обращая внимания на выстрелы басмачей, я снижался все ниже и ниже. Прошло немного времени, и на

конях не осталось ни одного всадника, — пули разбросали их по оврагу.

На обратном пути, когда летели над кишлаком Якзык, Бобров показал мне на двух вышедших из кибитки

людей. Спокойно, не обращая на нас внимания, они стали садиться на коней. Оружия у них заметно не

было, но по богатым халатам легко было признать в них врагов. Ах, как хотелось послать туда несколько

пуль! Жаль только, что стрелять в сторону населенных пунктов строжайше запрещено. Ведь мирное

население кишлаков враждебно настроено по отношению к басмачам, и случайно убить вместо бандита

мирного дехканина{2} было бы величайшим преступлением. Это могло вызвать реакцию населения

против нас. [41]

Но каково же было наше огорчение, когда на следующий день стало известно, что в кишлаке Якзык мы

видели Ибрагим-бека с помощником. Жители кишлака рассказывали нашим кавалеристам, что атаман

басмачей наблюдал, как наш самолет расстреливал укрывшуюся в овраге шайку. Потом, когда мы, возвращаясь, снова пролетали над кишлаком, он как раз уезжал.

После этого несколько кавалерийских отрядов направились в горы Сарсаряк, чтобы очистить район от

банд. Радостно встречало население наших бойцов — угощало лепешками, поило чаем, ухаживало за

ранеными.

И во всех кишлаках, даже в тех, куда не доходили наши кавалеристы, дехкане поднимались на борьбу с

басмачеством. Возникали многочисленные добровольческие отряды. Многим не хватало винтовок, тогда

люди вооружались палками, откуда и пошло название таких отрядов — «краснопалочники».

2

Однажды вечером, в ожидании кино, мы расселись поблизости от палаток. Быстро, почти без сумерек, наступала темнота, в небе зажглись тысячи звезд.

— Товарищи, заходите в клуб! — пригласил комиссар отряда Груздев.

Мы вошли в большую палатку, где помещалась библиотека и всегда можно было найти свежую газету.

Когда все собрались, Груздев сказал:

— Мы с командиром только что приехали из города. Там нам рассказали, как в Локае родичи встретили

Ибрагим-бека. Вы, наверное, помните, когда он приходил под Душанбе...

Слушая комиссара, отчетливо представил себе ту тревожную ночь и разразившуюся тогда страшную

грозу.

...Стоял густой мрак. Напуганный непогодой, притих кишлак Кок-таш. Не слышно звонкого лая

кишлачных собак. Ни в одном доме не видно огней. Только молнии, раскалывая черное небо, вонзались в

скалу, да раскаты грома потрясали горы. [42]

Вот тогда-то в кривые и безлюдные переулки Кок-таша въехало около сотни вооруженных всадников. Их

шелковые халаты промокли, отяжелели. Хриплыми проклятиями и плетками подгоняли они измученных

коней.

— Ишан-Исахан! Почему никто не встречает нас? Почему я не слышу ликования и не вижу людей? Разве

не был послан гонец? — спросил всадник, ехавший впереди.

Спрошенный наклонил голову:

— Гонец был послан, повелитель! Измены и засады быть не может. Наши джигиты наводнили весь

район. Но меня удивляет, что паршивый дождь мог помешать твоим рабам приветствовать тебя!

Вдруг заскрипели ворота, и из них вышли люди. Они приблизились к басмачам.

— Совет старейшин ждет тебя, Ибрагим-бек! Просим пожаловать в этот дом...

Два часа слушали родоначальники и седые старики речь Ибрагим-бека. По стенам бежали причудливые

тени. В спертом воздухе медленно плыл табачный дым. Молча поглаживали старики свои белые бороды, и ни одна жилка на лицах не выдавала их мыслей.

Злобными угрозами закончил Ибрагим-бек свою речь. Устало, с достоинством опустился на ковер. Он

был доволен произведенным впечатлением и, бросая по сторонам пренебрежительные взгляды, ждал

покорного ответа.

Но молчали старейшины. Молчание становилось гнетущим.

