Алиса посмотрела на Женю и Эркина, вздохнула и запела. Из уважения к Норме и памятую о главном правиле вежливости: говорить на том языке, на котором к тебе обратились, по-английски. Песенку про медвежонка, что хотел съесть луну и спрашивал у мамы-медведицы, из чего на сделана.

Когда песня закончилась, все ей похлопали, и она поклонилась, как на сцене.

— Очень хорошо, Элис, — Норма ещё раз хлопнула в ладоши. — Очень хорошо поёшь.

— А Эрик ещё лучше поёт, — вдруг выпалила алиса.

— Оу?! — удивилась Норма. — Вы поёте?

Эркин смущённо кивнул.

— Спой Шекспира, Эркин, — попросила Женя.

И это решило дело.

Норма была настолько поражена его голосом и пением, что даже растерялась и только почти машинально поддерживала аккордами. А Эркин никак не ждал, что её удивление и восторг будут настолько приятны. Он пел, а Алиса, стоя рядом и прислонясь к его плечу, тоненько подтягивала. Женя, подперев кулачком подбородок, влюблённо смотрела на них.

Спев с десяток сонетов, Эркин решил передохнуть. Норма с сожалением опустила крышку и вернулась к столу.

— Чай остыл. Я сейчас подогрею.

— Нет, спасибо, — улыбнулся ей Эркин, пение успокоило его, позволив избавиться от напряжения. — Так даже лучше.

— Давайте, я ещё вам налью, — потянулась к его чашке Норма. — Вы учились петь?

— Да нет, спасибо, — Эркин принял чашку и отпил. — Так, запоминал с голоса, и всё.

— У вас прекрасный голос, — убеждённо сказала Норма. — И слух хороший. Вам надо учиться петь. По-настоящему, понимаете?

— Мне моей школы хватает, — рассмеялся Эркин.

Поболтали ещё немного, и Женя стала прощаться.

Дома Женя сразу поцеловала дочку.

— Я себя хорошо вела? — сразу уточнила Алиса.

— Да.

— И что мне за это будет?

Женя рассмеялась.

— А если за просто так?

— Задаром одни неприятности, — серьёзно ответила Алиса.

Эркин невольно фыркнул, но Женя так же серьёзно сказала:

— Кто просит, тот получит.

И на том все разговоры о плате за хорошее поведение закончились. А воскресный вечер — это не субботний. Впереди не выходной, а рабочая неделя, и всё уже соответственно. Конечно, они и поужинали, и поиграли немного, и всё было хорошо и как положено.

Наконец, Алиса уложила кукол, собрала на завтра свой рюкзачок, совершила все вечерние умывальные ритуалы и легла.

— Целуйте меня, — распорядилась она уже с закрытыми глазами. — Я спать буду.

Женя тихонько рассмеялась, целуя её в щёку.

— Спокойной ночи, маленькая.

За Женей наклонился над ней Эркин.

— Спи, маленькая. Спокойной ночи.

— И всем спокойной ночи, — совсем сонно ответила Алиса.

Когда они вышли из комнаты Алисы, погасив ей свет и закрыв за собой дверь, Женя внимательно посмотрела на Эркина.

— Всё будет хорошо, Эркин.

— Да, Женя, я знаю, — он старательно улыбнулся ей.

За вечерней «разговорной» чашкой говорили об обычных хозяйственных хлопотах, и что Эркину нужно купить себе новую шапку-ушанку, а прошлогоднюю сделать рабочей.

— Женя, а тебе?

— У меня всё есть.

— А валенки?

— Они мне не нужны. На работе тепло, а по городу ходить сапоги и удобнее, и, — Женя улыбнулась, — и красивее.

— Хорошо, — не стал спорить Эркин. — В большую комнату будем камин покупать?

— Знаешь, я думаю, не стоит. Красивый буфет, горку… так нам туда и ставить пока нечего. Диван если только, с креслами и маленький столик, — рассуждала Женя. — И под проигрыватель тумбу.

Эркин согласно кивал.

— Пойдём в отпуск и займёмся, так?

— Конечно. Всего неделя осталась, это же не к спеху.

— Ну да, Женя.

Эркин отхлебнул чаю. Обычный разговор, обычный вечер. Всё хорошо, и если бы не тревога за Андрея… Андрей обещал вернуться. И сдержит слово, он знает Андрея, но если там обернётся всерьёз, а Андрей удержу не знает, зарывается, заигрывается, а какие игры у мышки с кошкой известно…

Но вслух об Андрее они не говорили, допили чай и легли спать. Обычный вечер, конец одной недели и начало следующей.

