Остановившись и взглянув как бы невзначай вниз, Платон
Александрович голосом приятным и мелодичным, с французским оттенком
чуть в нос, - тем волнующим голосом, которым он читал перед
царственной Като* Вольтерова "Магомета", - окликнул поднимавшегося в
сопровождении гайдука Шелихова: (* Интимное имя Екатерины в ее
переписке с Вольтером.)
- Эй, кто там? А-а, это ты, открыватель Америки! Наслышан про
тебя, со всех сторон жужжат... Ну, входи, подымайся бодрее, и пройдем
ко мне... Здесь прохладно что-то, - зябко повел плечами изящный
фаворит, оглядывая в лорнет с ног до головы остановившегося ступенькой
ниже морехода.
Молча стоявший под графским лорнетом, Шелихов еще острее
почувствовал свою отчужденность от этих людей, а гнуть спину перед
ними заставляла судьба. Припомнились простые и суровые, полные
уверенного в себе достоинства фигуры бостонских купцов и английских
шкиперов на вольных просторах океана и у берегов американской земли.
Голова морехода, которой он давно определил гнуться пониже ради
заветной цели, неожиданно поднялась.
Он был поражен роскошью покоев, убранных дворцовой мебелью,
гобеленами и картинами, подаренными Екатериной своему фавориту из того
Эрмитажа, куда доставляла сокровища искусств обширная агентура из всех
уголков Европы, - рубль мужицкой России был тогда в цене.
Зубов привел морехода в комнату, из окна которой подозрительный
фаворит предварительно высматривал всех подъезжавших к его дому. Эта
обширная комната - рабочий кабинет фаворита - была обставлена просто и
даже бедно. У наружной стены между двух окон - огромный стол,
заваленный книгами и бумагами; разбираться в них был приставлен все
тот же Симон Альтести, особо доверенное лицо при Зубове.
Весь левый угол занимал двухэтажный иконостас с неугасимой
лампадой, горевшей перед образом святой великомученицы Екатерины,
работы молодого Боровиковского. Портрет императрицы и образ в
иконостасе поражали сходством Екатерины земной и Екатерины небесной.
Перед иконостасом стоял обтянутый черным сукном узкий аналой, с
псалтирью, развернутой на покаянном псалме царя Давида.
Иконостас Зубова оттенял возвышенный идеализм хозяина и, в
особенности, религиозный пиэтет его пред высокой покровительницей.
Убранство кабинета государыне было прекрасно известно, но она,
конечно, не знала того, что поддерживать вечное пламя в лампаде и
сметать пыль с псалтири относилось к обязанностям того же Альтести.
Над столом, в простенке между окон, висел кусок белого атласа в
витой серебряной раме. Посредине поля, окаймленного гвоздиками и
бутонами роз, незабудковой гладью, были вышиты слова оды,
преподнесенной упоительному красавцу в день его совершеннолетия,
пепиньерками* Смольного для благородно-рожденных девиц монастыря: (*
Выпускницы институтов.)
Monseigneur! Joyau de la patrie,
Pour Votre prosperite nos coeurs sont attendries.*
(* Ваше высочество! Сокровище родины, Вашим преуспеньем восхищены наши
сердца (фращ ).)
Очаровательные ручки, вышивавшие на атласе, не теряли связи с
предметом своих устремлений через того же Альтести. Разбитной грек,
содержавший в Стамбуле "веселый дом", сохранил навык устраивать тайные
свидания девиц со своим высоким патроном.
В ожидании возвращения временщика Альтести валялся, утопая в
подушках, на широкой турецкой софе. Над его головой, увековеченные
кистью Григория Лукича Левицкого в знаменитом групповом портрете
"Воспитанницы Смольного монастыря", красовались, застыв в прощальной
фигуре менуэта, тайные жертвы екатерининского фаворита.
