так пусть поездит один!

Решив, я сразу начал действовать.

Ребята уже пообедали, отдохнули и слонялись без дела. Кто грибы

высматривал на опушке леса, кто зайчишку подстерегал, кто постирать

пошел к ручью.

Я созвал паровозным гудком всю команду, велел взять у смотрителя

топоры, пилы, раздобыл гвоздей и кузнечных скоб и поставил ребят на

стройку.

Сначала не очень охотно махала топорами моя команда. А потом, как

увидели ребята, что дело получается, да смекнули, к чему я весь огород

горожу, тут и топоров не хватило: все вдруг оказались природными

плотниками!

Блиндаж сделали так: обшили вагон изнутри, по железным бортам,

толстыми двухдюймовыми досками. Только обшивку поставили не вплотную к

бортам, а отступя примерно на ширину лопаты. Получилась у нас как бы

коробка в коробке: в железную коробку вагона вставили еще деревянную.

И весь промежуток между двойными стенками завалили мешками с песком. У

вагона получились блиндированные борта, которые не боятся ни пуль, ни

снарядных осколков.

Пули и осколки застревают в песке. Только фугасный снаряд, и то

при прямом попадании, может продырявить такую стену. Но от фугаса,

даже обычного полевого калибра в три дюйма, не спасает бронепоезд и

броня, будь она трижды стальная.

Конечно, подвернись мне в это время броневые листы, я бы за них

весь свой блиндаж с придачей отдал. Сталь в бою не загорится, а нашу

сосновую броню поджечь ничего не стоило. Да и вид уж, конечно, у

вагона не тот, не грозного вида! Какая гроза в деревянной избе!

Но делать было нечего. Из Киева вместо брони пришло только

письмо. "В полевых условиях, - писал мне инженер с завода, -

бронировка поезда невыполнима. Необходимо поставить вагоны на завод".

И точка. Матрос даже фыркнул, когда я читал это письмо. Да и в самом

деле: кто же поедет в такую пору с фронта, чуть не за триста верст, на

завод!

Короче сказать, пришлось бронироваться сосной. Установив стены,

мы прикрыли постройку сверху бревенчатой крышей на два ската. Бревна

сбили плотно и взяли на железные скобы, какие употребляются при

постройке домов. В блиндированных стенах по обоим бортам, на уровне

груди, оставили просветы. Это были бойницы - на случай, если бы

пришлось отстреливаться из винтовок.

Только спереди мы оставили вагон открытым, чтобы не стеснять

работу орудия. Тут гаубица сама прикрывала и нас и себя своим широким

щитом.

Поехали мы обратно на позицию и с собой сосновый воздух повезли.

Артиллеристам очень понравился блиндаж: теперь, мол, и мы с квартирой!

Кто-то выскочил из вагона и наломал веник, чтобы деревянный пол

подмести.

Все прибрали, разложили по местам. Хлам в углах уже больше не

скапливался - чистота!

Так из полубронепоезда получился у нас блиндибронепоезд: впереди

паровоза вагон-блиндаж с орудием, а позади паровоза бронированный

вагон пулеметчиков.

Только вернулись мы в Жмеринку, а навстречу нам конные. Это были

комбриг со штабом. Подъезжают все ближе. И вдруг комбриг выпрямился в

седле и резко остановил лошадь. Блиндаж увидел!..

Я так и замер в вагоне. Жду, что будет...

В это время к комбригу подъехал верхом Иван Лаврентьич и

заговорил с ним, кивая на блиндаж. Комбриг покачал головой и

рассмеялся.

Тут я пулей вылетел наружу, подскочил к комбригу - рука под

козырек:

- Товарищ командир бригады, разрешите блиндибронепоезду

действовать на передовых позициях в открытом бою!

Теслер медленно перевел взгляд на Ивана Лаврентьича.

Иван Лаврентьич хохотал.

- Ты видел такого? Врасплох берет, а? По-боевому!..

Я не опускал руки.

- Раз-ре-шаю! - вдруг сказал Теслер и дал шпоры лошади.

Я как на крыльях пустился обратно к вагону.

