Все это позволило нам осуществлять ночные полеты без единой аварии.

Однажды ночью к флагманскому судну подошла лодка, в которой находилась женщина в крестьянской

одежде, закутанная платком так, что лица ее не было видно. Она потребовала свидания с командующим

флотилией.

Женщина оказалась большевичкой из подпольной организации, действовавшей в расположении белых.

Она сообщила, что штаб одного из крупных соединений белых расположился на ночь в доме, стоящем на

развилке дорог.

Без суеты и шума срочно подготовили к вылету два гидросамолета. На головном полетел Столярский, ведомым — Свинарев. Развилка дорог — ориентир, который легко было обнаружить. Штаб белых

подвергся бомбардировке. Потом пленные показали, что бомбежка задержала и ослабила вражеское

наступление на этом участке. [11]

На летающей лодке через степь

После ожесточенных боев белогвардейские силы, шедшие на соединение с Колчаком, были остановлены.

Но деникинцы смогли перерезать Волгу в районе Царицына, и наша флотилия оказалась разделенной: часть ее действовала к северу от города, другая — к югу. Расстояние между ними составляло 200

километров, и связь была ненадежной, ибо осуществлялась только по радио — средству, тогда еще

недостаточно совершенному.

В конце сентября возникла необходимость передать южному отряду совершенно секретные материалы и

схемы, касающиеся дислокации войск и обороны противника. Кроме того, предстояло изменить

радиокод. Было решено отправить в южный отряд самолет.

Темной ночью на 22 сентября со спуска баржи «Коммуна» сошла моя летающая лодка М-9 и поднялась в

воздух.

Мы не видим ни земли, ни воды — только яркие звезды сверкают на темном небе. Через несколько минут

меняю курс, и самолет уходит в степь на восток, подальше от расположенных на правом берегу

аэродромов противника, с которых может быть услышан шум мотора. Только отойдя достаточно далеко, поворачиваю на юг.

Полет проходит спокойно. Но нервы напряжены. Я слежу за высотой полета по альтиметру,

привязанному к ноге, за направлением — по звездам и за временем — по ручным часам. У механика все

внимание перешло в слух. Мотор ровно гудит на положенной ему ноте. Механик уверен, что, чем

внимательнее он слушает песню двигателя, тем надежнее работает «сердце» самолета.

Летчик-наблюдатель пытается ориентироваться. Он достает планшет с картой, карманный фонарик и, склонившись ко мне, вопросительно тыкает в карту фонариком. Я резко отстраняю карту: ночь хотя и

темна, но глаза успели привыкнуть и кое-что различают. Свет мешает, и мне нужно время, чтобы опять

привыкнуть к темноте. Мой товарищ ничего не понимает и направляет конус света прямо мне в лицо, чтобы по выражению моему узнать, в чем дело. Я вырываю [12] из его рук фонарик и бросаю за борт.

Только сейчас наблюдатель понял свою ошибку. Немного поворочавшись, устроившись поудобнее, он

начинает дремать.

Стало чуть светлее. На горизонте появилась неясная полоска зари. Слева различается озеро Эльтон, и

теперь уже можно ориентироваться по карте. Еще немного, и мы достигли Черного Яра, около которого

находится южный отряд флотилии.

Делаю большой круг, пытаясь получше рассмотреть суда. Вспоминается трагический случай с

Истоминым и Дмитриевым на Каме. Нет — это свои!

Обмениваюсь с товарищами радостными взглядами, и нервное напряжение спадает. Пришли

благополучно!

А вот и наш самолет с истребительного аэродрома. Я приветственно покачиваю крыльями. Истребитель, на котором ясно видны красные звезды, тоже покачивает крыльями, выполняет змейку и проносится над

нами. Затем он делает переворот и снова идет к «девятке». Мы с удовольствием наблюдаем, как чисто

выполняет он фигуры. Вот еще крутое пикирование и... пулеметная очередь?!

