Он зажёг ветку и опустил её на землю. Весёлое пламя тотчас погасло.

— Углекислый газ! Смертельная штука! Сколько раз я собирался загородить эту страшную впадину!

— Два медведя померли, — сказал Лука Лукич. — Они сюда побежали от самолёта ховаться…

— Слышали?! — перебил его Петя. — И вы самолёт слышали?

— Ну, а як же!.. Я кричал и кричал… Улетел.

— И мы кричали. Даже стреляли. Но разве ему видно? Вон какая облачность. А ниже спуститься опасно.

Гул мотора слышали также Усков и Орочко. Теперь для всех стало ясно, что партию 14-бис разыскивают. Раз самолёты летают над Эршотом — значит, пошли и сухопутные группы поисковиков. Возможно, спасение «близко и скоро все вернутся на Большую землю.

Лука Лукич на обед подал только суп. Он развёл руками:

— Медведи все скушали. И наловить рыбу не дали… Ему пришлось рассказать весь эпизод с медведями и о том, как они побежали в пещеру. Усков озабоченно посмотрел на Сперанского. Тот нахмурился и покачал головой. Как это раньше он не рассказал об этой страшной пещере, которая угрожает всему живому в кратере?

После обеда они вдвоём пошли к реке.

— Я догадываюсь, что вас беспокоит, Василий Михайлович, — заговорил Сперанский. — Под нами в трещинах земли таятся огромные запасы газов. К счастью, они не имеют серьёзного выхода в кратер. Вот уже больше года только одна пещера дышит углекислотой. Вспомните, сколько мы обшарили лабиринтов, но нигде не столкнулись с выходами газа. Мёртвая зона не идёт пока дальше сорока метров. Выделение газа невелико.

— Все равно, это очень скверное соседство… Мы живём на дне чаши. И, если из вулканических глубин к нам сюда прорвётся газ, — спасения не будет. Все живое погибнет в несколько минут… Не заделать ли нам поскорее этот ядовитый грот? Он нам теперь покоя не даст.

— Попробуем сделать это, не отрываясь от основной работы. Пока можно ограничиться плотной каменной стеной. Это оградит кратер от распространения тяжёлого газа, потому что газ движется низом.

Решили поставить барьер из камня вышиной в два метра и длиной метров в семьдесят.

На другой же день за работу взялись Сперанский и Орочко. Сперанский пригнал обоих своих мамонтов и заставил их ворочать и передвигать тяжёлые камни. Лас ворочал камни то лбом, то хоботом, оберегая бивни. Дик посматривал на трудягу Ласа, стоя в сторонке. Но, когда Сперанский позвал и его, он стал рядом с Ласом и в точности повторил его движения. Двух-трехтонные камни ложились один около другого ровным рядом. Люди только подправляли их кольями, укладывая поплотнее. За каких-нибудь пять часов во всю длину будущей стены лежали в два ряда большие обломки скал, а мамонты, казалось, только вошли во вкус работы.

За четыре дня сложили стенку. Теперь надо было замазать её глиной. Но от этого мамонты отказались категорически: инстинкт отвращения к грязи у них был непреодолим.

— Ничего не поделаешь, — развёл руками Сперанский. — Я всегда удивлялся этой странности мамонтов.

Они не терпят грязи и готовы проделать любой кружный путь, лишь бы не попасть в болото. Они не будут ни пить, ни купаться в грязной воде. А вот носороги, их современники, те считали за великое удовольствие вываляться с ног до головы в самой мерзкой луже. И, кажется, совершенно не признавали пользы купания. Чистая вода их смущала.

Как бы там ни было, обмазывать стену глиной пришлось самим.

И вот наконец готова эта стена. Каменный барьер закрыл зловещий грот. Сперанский в последний раз перелез через стенку и зажёг смоляную ветвь. Хвоя ярко вспыхнула. Он опустил её. На уровне колен огонь погас: ниже уже стоял невидимый газ, убивающий всякую жизнь и горение.

Работали в три смены, костры горели день и ночь, а за две недели прошли каких-нибудь два метра. Сколько ещё метров впереди? Кто знает! Может быть, два, может быть, двадцать…

Но вот природа как будто устыдилась: открылась щель в полметра шириной и двадцать — тридцать сантиметров высотой. Теперь можно было продвинуть костёр чуть дальше, и дело пошло веселей.

