— Я все подпишу, — сказала Рене. — Подпишу любые бумаги. Бери свой лес и делай с ним, что хочешь, а мы…

— Что вы? — спросил Рон. — Забудете о том, что произошло? Как-то сомневаюсь, Рене. Даже если бы я тебе верил, а я не верю, остается Эйвери. Она меня видела, понимаешь. Мне не повезло в первый раз — в том, что ее нашел не я. Я опасался, что она что-то вспомнит, но она не вспоминала, а потом… Я бы так это все не оставил, но я бы дал ей время. Чтобы она попробовала пожить, прежде чем покончит с собой. — Он посмотрел на меня: — Тебе я выбрал легкую смерть, Эйвери. Ты бы просто повесилась. Безболезненно. Но не теперь. Мне очень жаль.

— Ничего вам не жаль, — сказала я и подумала о зле, затаившемся в доме моих родителей, о котором меня предупреждал Бен. Это был Рон.

Рон.

Это он подрубил дерево. Это он был той опасностью, которую Бен — и я — почувствовали в лесу.

— Вы ни о чем не жалеете. Вы убили и моих родителей, и Тантосов. И все ради земли? Вы в миллион раз хуже Стива, потому что хотите, чтобы леса не стало, да? Но лес не принадлежит вам, Рон. Он никогда не будет вашим, как бы вы его ни вырубали.

— Хватит, — почти прорычал он. — Теперь я получу то, чего хочу. Вы с Рене умрете, и земля Джона станет моей, сразу, даже ждать ничего не придется. И лес… станет меньше. Скукожится. И всему этому настанет конец. — Он посмотрел на меня. — Я много для этого потрудился. Ремесло дровосека мало кто ценит, понимаешь? А ведь он должен знать, какое дерево пора срубить. Как устроить так, чтобы дерево упало в нужное место, хотя его усилий никто не увидит и даже не оценит.

— Я кое-кому все рассказала, — сказала я, заставив себя смотреть прямо на него. — Я рассказала все Бену, и мы разработали план, как заставить вас во всем признаться. Все, что вы только что сказали, услышат. И это записывается на пленку.

— Правда? — спросил Рон. — Это… — Он рассмеялся. — Эйвери, ты не умеешь врать. Нет, ты действительно поверила, что этот мальчишка, который лишь недавно приехал, убил твоих родителей. Как я уже сказал, я и рассчитывать на такое не смел. В понедельник я пойду в школу, сниму его отпечатки пальцев и обнаружу их здесь. Я раскрою дело, преступность в нашем городе сойдет на нет, и люди снова будут спать спокойно. — Он перевел взгляд на Рене. — Поставь тарелку, — сказал он очень мягко. — Это твое праздничное блюдо меня не остановит. Только настроение испортит. А можешь спросить у внучки, когда я расстроен, у меня не все так гладко идет. Правда, Эйвери?

Теперь я вспомнила все, картинка всплыла перед глазами.

После того как Рон ушел, я выползла из-за дерева, добралась до родителей и попыталась их спасти, вернуть к жизни, но не смогла. А потом я перестала двигаться, потому что не хотела их покидать. Я горевала из-за того, что они умерли, и никто мне не поверит, что нечто подобное мог сделать шериф. Но все равно я чувствовала, что обязана кому-то об этом рассказать. Только мне надо было посидеть минуточку. Не думая о том, что я видела и слышала, не вспоминая, как Рон взмахивал топором, еще и еще, словно мои родители были пустым местом, никем.

— Да, вы не любите, когда вам портят настроение, — прошептала я и уперлась спиной в стену.

Мы с Рене отошли от него как можно дальше, и я почувствовала, что она тянет за чем-то руку, пытается что-то достать.

— Живенько тут у вас, — сказал Рон. — А сейчас будет мертвенько.

— Прекрати свои шутки, ты, маленький… — проговорила Рене и шагнула вперед, держа в руках доску, которую мы зачищали и которая так и осталась лежать на кухонном столе. Очевидно, она смогла до нее дотянуться.

Она ударила Рона прямо по лицу, и довольно сильно, с громким звуком — он неловко попятился, а потом упал. Я уставилась на Рене.

— Он всегда был болтуном, — пояснила она. — Отойди, а я прослежу за тем, чтобы он в ближайшее время не встал.

