Пока шёл разговор, волокушу нагрузили дровами, и Сперанский позвал Ласа. Гигант приблизился; Сперанский проворно взобрался па него, накинул канаты на бивни, и Лас, под восторженные крики одобрения всех окружающих, легко, как пушинку, потянул огромную волокушу с пятью кубометрами дров. Разведчики последовали за ним. Дик плёлся позади. Видно, он не любил оставаться в одиночестве.

В пещеру вошли все. Перенесли туда дрова, воду, свечи. Потом Лас привёз ещё несколько волокуш дров.

Жарко стало на всем более чем километровом протяжении подземного коридора. Горячий воздух застаивался, дым стелился под потолком. Разведчики по очереди дежурили у костров, вытаскивали прочь отколовшиеся горячие камни, и скала понемногу поддавалась.

…Так прошло много зимних дней. Это были дни тяжёлого, упорного труда. Но люди решили во что бы то ни стало вырваться из кратера.

И тогда впервые пленники кратера встретились с тем страшным явлением, которое заставило их пережить много неприятных часов и дней.

Как-то раз к Хватай-Мухе пришли «гости».

Семь или восемь медведей топтались у порога хижины. А повар оставался один. Все ушли на работу. Трудно сказать, что привлекло медведей. Просто ли игривое настроение, наступившее в связи с мягкой погодой, или запах жареной рыбы возбудил инстинкты северных рыболовов, какими испокон веков являются бурые медведи — любители таскать из воды полумёртвую кету, горбушу и кижуча. Во всяком случае, гости пришли, и Лука Лукич из гостеприимства (а может быть, и просто во избежание неприятных объяснений с представителями косолапой породы, которые, как известно, очень легко переходят от необузданного веселья к необузданной свирепости) вынес гостям соответствующее угощение. При этом он имел неосторожность взять с собой все большое блюдо из бересты, в которое сложил жареную рыбу, приготовленную на обед разведчикам.

Ах, как аппетитно пахнет рыба! Медведи тотчас окружили Хватай-Муху и, вытягивая дудочкой губы, с жадным причмокиванием стали рвать у него из рук угощение. Повар блаженно улыбался. Но вот какой-то ловкач подкрался сзади, обнюхал блюдо и тут же потерял способность держаться в рамках пристойности. Он сгрёб всю посудину и потянул её к себе.

— Ну, ну! — крикнул рассерженный хозяин. — Геть! Ось я тебя!..

Где там! Рыба посыпалась на землю. Сделалась «куча мала». Медведи сразу передрались. Полетели клочья шерсти. Испуганный Хватай-Муха в три прыжка оказался в хижине.

Тут он призадумался. Шутки шутками, а придут свои, и кушать нечего… Лука Лукич выглянул. Медведи поели рыбу и остепенились. Одни ходили по поляне, другие лениво топтались на месте происшествия, обнюхивая землю, где уже никакой еды больше не оставалось. Вид у них был по-прежнему очень добродушный, от былого озлобления не осталось и следа.

— Хай вам грець!.. — буркнул Лука Лукич и сплюнул с досады.

Взгляд его остановился на удочках, стоявших у стены. Он быстро нарезал на кусочки остатки рыбы и отправился на речку. Медведи с любопытством уставились на него. Лука Лукич сделал вид, что не замечает их, и быстро пошёл туда, где ручей разливается в маленькое озеро. Здесь было особенно много хариусов, любящих попрыгать из быстринки в спокойную воду.

Медведи неторопливо, но в полном составе тронулись за рыболовом. Вот и быстринка. Хватай-Муха сел на берег. Медведи расселись сзади полукольцом. Рыболов размотал леску, насадил кусочек рыбы, поплевал на него, как полагается, и забросил. Медведи смотрели, и любопытство разгоралось в их маленьких желтоватых глазках. Хариус клюёт сразу, берет приманку с отчаянной решимостью. Есть! Лука Лукич потянул леску, и над водой блеснула рыбья чешуя. От нетерпения медведи привстали. Рыболов снял добычу и насадил её на кукан. Зрители подтянулись ближе к берегу. Ещё одна! Ещё! Ещё! Клёв шёл непрерывно. Кукан обрастал рыбой. Теперь медведи сгрудились возле самого рыболова и, не отрываясь, смотрели на рыбу. Но вот Лука Лукич выдернул из воды ещё одного хариуса. И не успела леска с крючком описать в воздухе положенный круг, как один из медведей подпрыгнул, на лету сорвал добычу лапой и тут же без лишних формальностей, отправил в пасть.