- Опять валялся и пачкал софу... Исчезни, нечистый дух! - грубо
бросил вскочившему при его появлении клеврету Зубов. Шелихова этот тон
насторожил. Альтести держал себя вчера в державинском доме на равной
ноге с немаловажными особами, а тут - ни тени человеческого
достоинства.
- Почто гоните, ваше сиятельство, - понадоблюсь... А с его
степенством мы очень хорошо знакомы, и дело купца я знаю от
соотечественника моего, Евстратия Деларова, знаю лучше, чем наши
колумбы в Иркутском в нем разбираются по приказчичьим отпискам из
Америки, - как будто безобидным и нарочито простодушным тоном
отозвался Альтести, не трогаясь с места.
Зубов заметил, как мореход удивился, услышав имя Деларова.
Кляузный и трусливый грек Деларов три года управлял поселениями и
делами торговой компании Шелихова на Алеутах и Аляске и только в
прошлом году был заменен новым правителем Александром Андреевичем
Барановым, о даровании которому государственного чина по должности и
для представительства намеревался просить Шелихов.
- Видишь, братец, как обо всем мы осведомлены? - не упустил Зубов
подхватить вовремя подброшенный догадливым Альтести пузырь для
плавания в американских делах.
Имя Деларова Зубов услыхал впервые. Невежественный, поглощенный
дворцовыми интригами временщик имел самые скудные и сбивчивые
представления о подвигах русских добытчиков и землепроходцев, на утлых
шитиках добиравшихся до самого Нового Света, но высокое положение
обязывает знать и вникать в мельчайшие дела и нужды подданных. К тому
же мореход со своей Америкой набежал в руки, как заяц на охотника, -
нельзя более кстати...
- Выкладывай, купец, товар - Америку свою... Что подойдет и
понравится, все откупим, за деньгами и честью не постоим! - шутливо,
подделываясь под презираемый в душе "скаредный", как он называл,
русский язык, прощупывал Зубов морехода.
Большой и тяжелый, с потемневшим суровым лицом, стоял Шелихов
перед надменным щуплым юношей, капризно развалившимся на софе. И вдруг
в душе его померкли все крепкие мысли, живые слова и яркие краски,
накопленные для описания чудного видения - открытой им за туманами
океана богатой и вольной американской земли.
"Аркан нужен, без аркана с таким не договоришься, - думал
Григорий Иванович, не зная, как держать себя дальше. - Душа в ем
ежовая - малая и, видать, колючая, а обволочка на ней моржовая: не то
что словом - пулей не пробьешь... Помогай, заступница наша Рыльская,
на мель не сесть, своего не потерять и для людей найти. Блоху на слюни
ловят, а князей на золото... Воюй, Григорий!"
- Дозвольте просить, ваше сиятельство, секретного разговора
касательно государственного дела странствований и открытий моих, -
пророкотал Григорий Иванович голосом, придавшим Зубову на софе сидячее
положение. В глазах временщика, до этого скучливо скользивших по
комнате, минуя стоящего перед ним Шелихова, отразилось нескрываемое
изумление, когда мореход, склонив голову в английском суховатом
поклоне и придерживая рукой эфес отброшенной вбок от себя шпаги,
притопнув ногой по-военному, еще настойчивее повторил свою просьбу.
В голове Зубова промелькнула смутная мысль об Эльдорадо -
затерянной в Америке сказочной долине сокровищ. Может быть, сибирский
флибустьер нашел ее и хочет поделиться тайной... Взглядом он показал
Альтести на дверь и, заметив недовольно-удивленную гримасу на лице
грека, прикрикнул:
- Исчезни! Да скажи Ольге Александровне, чтоб не ждала меня,
вместо себя купца ей, скажи, пришлю... Ну? - с деланным равнодушием
обратился он к Шелихову. - Выкладывай свою сказку, только денег за нее
не проси...
Григорий Иванович меньше кого бы то ни было мог быть подготовлен
к пониманию того, насколько русские интересы в Америке оказались вдруг
связанными с тем, что разыгралось в его присутствии за державинским
