потрудиться над умножением богатств державы российской и просвещением
новоприобретенных верноподданных... До отправления нашего за океан о
способах и чине, уповаю, дружески договориться...
"Востер!" - подумал Шелихов, пропуская мимо себя гостей.
- Не медведя ли везете, разлютовались мои песики? - спросил он
задержавшегося в дверях Ювеналия, увидев оставшиеся за воротами три
кошевы, вокруг которых бегали со свирепым подвыванием волкоподобные
колымские собаки.
- Не наши... Паяс балаганный! - равнодушно отозвался иеромонах,
снисходя на ответ поразившему его камзолу и шпаге. - От Красноярска
тянется. В Иркутске комедии собачьи будет ломать и в Америку с нами
плыть собирается, соглядатай иезуитский... Только - на, выкуси! - отец
Ювеналий ткнул в сторону отставших кошев кулаком, сложенным в огромный
кукиш.
Сказанное Ювеналием возбудило в Шелихове любопытство, и он
направился за ворота к кошеве. Завязанная голова "паяса" беспомощно
выглядывала из возка, куда его загнала волчья, как он был уверен,
стая.
- Кто будешь, эй! - спросил Шелихов, пинками ноги разгоняя своих
свирепых северных псов.
- Никколо Миколетти синьор, artista delia piazza.* Я - на
канате... малолетние дочки поют и танцуют, как ангелы, и собачки тоже
танцуют, бьют в барабаны, стреляют из ружья, играют комедию "Мушкетер
и маркитанка"... Надеюсь заслужить вашего высокого одобрения, коего
всегда удостаивался от особ, - лепетал скороговоркой небольшой смуглый
человечек, выскочив навстречу Шелихову с маленькой кудрявой собачкой
на руках. - Примадонна моей труппы Марикита исполняет маркитанку...
Гоп, Марикита! Гоп, гоп, танцуй! Покажи синьору, что мы истинные
артисты... Гоп, гоп! Ослабла, бедняжка, и мы тоже два дня ничего не
ели, денег едва хватит с ямщиками рассчитаться, - добавил он, опасливо
поглядев на стоявших в стороне хмурых ямщиков. - Мы собирались
показать наше искусство в Новом Свете... Мне только бы до господина
Шелихова добраться, мне в Ирбите о нем... (* Уличный артист (итал ).)
Наивность и отвага смуглого канатоходца забавляли Шелихова.
Такого чудака и вправду невредно в Новый Свет спосылать для
развлечения одичавших промышленных и показа американцам игрушек
российской цивилизации.
Шелиховские представления о театрах и артистах не шли дальше
балаганов, которые он видывал в наездах на ярмарки в Ирбите, Макарьеве
и в Москве - на Лубянке и Разгуляе. В Иркутске, со дня основания не
видевшем в своих стенах ничего подобного, собачью труппу канатоходца
встретит несомненный успех, а в диком краю... Мореход зажмурил глаза и
представил себе лица алеутов и индейцев, когда те увидят, что у
русских даже собачки умеют плясать, бить в барабан и стрелять из
ружья, в - Америке канатоходец, с его собачьей труппой, будет дороже
полка солдат!
- Не по годам глуп ты... Мимолетй! - сказал Григорий Иванович с
хмурой и сожалительной улыбкой, чтобы не показать, сколь он доволен
неожиданной находке. - Пока ты разыщешь Шелихова, пропадешь у нас, как
заяц забеглый... Кто тебя с собаками в дом пустит? Сворачивай, что ли
ко мне, накормлю девчонков твоих с собачеями, обогреешься, а там
поглядим, чего делать будем... Может, и впрямь дозволю тебе за океан
плыть.
Миколетти догадывался, что перед ним стоит сам Шелихов, но раз
столь важному господину нравится быть неузнанным, Миколетти будет
дурачком. Канатоходец, лепеча слова благодарности, въехал в усадьбу.
На Пасхе дом Шелиховых превратился в ярмарку. В двух лучших
комнатах устроили выставку товаров шелиховских компаний: шелка и
цыбики чаю из Китая, моржовые клыки, тюленьи шкуры, искусная резьба по
кости с Чукотской земли и Камчатки, китовый ус, драгоценные меха
морских бобров и другого зверя с островов и материка Америки. В
большом же складском амбаре, очищенном от товаров, для представлений
Миколетти возвели помост с канатом над ним.
