мой хороший, заходи ко мне, пригожий, вечер долгий коротать", -
пропела она густым бархатным голосом. - С тобою до сих пор токмо что
на тунгусском барабане стучать, выучилась... Ну, ну, не охмуривайся, -
ласково остановила она готовящуюся вспышку мужа. - Неужто сам не
видишь, дочка... Аннушка в невестах ходит. Ко мне, что ли, в дом
Николай Петрович повадился?.. Эх ты, простофиля, слепая старинушка, и
как это ты Кыхтак-остров еще не проглядел?..
Жена открыла глаза Григорию Ивановичу на готовящееся в доме
событие. Падчерица Аннушка давно стала его любимицей. Постоянными
расспросами об Америке и наивным девичьим восхищением перед чудесами
неведомой земли она купила сердце отчима, к тому же Аннушка была живым
портретом матери в молодости. Посматривая на падчерицу, он и любовался
ею, и грустил о невозвратном прошлом, в котором столь много ему дала
любовь с Натальей Алексеевной.
Известие о Николае Петровиче Григорий Иванович принял с
предубеждением, но с выводами не спешил, надо присмотреться к молодому
человеку. Все чаще снисходя до участия в веселом времяпрепровождении
семейной половины дома, он вскоре убедился, что Наталья Алексеевна и
на этот раз права в своей линии.
Николай Резанов прочно овладел сердцем любимицы Шелихова. Жених
привил простодушной купеческой девушке любовь к чтению и, ласково, но
упорно заговаривая с Аннушкой на французском языке, заставил ее
взяться за его изучение. Это понравилось мореходу, он не имел
купеческого предубеждения к светскости и образованию, наоборот -
сожалел, что такими качествами не обладают ни он сам, ни жена, и
охотно усваивал крупицы их, подхваченные у "благородного сословия".
С одним не мог примириться Шелихов - с легкомысленным, как
казалось ему, и даже насмешливым отношением Николая Петровича к
открытию, заполнившему жизнь морехода. По склонности Резанова к
парадоксальным мнениям выходило, что мореход намеревается величие
России и собственное благосостояние построить на неверной опоре - на
котиковых и бобровых шкурах.
- Когда-нибудь, лет этак через сто, а может быть и больше,
Григорий Иванович, поверьте слову русского дворянина, который кое-что
видел и на собственном опыте испытал, - отшучивался Резанов от попыток
Шелихова привлечь его к своему делу, - в России появятся люди, кои
смогут понять, поддержать и даже, кто знает, осуществить ваши
намерения. Господин Гийом Рейналь, - я имел честь встречаться с ним в
Париже и Санкт-Петербурге, - подарил мне свои труды "Историю
философическую и политическую обзаведений и коммерции европейцев в
обеих Индиях..." Благодарю покорно, я не прельщаюсь принять участие в
таких делах с русской стороны!
- Мало ли какие враки господа сочинители печатают, - без смущения
отверг Шелихов ссылку на Рейналя. Он не имел и представления о том,
какое бессмертное обличение чудовищных преступлений европейских купцов
и промышленников оставил потомству аббат Рейналь. В одном из салонов
столицы он не постеснялся сказать людям, неумеренно превозносившим
благодеяния императрицы Екатерины: "Не принимайте слова за
действительность".
Однако вскоре чтением и переводом a livre ouvert* того же Рейналя
Резанов завоевал расположение морехода, хотя и убедился при этом, что
слушатель его лучше усваивает и запоминает устройство колоний, чем
страстные филиппики автора против рабства и жестокости колонизаторов.
(* Перевод без подготовки, с листа (франц).)
Весной Аннушка Гуляева стала мадам Аннет Резановой. Во избежание
лишних толков о том, что он сбывает падчерицу за кого попало, за
ссыльного "фармазона", каким Николай Петрович Резанов успел прослыть в
Иркутске, мореход и Наталья Алексеевна постарались принять меры против
широкого оглашения события. Свадьба состоялась дома, обычной на
купеческих свадьбах гулянки не было, но все знали, что венчание
совершал соборный протоиерей отец Павел Афанасиев и на торжестве
самолично присутствовал генерал-губернатор Пиль.