Понятно! В южном отряде не предупреждены о нашем прилете. Перевожу самолет на планирование, стараясь показать, что хочу садиться. Но истребитель атакует нас еще два раза, прежде чем успеваем

сесть у флагманского судна.

Сделав победный круг над поверженным «противником», истребитель удаляется на аэродром. От

нескольких судов спешно отваливают катера и лодки для захвата сбитого самолета и пленения летчиков.

Первым подходит катер с флагманского судна. Уже через несколько минут мы докладываем

командующему южным отрядом о выполнении задания и передаем документы.

Днем пришел летчик, атаковавший нас. Это был боевой истребитель Щекин, участник многих

воздушных схваток, имеющий орден за сбитый английский самолет. Щекин клятвенно уверял, что он

никогда не видел самолета М-9 и принял его за английский новейшей конструкции. [13]

Потом мы прошли к нашему самолету и стали дружно разыгрывать Щекина по поводу плохой стрельбы.

Несмотря на самые тщательные поиски, он действительно не обнаружил ни одной пробоины и стал

доказывать, что вел только предупредительный огонь.

Эти несколько эпизодов вспомнились мне при взгляде на приказ, присланный Столярским. [14]

А. Степанов. В окруженном Уральске

Февраль и март 1919 года явились началом наступления белых армий по всему фронту.

Контрреволюционное уральское казачество, оправившись от поражения, которое ему нанесла 25-я

Чапаевская дивизия, и вдоволь снабженное английским снаряжением, вооружением и боеприпасами, стало теснить наши части к Уральску. В апреле город был окружен и оказался в сравнительно глубоком

вражеском тылу. От фронта советских войск его отделяло расстояние в 120 километров.

В Уральске оживлялись контрреволюция и различные уголовные, деклассированные элементы.

Воинствующие хулиганы грабили оставшиеся невывезенными вагоны с мануфактурой и

продовольствием. Тут и там раздавались провокационные выстрелы. Группа бандитов пыталась взорвать

несколько вагонов со снарядами, но вовремя была замечена и уничтожена. Только высокая

революционная бдительность и дисциплинированность частей 22-й стрелковой дивизии, оборонявшей

Уральск, позволяли поддерживать в городе порядок и беспощадно расправляться с организаторами

бесчинств.

Самолеты нашего отряда получили приказ вылететь на станцию Алтата, что в 240 километрах восточнее

Уральска, и поступить в распоряжение 4-й армии. А мой «Фарман XXX» был оставлен для связи в

окруженной 22-й стрелковой дивизии. Кроме меня, в Уральске остались техник Порай и несколько

человек обслуживающего персонала.

В мою задачу входило главным образом доставлять в штаб пакеты с донесениями, а оттуда возить [15]

махорку, медикаменты. Иногда со мной летали представители командования дивизии.

Каждый полет через территорию, занятую противником, был сопряжен с большим риском. Нужно

сказать, что авиационный бензин для нас тогда стал музейной редкостью. Мы летали на так называемой

«казанской смеси». Этот суррогат горючего отличался особой требовательностью, о чем гласили надписи

на бочках: «При употреблении взбалтывать». А все дело заключалось в том, что смесь керосина и

газолина с более легкими веществами иногда вызывала реакцию, в результате которой выделялись

ниткообразные частицы, засорявшие жиклеры карбюраторов. Капризы этого «благородного» горючего

вызывали частые вынужденные посадки...

* * *

На третий день после начала осады города в Уральск прилетел из армии летчик Артамонов с секретным

пакетом для начальника 22-й дивизии.

Артамонов был моим старым товарищем. Вместе с ним мы работали в слесарной мастерской аэроклуба в

Петрограде, когда были еще солдатами старой армии, вместе закончили школу летчиков в Англии.

Теперь в одном отряде мы с ним защищали власть Советов.

Когда Артамонов приземлялся, дул сильный, порывистый ветер. Самолет, уже катившийся по аэродрому, был вдруг подхвачен порывом, встал «на попа», и в результате у него сломался воздушный винт.