Впереди в беспорядке стояло несколько кресел для почетных гостей,
за которыми были расставлены скамьи для господ чиновников, офицеров и
купцов, а за ними - отделенные барьером, доской на уровне груди,
стоячие места для прочего народа.
Иркутские мальчишки, пролезая под барьером, выбирались к самому
помосту и самозабвенно наслаждались искусством канатоходца, танцующих
в газовых юбочках ангелов - дочек Миколетти и невиданных доселе
собачек в фесках, в киверах, с барабанами, с ружьями.
Когда Миколетти, по окончании представления, со шляпой в руках, а
его дочери с поднятыми фартушками обходили публику за сбором
доброхотных даяний, мальчишки набрасывали в шляпу и фартушки поверх
монет и ассигнаций много пасхальных крашеных яиц.
- К американцам езжай - они тебя бобровыми и медвежьими шкурами
закидают, за благодарностью с носильщиками выходить будешь! - шутил
Шелихов, похлопывая по плечу Миколетти.
Монахи, жившие в доме Шелихова, на амбарные представления не
ходили и с явным неодобрением относились к собачьим комедиям бродячего
итальянца.
Как-то вечером, возвращаясь перед сном с обхода усадьбы,
возбужденный крепким воздухом весны, Шелихов решил пройти в комнату,
где остановился отец Ювеналий. Огромный и мрачный иеромонах
интересовал Шелихова. Архимандрит Иоасаф рекомендовал Ювеналия как
знаменитого рудознатца и рассказал всю подноготную его похождений на
Урале и в Москве, подведших дворянина и горного офицера под монашеский
клобук. Шелихов надеялся с его помощью поставить за океаном разведку
руд и железоделательное предприятие.
- Сгинь... исчезни... уйди! - услыхал Шелихов рокочущий бас
Ювеналия в ответ на свой стук в дверь. - Чего ты хочешь? Зачем
приходишь терзать меня... чур, сгинь! - выкрикивал монах.
- Наше место свято! - прошептал удивленный мореход, но отступить
не захотел и толкнул дверь. - А-а... - понимающе протянул он, когда
увидел обезумевшие, испуганно выпученные глаза иеромонаха,
вздыбившегося над уже пустым водочным штофом на столе.
- Это ты, а я думал... - шумно вздохнул Ювеналий.
- Не добро одному в ночи думать, отец, - весело отозвался
Шелихов, будто не замечая его странного поведения. - Ежели приемлешь,
а ее, - кивнул на штоф, - и монаси приемлют, доставай еще, повторим и
погуторим, как в Америке искать и лить железо... Без своего железа не
осилить нам дела!
Огромный человек взмахнул гривой черных с проседью волос, хотел
что-то сказать, охнул и молча пошел к стоявшему в углу коробу, достал
и поставил на стол непочатый штоф.
- Хорош! Не нашего курения... А закусить-то и нет ничего?
Монах кивнул на краюху черного хлеба и рассыпанную по столу соль.
- Э-э, да это спиритус, первак, морское питье! - побагровел
мореход, хлебнув из налитой кружки. - Ничего, он языка не вяжет и
разума прибавляет. Так вот, отче, чего я хотел просить: возьми труд
разведать руды железные и медные и обучи людей тамошних железо и медь
варить, к вящей славе и пользе нашего отечества. И с меня за то, чего
похочешь, взыщешь...
- И рад бы - не смею! Она на все запрет наложила, - таинственно
прогудел Ювеналий, дикими глазами всматриваясь в тьму за окном.
- Не думал, отец, что ты к бабьим, шепотам прислуживаешься, -
хмуро сказал Шелихов.
- Не шепчет - поет она и танцует... цыганка... Стеша... кружит
вокруг меня, а сама шею... рукой прикрывает, и кровь - палашом я
рубнул ее - кровь через пальцы брызжет фонтанчиком... то-онким...
О-о-ах!
Вздох, вырвавшийся из огромного тела Ювеналия, показался так
