…Эркин щупает ухо бычку и задумчиво говорит:

— А я не помню, как мне клеймо ставили…

…Я промолчал тогда, я помню, брат, это больно, но не самая большая боль, было даже не страшно, я просто понял, что это — конец, что Серёжи Бурлакова больше нет, и Сержа из спецприёмника тоже нет, и в бараке, когда небритая морда рявкнула на меня:

— Ты кто?

Я ответил:

— Ещё не знаю.

И услышал гогот:

— Соображает малец.

Да, сообразил, что имя здесь не нужно, даже опасно. И выжил. В бараке, в лагере, во рву… Я всё помню, и я победил, еду в Россию, не под конвоем, с документами, пайком и двумя сбережёнными сотенными и уже не горстью, а щепотью мелочи, но у многих и того нет. И самое главное — я победил, уезжаю победителем.

До Тейлор-сити они продремали, и возможность размяться оказалась весьма кстати. От вокзала явно осталась треть, не больше, но всё необходимое в этой трети было. Они даже в бар заглянули, но только на погляд. Ни времени, ни денег, ни желания напиться… нет, желание-то, может, и было, но опасность отстать от поезда или залететь по-глупому тоже была и, к тому же, вполне реальной. Поэтому как ходили втроём, так же дружно вернулись к поезду.

Теперь три часа до Дурбана. Делать опять же нечего. У Андрея всё аж зудело внутри от желания купить газету или журнал, но он привычно сдержал себя. Был бы он один в купе, может, и рискнул бы, а так… нет, не стоит. Так что сиди и пялься в окно, перебрасываясь редкими словами с попутчиками, или закрой глаза и притворись спящим, а можешь и вправду поспать. Четвёртое место всё ещё пустовало. Тошка шумно зевнул и закрыл глаза, свесив голову на собственное плечо, как на подушку. Кит сидит неподвижно, глаза открыты, но зрачки не двигаются, спит с открытыми глазами. Андрей поёрзал затылком по спинке кресла и тоже закрыл глаза. Сон — не сон, а вроде оцепенения, без мыслей и видений.

Поезд шёл неспешно, они засыпали и просыпались, нехотя болтали о каких-то пустяках, обедали пайком Кита, а за кофе платил Андрей, вышли покурить в Дурбане и снова спали до Ред-сити.

В Ред-сити стоянка сорок минут. Сыпал мелкий дождь, и они вышли в куртках.

Андрей постоял у газетного киоска, разглядывая глянцевые журналы. Кит куда-то делся, а Тошка подошёл и встал рядом, кивком показал а обложку с белокурой красоткой в красном платье с вырезом, ну, чуть-чуть не до пупа.

— А ничего бабец, а?

— Тоща больно, — хмыкнул Андрей. — Я люблю, чтоб подержаться за что было.

— Э-э, — засмеялся Тошка, — да ты, я гляжу, деревенщина. Да такая — это ж самый смак, похлеще спальницы.

— А пробовал? — заинтересовался Андрей.

— Кого?

— Ну, спальниц.

Тошка вздохнул.

— Откуда? До заварухи нельзя, в заваруху не до того, а после и их не сыщешь. Говорят, их СБ перед самой капитуляцией выжгло. Сволочи, конечно, ни себе, ни людям.

Андрей задумчиво кивнул.

Говорили они по-русски, и киоскёр даже не смотрел на них. Ещё раз оглядев обложки, Андрей повернул к их поезду. Кит курил, стоя у вагона, почти квадратный в своей куртке угнанного, накинутой на плечи. Но несмотря на куртку что-то в его позе, в том, как он курил, было такое, что заставило Тошку нахмуриться, а Андрея насторожиться. Но Кит погасил окурок о ноготь большого пальца, щелчком отправил его в урну и полез в вагон. И наваждение исчезло.

Уселись на свои места и, не сговариваясь, облегчённо вздохнули: последний перегон остался. А в Рубежине таможня, погранконтроль, и дальше уже кому куда.

— Пожрать, что ли? — предложил Тошка.

Андрей кивнул и полез в сумку за пайком. Тошка встал и выглянул в коридор в поисках разносчика. И разносчик тут же появился.

— Второй класс, — хмыкнул Кит. — Что нужно, всё есть.