- Сапоги почини, эй! - крикнул вдогонку Иван Лаврентьич. - Пальцы

босые!

Какие тут сапоги!.. Разве до сапог!

x x x

Весь день и ночь шла у нас подготовка к боевому выходу. Казалось

бы, велико ли дело вывести поезд из тыла на передовую линию: десять -

пятнадцать минут ходу - вот ты уже и в пехотной цепи. Я и сам сначала

так думал, да одного не учел: ведь поезд - машина, а бронепоезд еще и

боевая машина. Орудие, пулеметы, ходовые части вагона, паровоз - вон

сколько в этой машине отдельных механизмов.

Пока мы с поездом оперировали в тылу, на многое как-то и внимания

не обращали. Скажем, тормоза. Ну что значат тормоза при тыловой

работе? Мало-мальски держат, не дают поезду скатиться под горку - и

ладно. А как эти тормоза действуют в ходу, сколько надо времени

машинисту, чтобы остановить поезд, - никому и в голову не приходило

последить за этим. Минут мы не считали, нам нужно было только одно -

занять хорошую огневую позицию.

Мало нас интересовали и такие вещи, как буксы у вагонов, крюки,

сцепки, оси, подшипники, словом, - ходовые части поезда. Передвигались

мы последнее время не часто - поезд целыми днями стоял на месте,

потому что стрельба шла с телефоном, - и смотрели мы так: колеса под

вагонами есть, вертятся - ну, значит, ездим, и на позицию и на ночлег

попадем.

А теперь, вижу, не то: каждый болтик и винтик приобретает боевое

значение! Не пойдешь же, в самом деле, в открытый бой с разболтанной

сцепкой: даст машинист контрпар - вот и оборвался вагон. А еще хуже

того, если тормоза не сработают: весь поезд потеряет управление - тут

его и расщелкают с батарей!

Все это я очень ясно себе представил, как только мы начали

готовиться к выходу на передовую, и понял, что в таком деле спешка не

годится.

Чуть ли не полдня ревизовала наш поезд бригада рабочих и техников

из жмеринского депо. Они выстукали все колеса, перещупали рессоры,

буфера, крюки, цепи, лазили под вагоны, забирались несколько раз на

паровоз и спускались обратно, и везде что-нибудь подвинчивали,

смазывали, приколачивали. После этого они отвели наш поезд в самый

конец станции, выбрали среди свободных путей прямую колею версты в две

длиной и давай гонять весь состав из конца в конец. Разгонят на полный

ход - и сразу тормоз, колеса намертво. Дрогнет поезд - и станет,

только синий дымок из-под колес. Наконец испытание кончилось.

Машиниста, Федора Федоровича, пригласили в депо подписать акт. Только

он ушел, а на паровоз уже взобрался Никифор с телефоном.

- Нам, - говорит, - теперь наблюдательных пунктов больше не

устраивать, так пусть между орудийным вагоном и паровозом связь будет.

- Умно, - говорю, - парень, придумал! Рупор рупором, а телефон

тоже не помешает.

Тем временем Панкратов с пулеметчиками подготовлял к бою

пулеметы, а Малюга, разделив команду артиллеристов на две партии,

принялся чистить гаубицу. Он протянул сквозь ствол орудия канат с

пыжом из мешков, один конец каната выбросил из ствола наружу, а за

другой взялся сам с племянником.

- Давай!.. - гудел Малюга из вагона, и матрос с двумя бойцами,

упираясь в шпалы, тянули канат на себя. Пыж выдавливал из ствола гарь

и масло.

- Бери! - кричал в голос ему матрос, ослабляя канат, и пыж уходил

обратно в ствол.

- Давай! - выкрикивал Малюга.

- Бери!

Давай - бери!.. Давай - бери!..

Вычистили орудие, наладили пулеметы и сразу же всей командой

стали на погрузку снарядов, зарядов, патронов, продовольствия.

Покончили с этим - подошел черед грузить топливо на паровоз. Тут

заодно и еще два дела сделали: проложили из будки машиниста в

деревянный блиндаж пожарный шланг, а в самой будке переменили фартуки.