— Мы выслушали тебя, Ибрагим-бек! — тихо и твердо сказал наконец один из стариков. — Ум и красота

струились в твоих словах. Но наши уши тщетно ловили в них новое и не нашли. Ты пришел к нам со

старыми речами, не спросив нас про жизнь и не узнав наших желаний. Ты требуешь от нас помощи, упрекаешь и даже грозишь. Но зачем тебе наша помощь, если ты силен и за тобой идут несметные

войска? Почему ты пришел к нам крадучись, как волк, если дело твое правое? Об этом ты ничего не

сказал. Я отвечу за тебя: бороться без народа с Советской властью ты не можешь и без народа ты не

победишь. Витиевата была [43] твоя речь, но не убедила она нас. Скажу тебе наш ответ. В сердцах наших

осталась только злая, горькая память о минувших годах. Народ не желает бороться с Советской властью, он узнал ее, привык к мирной жизни и не хочет больше крови. Незваным ты пришел в когда-то родные

места. Ты стал чужим, и род за тобой не пойдет. Наше слово — слово отказа...

Громко треснула сломанная Ибрагим-беком рукоятка плети.

— Так решил совет старейшин? Кто думает иначе, пусть скажет! — Ибрагим-бек еле сдерживал

душившую его злобу. С искрой надежды бежал его жгучий взгляд по лицам сидевших. Но никто не

нарушил гробового молчания.

— Повелитель! — зашептал ему на ухо Ишан-Исахан. — Вели, и мы в муках прикончим эту свору старой

падали...

— Ты безмозглый дурак! Этого делать нельзя. Народ тогда сразу пойдет против нас. А так, может, по

одному обломаем старых ишаков...

Комиссар обвел взглядом лица слушателей.

— Туго пришлось Ибрагиму, — заканчивая свой рассказ, говорил он. — Не ждал басмач, что от него

отвернется и его род, и весь Таджикистан. Часть ибрагимовских банд уже разбита. Близится полный

разгром басмачества...

3

Прошел еще месяц горячих боев. Все реже и реже вылетали теперь наши самолеты.

Борьба заканчивалась. Без выстрелов, с белыми тряпками на винтовках бандиты складывали оружие.

Они поняли, что дальнейшая борьба бесцельна, и стали сдаваться, несмотря на отчаянное

противодействие своих главарей.

С каждым днем басмаческих банд оставалось все меньше. Только самые злобные и матерые курбаши со

своими сильно поредевшими шайками бродили в глухих и безлюдных местах, скрываясь от народного

гнева.

Наконец мы и вовсе возвратились в Ташкент. Жизнь вошла в свою будничную колею. Только что [44]

закончившиеся бои казались чем-то далеким, давно минувшим.

Но однажды отряд взбудоражила весть.

Краснопалочники поймали Ибрагим-бека. Через час его привезут на самолете.

Едва в воздухе показались силуэты летящих машин, мы бросили работу. Всем хотелось посмотреть, что

собой представляет бывший конокрад, оказавшийся самым злобным и коварным главарем басмачества.

Один за другим сели и медленно подрулили к комендантскому зданию два пассажирских самолета.

Неслышно замерли винты моторов. В наступившей тишине щелкнули затворы кабин, и мягко

распахнулись двери.

Спокойно, не торопясь, из самолетов вышли пограничники. Последним в дверях показался

широкоплечий, чернобородый человек в ярком халате. Здоровой рукой он придерживал другую, висевшую на повязке.

Медленно шел Ибрагим-бек мимо летчиков и техников, исподлобья бросая по сторонам злобные взгляды.

Он знал, что его песенка спета. Бесславно закончилась попытка отторгнуть Таджикистан от братской

семьи советских народов. [45]

М. Водопьянов. На арктических трассах

1

Чтобы «приблизить» Дальний Восток, Советское правительство призвало наш народ освоить Северный

Морской путь, превратить его в нормально действующую магистраль.

Начиная с 1918 года по указанию В. И. Ленина производятся всесторонние исследования навигационных

условий Арктики. Они проходят довольно успешно и уже в 1932 году позволяют приступить к сквозному

плаванию. Первый поход из Архангельска к Берингову проливу в одну навигацию совершил ледокол