экспедиции, вызванной восстанием кенайцев, возмущенных насилиями
промышленников, посланных Лебедевым. К такому концу Самойлова Григорий
Иванович, надо сказать, был подготовлен еще два года назад путаным и
не доведенным до конца, как он понимал, разговором Меневского о
каких-то таинственных "англицах", заблудившихся в Кенайской земле.
Особенно тяжелы были подробности мученической смерти Самойлова и его
спутников.
Раздраженные лебедевцами до неистовства, кенайцы, захватив
вероломно в плен Самойлова и его спутников, не пожелавших применять в
свою защиту оружия, судили их, приписывая им преступления лебедевских
ватажников, и приговорили, привязав к деревьям, к смерти огнем и
стрелами. Естественно, что о такой мученической гибели
благожелательного к туземцам Самойлова Шелихов не мог и не хотел
говорить жене, откладывая это дело до отъезда Деларова в Петербург.
- Меневский и Бентам знали, чего лебедевские в Кенаях натворили,
они оба и направили моих людей в ловушку "англицев искать"...
Константин Лексеич и мои люди за это жизнью заплатили, а я... я
"англицев" нашел! - с внезапным горячим гневом заключал Шелихов
полученные от Деларова известия. - Не могу додуматься, под какой
подливой подать эту историю Наташеньке.
Резанов слушал этот рассказ, возмущенно и недоуменно покачивая
головой, и еще более утверждался в своем отрицательном отношении к
Славороссии, проповедуемой его тестем.
2
Николай Петрович Резанов был истинным сыном века, двинутого
вперед духом предприимчивого меркантилизма буржуа и бюргеров и
рационалистическим разумом Вольтера и Дидро. Следуя господствующим
воззрениям времени, Николай Петрович обходил вопросы о поведении
завоевателей и владельцев священной собственности у истоков ее
накопления. Гуманист и эпикуреец по духу, он был озабочен и
заинтересован единственно способами просвещенного управления.
В результате превратностей и испытаний судьбы, беспорядочного
чтения и дружества со многими выдающимися людьми своего времени
Николай Петрович на принудительном иркутском досуге, с весьма трудными
для его пылкого характера материальными лишениями и зависимостью,
следовал собственной системе добра и порядка в мире.
Мир и человечество представлялись Резанову, согласно воззрениям
его излюбленного учителя немецкого философа Вильгельма Лейбница,
скоплением пребывающих в вечном движении "монад". Люди суть "истинные
атомы природы" и зависят от направляющей их силы. В чем заключается
эта сила, каково ее направление, не дано было видеть даже передовому
человеку восемнадцатого века. Следуя "Теодицее" своего учителя,
Резанов признал существующий вокруг него мир лучшим из возможных
миров. В нем все, даже зло, - к лучшему. Это положение Лейбница
вынужден был признать и подтвердить и господин Вольтер в своем
"Кандиде". Все дело в направляющей силе, а сила эта - просвещенная
государственная власть, она дает поддержку, направление и управление
вихревому движению слепых монад. Основные рычаги этой власти -
просвещенный государственный служитель-чиновник и, как временная
скидка на человеческие пороки и невежество, служитель церкви,
оберегающей моральные устои и совесть собственности.
Исходя из этого путаного оптимистического представления о силах,
движущих миром, Николай Петрович Резанов лет через десять после
описываемых событий блестяще доказал еще одно великое положение своего
учителя Лейбница, что "настоящее всегда скрывает в своих недрах
будущее..."
Григорий Иванович по-своему понимал и до некоторой степени
разделял туманные философские концепции зятя. Он улавливал в них веру
в будущее и почерпал силы для борьбы за свое открытие. Он радовался
счастью дочери, - она нашла себе мужа в таком блестящем, образованном
и благородном человеке. Его умиляла щепетильность Резанова в денежных
вопросах и отсутствие интереса к деньгам и приданому дочери. Именно
частые дружеские беседы с зятем развили и укрепили в Григории
Ивановиче отрицательное отношение к попам и поповщине, и поэтому он
неохотно отводил им место в устроении американских колоний.
Рассеянно отвечая на вопросы Сиверса о здоровье, мореход
внимательно смотрел на зятя, который, покачивая ногой, обтянутой белым
чулком, как ни в чем не бывало мурлыкал свою любимую французскую
бержеретку,* что всегда являлось у него признаком хорошего
расположения духа. (* Буколическая пастушеская песня
условно-придворного характера.)
Viens Aurore, je t'implore,
Je suis gai, quand je te vois,
La bergere, qui m'est chere,
Est vermeille comme toi.*
(* Взойди, Аврора, умоляю,
Я весел, когда вижу тебя,
Пастушка, дорогая мне,
Румяна, как ты)
- Попов, попов заведите, Григорий Иванович, на американской
земле... Неприятное, но необходимое условие, чтобы при нынешнем
политическом курсе иметь успех. Вы должны понять мое вмешательство в
игру против интригана Голикова и неоткладно дадите подписать ему
всеподданнейшее ходатайство пред престолом - я сегодня же сочиню вам
брульон* о назначении в американские земли духовной миссии. Сейчас это
в моде! Старые шлюхи всегда любят попов и молитвы, - безмятежно, но
многозначительно, с намеком на царицу, сказал Николай Петрович. (*
Черновую бумагу.)
- Чего, польза будет?! - усомнился Шелихов, не понимая
предерзостного намека зятя.
- Великий философ Франсуа Вольтер говаривал, - с усмешкой на
тонких губах отозвался Резанов, - что если бы бога не было, его
следовало бы выдумать... Спрашиваете, как согласовать его же слова,
облетевшие весь мир, - "уничтожьте гадину"?! Помнить надлежит, что сие
относилось господином Вольтером к иезуитской римской церкви. Наша,
православная, попроще, а к тому же состоять будет на компанейском
коште - уладитесь!
Шелихов быстро сообразил выгоды приобретения для себя столь
сильного союзника и предстателя пред властью за интересы заокеанских
поселений, каким могла бы быть православная церковь. Кроме того, он
знал уже из донесений Баранова о появлении среди индейцев иезуитских и
пресвитерианских миссионеров и квакерских проповедников, знал, что они
являются передовщиками английских и бостонских купцов, и хотел
сражаться с врагом его же оружием.
Через несколько дней наместник Сибири направил в Петербург
императрице сочиненное Резановым всеподданнейшее ходатайство за
подписями иркутских купцов Шелихова и Голикова о посылке на Алеутские
острова и в самое Америку православной миссии и построении там церквей
иждивением "Северо-восточной американской компании".
Одновременно мореход собственноручно и секретно писал Баранову о
предпринятых шагах с попами, которые прибудут, надлежит наладить
добрые отношения во имя интересов доверенного дела, а "дело надо
строить так, чтобы монахи не видели, что делают бельцы,* а бельцы не
видали бы монахов". (* Миряне, гражданское население колоний)
Лично Григорий Шелихов хотел бы услышать в своей Славороссии
древний вечевой колокол новгородской купеческой вольности, но не нашел
способа наполнить его медный язык силой, зовущей в будущее. Его ли в
этом вина?
"Попами Америки не завоюешь", - думал Шелихов, решая в этом же
году, несмотря на неурочное, позднее время, перебросить в колонии
кораблестроительные материалы и большую партию семян для хлебопашества
и огородничества.
