Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вернувшись с первой кремлевской встречи «очень удовлетворенным» и оптимистично настроенным, что «дело наверняка завершиться заключением желанных для Германии соглашений», Иохим фон Риббентроп в 20.05 вечера отстучал в Берлин следующую депешу с пометкой «Срочно!»: «Пожалуйста, немедленно сообщите Фюреру, что первая трехчасовая встреча со Сталиным и Молотовым только что закончилась. Во время обсуждения, которое проходило положительно в нашем духе, сверх того обсуждалось, что последним препятствием к окончательному решению является требование русских к нам признать порты Любава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) входящими в их сферу влияния. Я буду признателен за подтверждение до 20 часов по германскому времени согласия Фюрера. Подписание секретного протокола о взаимном разграничении сфер влияния во всей восточной зоне, на которое я дал свое принципиальное согласие, обсуждается».

Полученный по телеграфу скромный ответ Гитлера гласил: «Да, согласен». Этот великодушный шаг, в котором явственно просматривалась дополнительная уступка Кремлю в части важной в стратегическом отношении Латвии, побудили внимательных политических наблюдателей сделать вывод о том, что Гитлер наверняка планирует в скором времени вернуть себе эти территории военным путем, Риббентроп в полной мере оценил возможный эффект вразумительного ответа фюрера. В приподнятом настроении он вместе с Шуленбургом и руководителем правового отдела доктором Гаусом снова направился на встречу к Молотову.

Второй раунд переговоров начался в 22 часа. С советской стороны, как и на предыдущей встрече, присутствовали те же лица: Сталин, Молотов и переводчик Павлов. В самом начале переговоров рейхсминистр уведомил о согласии фюрера передать незамерзающие латвийские порты в сферу интересов СССР. Атмосфера, которая до того была строго официальной и сдержанной, «превратилась в дружественную». Сталин и Молотов при подведении предварительных итогов, что имели место между двумя встречами с германской делегацией, сделали заключение, что немецкие предложения предпочтительнее полу-туманных обещаний англо-французской миссии. Как и предполагал Гитлер, он ослепил советскую сторону заманчивым блеском немецких предложений и «позволил обвести себя вокруг пальца».

Разложив принесенные с собой топографические карты, которые, впрочем, не отличались точностью, рейхсминистр изложил Сталину и Молотову германские предложения относительно предполагаемых договоренностей касательно раздела Польши. Эти предложения обсуждались в последовательности составных частей пакта – договора о ненападении и дополнительного протокола к нему. При обсуждении первого документа никаких разногласий не возникло, поскольку «Гитлер в принципе уже принял советский проект». Единственное, что пришлось убрать с преамбулы проекта, так это одну фразу относительно «дружественного характера германо-русских отношений». Ее отверг сам Сталин, поясняя, что после стольких лет поливания друг друга грязью широкие слои общественности не смогут так быстро воспринять неожиданно возникшие кардинальные перемены. Была зафиксирована общепринятая формула: «руководимые желанием укрепления дел мира между СССР и Германией».

Взаимоприемлемо была согласована и проблема пребывания в Москве военных миссий западных государств: на этот вопрос, как пояснил позже Риббентроп, Сталин ответил, что с ними «вежливо распрощаются». Несколько более серьезным камнем преткновения явился советско-французский договор 1935 года, но и он был преодолен заверением Сталина, что над всем превалируют советские интересы. Риббентроп добивался, чтобы СССР счел этот договор о ненападении утратившим силу. Параллельно он настаивал на удалении из Москвы англо-французских военных миссий, на что Сталин после некоторых колебаний дал свое окончательное согласие. Тем самым для Германии зажигался «зеленый свет» не только для вторжения в Польщу, но и во Францию.

Некоторые дебаты имели место относительно начала действия договора: германская миссия настаивала на «немедленном вступлении его в силу», в то время как советский проект начало действия договора предусматривал лишь после его ратификации. Что же касается сроков ратификации, то проект договора предписывал сделать это в «возможно короткое время». Тем самым советская сторона уступила давлению цейтнота, который испытывала Германия в сфере своего военного планирования.