Но Рон все же вскочил. Окровавленный, с ужасной гримасой на лице, он кинулся на нас, размахивая топором.

— Беги! — прокричала Рене, и мы обе бросились от него, протискиваясь и уворачиваясь от топора, которым он рассек кухонный стол пополам.

— Вот вы меня и разозлили, — сказал раскрасневшийся от ярости Рон. Он снова поднял топор.

— Нет! — крикнула я и схватила стул. Как только я подняла его, на него обрушился удар топора, от которого у меня задрожали руки.

— Все, довольно! — крикнул Рон, схватил меня и потащил к себе, замахиваясь другой рукой.

Я видела, как топор падал на меня.

И вдруг в комнату полетело стекло — разбилась ведущая в кухню дверь, выходившая на крыльцо, которое мы с Рене только-только начали строить. А я сидела на полу и смотрела на приближающийся ко мне топор Рона.

Потом я перевела взгляд на Бена, он посмотрел на меня и крикнул:

— Беги!

Удар топора пришелся по нему.

— Нет! — крикнула я, а Рене схватила меня за руку и дернула к себе, вытащила на улицу и вложила что-то мне в руку, сказав:

— Эйвери, вернись и ударь эту тварь посильнее.

Я посмотрела на нее, а она добавила:

— Ты меня слышала.

А потом сама бросилась в дом и подбежала к Рону.

Она ударила его металлическим наконечником бура, с помощью которого мы рыли в земле ямы, прямо в шею. Он пошатнулся и развернулся к нам, в его глазах горела нескончаемая тупая ярость.

Я увидела на полу Бена — он лежал совершенно неподвижно — и со всех ног кинулась в дом.

Когда Рон меня увидел, я застыла, но когда он снова попытался поднять топор, ко мне уже вернулась способность двигаться, потому что я понимала, что это необходимо. Я подняла бур, который Рене вложила мне в руки. Я была настолько напугана, что совершенно не чувствовала его веса. Замахнулась и ударила Рона по руке.

Он закричал и выронил топор, тот упал на пол.

— Рука! — завопил Рон. — Стерва, ты мне руку сломала!

И тут поднялся Бен.

Он был в крови, на правом плече зияла рана, но он как будто не замечал этого.

— Скользящий удар, — сказал он, уставившись на Рона. Его глаза загорелись, стали серебряными, без примеси карего, а сам он задрожал всем телом, готовясь к преображению. И добавил: — Никто не обидит Эйвери. — Слова было трудно разобрать, его речь стала какой-то странной. Больше похожей на крик.

Звериный крик.

— Не надо, — резко сказала Рене. — Не превращайся. Эйвери, скажи ему, пусть он тебя послушает, пусть остановится. Скажи ему!

— Бен, — произнесла я, и он замер.

Потом дернулся, и началось превращение. Он посмотрел на меня, и то, что я увидела…

Это был уже не человек.

Но все же это был Бен, и он был мне нужен.

Он весь дрожал. Я чувствовала, чего он хочет — он жаждал причинить Рону боль. Ему отчаянно хотелось по-своему воздать шерифу за то, что тот сделал.

— Мне было очень страшно, — прошептал он. — Я разозлился, мне было больно, но я не мог просто так тебя отпустить. Я почувствовал, что должен прийти сюда и убедиться, что у тебя все в порядке. А когда я понял, что Рон хочет вас убить…

Я сглотнула.

То, что он увидел, толкнуло его на поступок, которого не сделал бы ни один человек.

Он нас увидел, и это стало нашим спасением.

— Спасибо, — сказала я, и Бен снова вздрогнул.

Он уже стал самим собой, тем Беном, которого я знала, но его трясло, и он истекал кровью.

— Эйвери, — сказал он, и я подошла к нему.

Дотронулась до его лица, до этого прекрасного, идеально красивого лица.

— Прости, — сказала я, — мне очень стыдно. Я тебе доверяла, правда, но я испугалась. Этого больше не повторится. Клянусь, никогда больше.

— Я… спасибо, — прошептал Бен и тяжело рухнул на пол. Его серебристые глаза закрылись.

Я вскрикнула, но Рене коснулась моей руки и сказала:

— Эйвери, ты не дала ему превратиться, а это причиняет боль. Это не из-за удара. Рана поверхностная. Бену просто… ему надо отдохнуть. Все будет в порядке. Все в порядке.