Поезд шёл быстро, подрагивая на рельсовых стыках и слегка раскачиваясь. Андрей лёг ногами по ходу движения: плевал он на приметы, а вот, если тормозить будут, то лучше ногами пружинить, а не головой биться. Спал он крепко, без снов, но и сквозь сон чувствуя чьи-то шаги и голоса. Его это не качалось, и он не просыпался. А когда наконец открыл глаза, то было уже светло. Но свет серо-голубой, предутренний, и шём ещё ночной.

Полка над ним была опущена, и оттуда слышался храп. Значит, ночью останавливались и подсаживались. А он и не проснулся. «Крепко спать стали, Андрей Фёдорович», — упрекнул он себя, но не всерьёз. Предчувствие опасности никогда не подводило его, а сейчас молчит. Значит, безопасно, и нечего трепыхаться. Он зевнул, аккуратно, чтобы ничем ни обо что не стукнуться, потянулся и посмотрел на часы. Полвосьмого. А за окном что?

Андрей сел и отодвинул занавеску. В сером мареве тёмный еловый лес, серо-бурые лоскуты полей. Смотри-ка, за два дня уже как всё облетело. Вставать не хотелось. Хотя… хотя нет, сейчас начнут вставать и ходить, а лежать на пути, у всех под ногами, не-ет, это мы знаем и этого нам никак не надо. Андрей откинул одеяло и сел, спустив ноги. Нашарил под полкой свои ботинки — рядом стояли ещё чьи-то, наверное, спящего наверху, а под другим концом полки то ли чемодан, то ли обтянутый брезентом ящик — и обулся. Ну вот, можно теперь и красоту наводить.

Андрей взял коробку с бритвенным набором, полотенце и пошёл в уборную.

Угадал он точно. К его возвращению вагон уже просыпался, а проводник бросил на ходу:

— Если спать больше не будешь, постель занеси.

— Ладно, — не стал спорить Андрей.

А из тамбура уже вплывала тётка в белой куртке со столиком на колёсах.

— Молоко, булочки, бутербродов кому…

Точно, утро. Андрей поднял и закрепил столик, взял себе молока и пару бутербродов. Мимо ходили заспанные то весёлые, то озабоченные люди. Постель он скатал и отнёс проводнику. А когда вернулся, верхняя полка уже опустела. Андрей удобно расположился за столом опять по ходу поезда и приступил к завтраку, разглядывая уже совсем облетевший, тёмный от множества елей лес за окном. Ел он не спеша, правда, и без особого смакованья. Но после вчерашнего столичного разгула смаковать-то и нечего. Обедали в дорогом, как он сразу понял, трактире, и чего только не было на столе, и рыбное, и мясное, и солянка сборная, и закусь всякая, и каша гурьевская — сладкая манная каша с вареньем — напоследок. И вкусно всё до обалдения, и порции — дай боже. Хлёбова — так до краёв, поджарка мясная горкой, да всего от пуза. А потом ещё в Гостином Дворе чаем баловались. С пикантными и деликатесными эклерами. Вот этих, жаль, не купил, но их не довезёшь. На месте делают, и больше десяти часов они не лежат, а ему только до Ижорска двадцать часов ехать. Дорогие, стервы, конечно, но и вкусны! Да-а, вогнал он профессора в расходы, что и говорить, ну, авось не обеднеет, холодильник набит, так что в магазин пару дней не сходит, перебьётся и войдёт в норму.

Доев, Андрей достал сигареты и закурил, стряхивая пепел в картонный стаканчик из-под молока. За окном шёл дождь, и стекло быстро стало мутным от капель и струек, и всё тот же лес то вплотную к дороге, то отступает, открывая поля, серые мокрые крыши над серыми домами.

— А смотреть-то и не на что!

Немолодой краснолицый мужчина грузно сел напротив Андрея.

— А чего ещё делать? — холодно улыбаясь, ответил Андрей.

— Давай знакомиться, попутчик, — мужчина протянул над столом короткопалую широкую ладонь. — Геннадий Вадимыч, а можно и Дядя Гена.

— Андрей.

Руку ему пожали крепко, явно проверяя, и Андрей ответил в полную силу.

— Могёшь, — удовлетворённо кивнул Геннадий Вадимыч. — Где вкалываешь?

— В цеху, — усмехнулся Андрей, не вдаваясь в детали.

— А я на своём деле, но тоже, — попутчик потряс над столом руками, — всё сам и своими, наёмных не держу.