- Только варнак Гришка и мог такое неприличие сочинить, -
возмущались иркутские обыватели, - допустил на свадьбу всех
краснорожих американцев, коих наукам дома обучает... И как его
превосходительство стерпел такое поношение!..
Не теряя надежды привлечь зятя к своим предприятиям, Шелихов
настоял, чтобы молодая чета после свадьбы жила в его доме. За это он
обещал выхлопотать Николаю Петровичу возвращение в Петербург. Дом
Шелиховых давно уже стал местом встреч и сборищ передовых людей
Иркутска, как и мореходов и наезжающих промышленников и купцов из
России и далеких углов Сибири. Зять с молодой женой и Наталья
Алексеевна сумели внести в атмосферу дома веселие и непринужденность
молодости, радушие и широкое сибирское хлебосольство, надолго
оставлявшие воспоминания у посетителей этих "масонских сборищ" - так
окрестили их завистливые иркутские языки.
- Любо-дорого поглядеть, как Шелиховы открыто на людях живут, -
шипели жены и дочери иркутских толстосумов, изнывавшие в клетках
угрюмых домов своих мужей или родителей. - Потому деньги и удача к
нему идут, что он от людей не бегает.
- Молчите, дуры! Гришка ногами уже немощен и оструплен...
Поглядим, чем кончит...
6
В конце 1790 года, зимой, в жарко натопленную комнату Шелихова в
мезонине, которую мореход называл "каютой", не предварив стуком,
ворвался прямо с улицы в волчьей дохе и бобровой малице зять, Николай
Петрович.
- В Иркутск Александр Николаевич Радищев прибыл!.. Я, как увидел
его, подскочил, спрашиваю, какими судьбами, а он стихами:
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду...
- Радищев? В Илимск, говорите, едет?.. Да что же это на самом
деле такое! - растерянно отозвался мореход. Он видел в Радищеве, как в
бывшем управляющем петербургской таможни, человека в высшей мере
полезного. "Все законы и правила об охране торговли знает и в военном
деле разбирается, - вспоминал Шелихов дворянина Радищева уже как
командира петербургского ополчения на Царицыном лугу. - А много ли
времени прошло, - подумал он, - и защитник отечества врагом отечества
оказался. Что же это такое?.."
- Спрашиваю: "Где остановиться изволили?" - "В трактире у
Семиволосых, продувного мужика", - отвечает. Говорю: "Переезжайте в
наш дом... к Шелиховым". А он усмехается: "Не перееду, говорит, но
видеть этого человека - вас, Григорий Иванович,- беспременно
должен..." Помахал рукой и пошел вниз на Банную, в заведение
Семиволосых, а я к вам кинулся...
"Государственный злодей" Александр Николаевич Радищев прибыл в
Иркутск раскованным, но между двух фельдъегерей, сидевших по бокам.
Явился к генерал-губернатору Пилю с письмом Воронцова, которому Пиль
считал себя обязанным знакомством и содействием в устроении каких-то
личных дел. Радищев попросил разрешения пробыть в Иркутске некоторое
время для сбора сведений по поручению Воронцова о Кяхтинской торговле.
- Отчего же, милости просим, - охотно согласился Пиль и с
солдатской прямотой добавил: - Прошу только воздержаться от надомных
посещений, при вас два этаких цербера состоят. А чтоб свободным быть,
заезжайте в трактир Семиволосых, дайте церберам десять рублей на
водку. Пока они их пропьют и вытрезвятся, вы гуляйте себе на здоровье,
где пожелаете... Я пошлю пристава в трактир сказать, чтоб егерей, при
вас состоящих, поили-кормили - от стола до кровати дойти... Не
