пришла телеграмма командующего 17-й воздушной армии: «За отличное

выполнение ответственного задания командования по разбрасыванию листовок над Будапештом в

сложных метеорологических условиях объявляю благодарность...»

В январе установилась наконец ясная погода. Большую активность начала проявлять авиация

противника, и на фронте шли непрерывные воздушные бои.

Один из этих дней для меня чуть не стал роковым. Мне было приказано группой в 18 Ил-2 под

прикрытием 24 истребителей нанести штурмовой удар по вражеской танковой колонне.

Вышли на цель. Стали пикировать на танки и автомашины.

Во время второго захода слышу по радио: «Товарищ командир, вы горите!»

Воздушный стрелок подтверждает, что из-под фюзеляжа идет густой черный дым.

Гореть в воздухе было не впервой, но мне всегда удавалось на большой скорости сбить пламя и спасти

машину. Поэтому сейчас я тоже особенно не встревожился, а передал командование группой

заместителю и с высоты 1300 метров бросил самолет в пикирование. Дым черным шлейфом потянулся за

нами. Вышел из пике лишь на высоте 30 — 50 метров. Но воздушный стрелок опять докладывает:

— Горим!

Оказывается, зенитный снаряд попал в масляный радиатор и поджег масло. А над масляным радиатором

находились бензиновые баки. Если огонь дойдет до них — взорвемся. Но теперь с парашютом не

прыгнешь: мала высота. Оставалось попробовать сесть на фюзеляж и покинуть горящий самолет. [133]

На скорости 160—180 километров в час самолет коснулся земли и заскользил, как на лыжах. Казалось, сама железнодорожная насыпь, которая находилась в полусотне метров впереди, неслась на машину.

Самолет, не в состоянии погасить скорость, с силой врезался в нее. От удара я потерял сознание. Когда

пришел в себя, увидел у борта кабины двух наших солдат. Один из них тряс меня за плечо и торопил:

— Товарищ летчик, бежим! Вон там, в овраге, фашисты.

Мы со стрелком как могли быстро вылезли из самолета и побежали в сторону наших траншей. Фашисты

стали обстреливать нас минометным и пулеметным огнем. Кругом рвались мины, свистели осколки и

пули.

И тогда над полем появились 11 штурмовиков и 24 истребителя. Оказывается, это Орлов по радио дал

команду:

— Все на помощь командиру!

Самолеты навалились на вражеские минометы и пулеметы так, что заставили тех приумолкнуть. И когда

вражеский огонь прекратился, мы без помех добрались до наших траншей.

Есть у поэта Твардовского прекрасные строки:

У летчиков наших такая порука,

Такое заветное правило есть:

Врага уничтожить большая заслуга,

Но друга спасти — это высшая честь!

У меня, не раз испытавшего силу беззаветной боевой дружбы, есть особые основания свято помнить эти

замечательные строчки...

* * *

Будапешт давно позади. Советская Армия вышла уже на подступы к Берлину. По всему видно: до конца

войны совсем недалеко.

Наш аэродром располагался близ деревни Орци, несколько севернее города Капошвар. Действуем по

скоплениям вражеских войск и техники. Сегодня тоже получили боевую задачу нанести штурмовой удар

по железнодорожному узлу. Разведка обнаружила там несколько воинских эшелонов. [134]

Скоро вылет. А пока, примостившись на ящике возле землянки, лейтенант Орлов заканчивает бритье.

Собственно говоря, в этом не было особой необходимости, так как борода пока не доставляет Пете

больших хлопот. Впрочем, втайне этим он как раз и огорчается: один из лучших летчиков части Орлов, как многие из молодежи, мечтает выглядеть солиднее.

— Не беспокоит? — шутливо спросил я.

— Я и сам могу кое-кого побеспокоить, — отшутился Петя, аккуратно укладывая бритвенный прибор.

— По самолетам! — вдруг прозвучала команда.

Большая группа наших штурмовиков под прикрытием истребителей точно вышла на цель. Построившись

в круг, ринулись штурмовать вражеские эшелоны.

Фашистские зенитчики открыли сильный огонь. Вокруг нас заклубились вспышки разрывов. В само лет

Орлова угодил снаряд. Повреждение давало летчику право спросить разрешения выйти из боя и под

прикрытием истребителей вернуться на аэродром.

— Как дела? — спросил я его по радио. — К себе дотянешь?

— А у меня еще бомбы есть! — услышал в ответ.

Лейтенант Орлов считал для себя железным законом бить врага, пока видят глаза, пока руки способны

управлять самолетом. Он уже повел свой Ил-2 в очередную атаку, когда второй снаряд пробил броню и

разорвался внутри. Самолет окутался черным дымом.

Все находившиеся поблизости с волнением ждали, что Петя выбросится с парашютом. А он ввел свой

горящий самолет в пикирование. Машина, как гигантская ракета, понеслась к вражеским эшелонам.

Черные клубы дыма, поднявшиеся над станцией, и сильный взрыв возвестили, что летчик Петр Иванович

Орлов нанес свой последний сокрушительный удар по врагу.

Это было 4 апреля 1945 года. Наш дорогой друг не дождался великого Дня Победы совсем немного. За

героизм, проявленный лейтенантом Орловым в боях за Родину, ему посмертно присвоено высокое звание

Героя Советского Союза. [135]

К. Гаранин. Прерванный рейс

8 января 1954 года наш самолет Ли-2 готовился к вылету. Правда, погода не благоприятствовала. Начался

сильный снегопад, и появилась опасность обледенения при нахождении в облаках. Но даже это не могло

омрачить нашего настроения. Еще накануне члены экипажа договорились совершить в Ленинграде

экскурсию по историческим местам. Благо расписанием предусмотрен там двенадцатичасовой отдых.

Помимо груза (выполнялся грузовой рейс), мы должны были принять на борт пять пассажиров, а поэтому

за тридцать минут до вылета я подрулил самолет к аэровокзалу.

Мы с Анатолием Калиничевым помогаем пассажирам разместиться в самолете. На первое кресло по

правому борту садится молодая симпатичная женщина. Она ежится и недовольным тоном спрашивает:

— Почему у вас холодно?