— Кыш, ты! — заорал рассерженный рыболов и хлестнул озорника удочкой.

Медведь Отпрыгнул в сторону. Но шайка не дремала. Стоило Луке Лукичу отвернуться, как три проворных юнца бросились на кукан и вмиг разнесли всю связку, причём тут же успели подраться между собой, выкупались в воде и распугали всю рыбу.

Хватай-Муха обозлился. Он схватил камень и угодил одному воришке в бок, другого огрел удочкой, третьему поддал пинка. Медведи разбежались и попрятались по кустам.

Если бы Лука Лукич в эту минуту увидел Сперанского и пожаловался на озорников, то Владимир Иванович только рассмеялся бы. Вот уже много лет, как он в свободное время устраивал подобные игры: садился с удочкой па берегу и таскал для мишек рыбу за рыбой. А сзади толпились жадные «болельщики». Они так привыкли к этой весёлой игре, что поведение Луки Лукича озадачило их и рассердило… Подумаешь, ему рыбы жалко! Но он не знал местных обычаев и в поведении медведей видел только злое озорство.

Итак, рыбная ловля сорвалась. Хватай-Муха смотал удочки и, браня медведей, тронулся обратно к дому.

Вдруг медведи повскакали и с беспокойством подняли головы, насторожённо поводя чуткими влажными носами. Что-то встревожило их. Остановился и Лука Лукич. Посторонний звук раздался высоко-высоко в небе. Вот он ближе и ближе, ясней… И по мере того, как возрастало беспокойство медведей, радостное волнение охватывало человека.

Самолёт! Гудит самолёт!

Лука Лукич до боли в глазах смотрел на плотные белые облака, закрывавшие от его взгляда этот желанный вестник освобождения. Хватай-Муха прыгал на месте, подбрасывал шапку и кричал до хрипоты что-то бессвязное, радостное, будто далёкий лётчик мог услышать его слабый голос.

Гул мотора ещё несколько минут приближался. Далеко в лесу, где тоже, наверно, услышали этот звук, хлопнул выстрел, другой…

Когда ровное гудение приблизилось и, казалось, раздавалось над самым кратером, когда люди из последних сил выкрикивали в небо слова привета, медведи шарахнулись и, обезумев, помчались прочь.

Но вот гул самолёта, вызвавший такое радостное волнение, стал быстро удаляться. И только теперь заметил Хватай-Муха бегство своих попутчиков. Как ему ни было горько от мысли, что самолёт ушёл, он все же улыбнулся, вспомнив воришек, которые со всех ног удрали, едва заслышав звуки мотора.

— Ой, и отсталая же вы скотиняка! — говорил он. — Ни самолёта, ни автомобиля не бачили.

Луке Лукичу было все же любопытно посмотреть, куда медведи спрятались.

Недалеко от того места, где исчезает ручей, он увидел в стене огромную нишу, своеобразный грот с гигантским входом в десяток метров высоты и ширины. Грот чернел на фоне серого камня, как мрачная пасть. Близ него курился горячий ручеёк и стоял смрадный дух. Ни кустика, ни травки. Вот сюда-то и бросились перепуганные звери.

Лука Лукич увидел их среди камней. Но их было всего пять, Они лежали, уткнув морды в землю, и тяжело дышали. Шестой с трудом отползал все дальше и дальше от пещеры. Из его плотно сомкнутой пасти непрерывно вырывались тихие жалобные стоны. На губах висела слюна. Зверь был явно болен. Вот он дополз кое-как до первых кустов и лёг, утомлённо закрыв глаза.

Пахло чем-то душным, тяжёлым, скорей всего — серой. Лука Лукич сразу догадался, что медведи, побыв около пещеры несколько минут, отравились.

Хворостиной он заставил их всех подняться на ноги и отогнал, как овец, в лес, на чистый воздух. Асам подошёл к гроту поближе. Дышать становилось трудно. Лука Лукич зажал нос и сделал несколько шагов вперёд. И тут он увидел ещё двух медведей. Они были уже мертвы. Видно, с испуга разбежавшись, они не успели остановиться и пали первой жертвой коварного грота.

Лука Лукич быстро выбежал вон. Тут он увидел Петю и Сперанского.

— Скорей назад! Здесь смерть! — закричал Сперанский и с силой потянул за собой и без того опешившего завхоза, — Зачем вы здесь? Сюда ходить нельзя! Смотрите!..