Несколько раз Петя пытался протиснуться вперёд по щели, но это не удавалось.

Все же к концу первого месяца было пройдено около четырех метров. Щель стала шире. Петя пробрался в конец её и долго изучал. Он вылез весь в пыли и ссадинах, но в глазах его горело нетерпение и надежда.

— Четыре метра я лез свободно. А дальше — опять тесно. Если бы лом, можно бы сбить выступы и щель расширить. В одном месте, у конца, даже сидеть можно. Долбить там удобно. Я бил по камню. Мне кажется, он звенит, как пустой…

Усков с любопытством смотрел на мальчика. А помнит ли он, сидя в этой щели, что над ним висят миллионы тонн? Что, если…

Пете дали геологический молоток. Из щели доносилось усталое сопение мальчика и обрывки песни. Потом полетели камни, щебень, пыль. Это Петя расчищал пол.

Когда он вышел, пот катил с него градом.

— Там где-то близко выход. Не верите? Ах, как жалко, что никто не может пролезть! Может быть, Борис?

Но попытка Бориса не увенчалась успехом: он был значительно шире в плечах.

— Попробуй, Петя, ещё! Мы повременим с кострами. Это очень важно узнать, далеко ли конец…

С утра до ночи просиживал Петя в своей трещине и без устали долбил, долбил и долбил Но что это за молоток! Триста граммов, не больше. Вот если бы лом! Камни отскакивали мелкие, до обидного мелкие…

Мальчик заметно похудел, побледнел, но бодрился. Теперь вся надежда была на него. Он впереди всех на четыре с лишним метра! Неужели не удастся пробить эту проклятую преграду?

Через каждые пять дней Сперанский и Усков ходили К отравленному гроту проверять уровень газа. Последний раз, едва только Сперанский зажёг свечу, пламя вздрогнуло и погасло уже на высоте груди. Газ подымался, и все понимали, что через очень короткое время он достигнет вершины стены и перельётся в кратер.

— Не пора ли нам возобновить костры? — сказал как-то Любимов геологу. — Петя выбивается из сил. Посмотри, на кого он стал похож! Костры — дело медленное, но верное.

Усков и сам уже пришёл к такому мнению. Не маленькая она, эта проклятая скала, и так легко её не взять…

— Ну, как у тебя там? — спросил он однажды у Пети, когда тот вылез из забоя.

— У меня хорошо!

— Ты устал, Петя, очень устал. И не делай, пожалуйста, негодующих жестов. Я вижу. Ладно, ещё два дня… Если ничего не получится, вылезай. Начнём опять жечь костры. Видишь ли, даже если ты и пробьёшь сквозную дыру, это ещё тоже ничего нам не даст: щель слишком узка для всех нас.

— Но ведь там, снаружи, у нас лежат ломы и кирки! — воскликнул Петя. — Вы забыли? Они же спрятаны в пещере! Если я пробьюсь и вылезу, я вам подам инструмент, и дело сразу пойдёт.

Усков быстро переглянулся с Любимовым:

— Ну давай, действуй!

…Мальчик целые дни сидит на корточках в своей щели и по кусочку, по сантиметру, откалывает камень. Тук-тук-тук — слышится из темноты. Отдохнёт несколько минут, и опять: тук-тук-тук… Как дятел!

Николай Никанорович чутко прислушивается, и, если Петя умолкает на одну — две минуты, он встревоженно кричит:

— Живой?

— Живой! — слышится в ответ голос Пети.

И опять: тук-тук-тук… Руки и лицо у Пети в ссадинах, в голове шумит от усталости, от духоты. Но он человек упорный и хочет добиться своего. Он вспоминает Павку Корчагина. Павке ведь иной раз бывало много хуже, а вот не сдавался!..

Уже март на дворе. Временами сквозь толстые белые облака проглядывает солнце. Исчезли последние остатки снега. На клёнах и тополях набухли почки. Прилетели вездесущие пуночки — неярко раскрашенные снегири Севера, — и птичья перекличка в лесах усилилась Всюду чувствовалось дыхание весны.

Петя выходил из пещеры и подолгу сидел на камнях, поглядывая на лес, на зеленую траву, на солнце. Какое оно хорошее, наше солнышко… Раньше он как-то и не замечал его. Светит себе и светит. А вот пожил в каменной дыре, так соскучился…