Молотов и Сталин были единодушны в том, что подписанный договор будет действителен лишь при одновременном подписании особого протокола как органической части самого пакта. Не подлежавший оглашению протокол должен был содержать перечень стран, защиту которых от агрессии совместно гарантировали державы – участницы соглашения, а также мероприятия, которые предстояло совместно предпринять. Ставя свою подпись под дополнительным протоколом, советская сторона тем самым непосредственным образом поддерживала гитлеровские планы на территориально-политическое переустройство Европы, характер, масштабы и последствия которых в то время было даже трудно представить. Дополнительный протокол принял форму отдельного документа, который хотя и имел в преамбуле указание на его причастность к пакту о ненападении, но в тоже время с точки зрения самого содержания и правовых норм не был напрочь связан с последним. В нем лишь указывалось, что подписавшиеся стороны в строго конфиденциальном порядке обсудили вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Изначальная порочность дополнительного протокола состояла в том, что в преамбуле игнорировался порядок, существовавший в Центральной Европе. Обе стороны без тени смущения присваивали себе право покушаться на суверенитет и целостность независимых государств.

Следует отметить, что, несмотря на радушие, которое царило на второй встрече, лицемерие и фальшь с обеих сторон оставалось непреложным фактом. Это явственно просматривалось, когда обсуждались судьбы Польши, Бессарабии, Финляндии, Прибалтийских государств. Так, например, район Вильно в первой статье секретного протокола был отнесен к сфере интересов Германии, хотя советская сторона была явно заинтересована в нем. Заполучение этого важного в стратегическом отношении района сулило важные военные преимущества: в случае отхождения литовской территории Германии она могла иметь выгодный «выступ», вплотную соприкасающийся с СССР; отчуждение же этой территории советской стороне сулило прямой выход на Балтийское побережье и Восточную Пруссию, что ценно было при перемещении войск с востока на запад. Стороны сошлись на том, что этот вопрос будет решен в скором времени с учетом взаимных интересов. История зафиксирует затем беспрецедентный факт покупки СССР чужой территории за предоставленные ей Германией кредиты.

Договор о ненападении был подписан в 2 часа утра 24 августа, но датирован 23 августа. Советские хозяева в течение того времени, когда готовились чистые экземпляры соглашения, предложили германским партнерам наскоро перекусить прямо в кабинете Сталина, в котором велись переговоры. Под звон бокалов с шампанским усердно произносились «дружеские» тосты и здравицы в честь вождей, высказывались лживые обещания и любезности типа того, как выражался Риббентроп, что Гитлер считает Сталина «очень симпатичным политиком». Каждая из сторон считала себя выигравшей: рейхсминистр был уверен, что Гитлер «обвел Сталина вокруг пальца»; Сталин же, по воспоминаниям Н.С. Хрущева (Никита Сергеевич узнал о подписании договора во второй половине дня после возвращения с К.Е. Ворошиловым с утиной охоты – авт.) «буквально ходил гоголем. Он ходил, задравши нос, и буквально говорил: «Надул Гитлера, надул Гитлера». Что же касается Иохима фон Риббентропа, то он во время импровизированной трапезы «чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей».

Несомненно, у рейхсминистра были все основания находиться в приподнятом настроении. Ибо и сам характер переговоров, и достигнутые в их процессе результаты говорили о том, что Германия достигла в военно-политическом плане всего, чего она так настойчиво добивалась. Сделанные же советской стороне уступки с точки зрения глобальных планов Гитлера не имели в данном случае абсолютно никакого для него значения. Перед своими единомышленниками фюрер вскорости восторженно восклицал: «Я развязал себе руки на Востоке!», И действительно, дух и сама суть подписанного документа были порукой тому. По причине недостаточной известности для широкого круга читателей мы приводим его без каких-либо купюр.

9
{"b":"265709","o":1}