— Ну, — Тошка поднял приветственным жестом стаканчик с кофе. — Чтоб нам и дальше фартило.

Кит и Андрей согласились. Тушёнка с чёрным хлебом неплохо и сытно, кофе горячий и, правда, несладкий, но тоже… пить можно. Сбрасывая стаканчик в ящик для мусора, Кит подумал, что это, похоже, последний его кофе, там придётся пить только чай. Хорошо, что ещё в спецшколе приучился к нему во всех вариантах, в том числе и по-русски.

Наполовину обрушенный мост за окном, остатки завода, руины длинного здания… Отмытые дождями двух зим до белизны, они походили на разбросанные кости гигантского скелета. И молодая яркая зелень не украшала и не скрывала, а подчёркивала их. Развалины то тянулись вдоль дороги, то отступали, разрывались зелёными пустырями. Воздух уже заметно посинел, наступали сумерки.

— К Рубежину, похоже, уже в темноте подъедем.

— Хорошо бы сразу в поезд.

— Это уже как получится.

— Кому куда.

— Может, когда и встретимся.

— А чего ж и нет? Россия велика, найдём место.

Посмеялись немудрящей шутке, и Тошка, как-то по-кошачьи облизнувшись, начал:

— А вот был, мужики, такой случай. Спровадила баба мужика своего в баню, а сама…

Отсмеявшись, рассказал свой анекдот Кит. Пошёл обычный трёп, которым прикрывают страх и неуверенность. Тошкин запас был велик, но однообразен. Кит и Андрей с удовольствием ржали и вставляли свои, из той же серии.

— Стоп-сити, конечная, — пробился сквозь их смех голос проводника из коридора. — Благодарим вас, леди и джентльмены. Стоп-сити, конечная.

Кит вытер выступившие от смеха слёзы и шумно вздохнул:

— Ну чо, мужики, собираемся?

— Не обратно же ехать, — хмыкнул Андрей, вынимая из сетки сумку.

Поезд замедлял ход, втягиваясь под перронный навес. Они не спеша надели куртки, взяли вещи, оглядели купе, будто могли что-то забыть.

— А чё, проводнику, сколько дадим?

— Шести хватит, — сказал Кит.

— С носа? — возмутился Тошка.

— В складчину, — решил Андрей.

Кит кивнул, выгребая из кармана смятую кредитку и мелочь. Пока собирали складчину, поезд остановился, и они в негустой толпе пошли к выходу. Проводник помогал выйти и принимал чаевые. Им он, разумеется, помочь не пытался, но деньги у Андрея взял, автоматически поблагодарив:

— Спасибо, сэр.

Кит отвернулся, чуть-чуть нарочито пропуская это мимо ушей, а Тошка фыркнул:

— Напоследок в сэры попали.

— Напоследок можно, — улыбнулся Андрей.

Они шли по перрону, и с каждым шагом встречных всё меньше, а попутных и вовсе нет. Глухой забор-стена поперёк путей, вывеска над дверью.

— Ну, — Тошка взялся за ручку, — будь ты проклята, империя! — и открыл дверь.

Кит и Андрей молча прошли следом за ним.

— Репатрианты? — встретил их вопросом офицер за барьером. — Документы.

— Ага-ага, — закивал Тошка. — Щас.

— Здравствуйте, — загудел Кит. — Вот они.

— Здравствуйте, — улыбался Андрей, доставая, как и остальные, пакет.

Забрав их визы, маршрутки и удостоверения, офицер передал их девушкам-канцеляристкам для оформления и регистрации, а им дал бланки и ручки.

— Заполняйте разборчиво.

Андрей писал быстро и уверенно, не обращая ни на что внимания. Раз он сидел в библиотеке и умеет загибать по-учёному, то и писать может свободно. Ну вот, теперь деньги. Две сотенных и на три кредитки мелочи, он всё-таки потратился, прикупив себе кое-что в дорогу, совсем же без вещей нельзя, а там ещё сигареты-конфеты, ладно, двести три прописью, золото, драгоценные камни, оружие — всюду прочерки. Он так и не купил себе настоящего ножа. Не рискнул идти в город, да ещё за такой покупкой. Всё? Да, всё. Он протянул офицеру свой бланк.

— Пожалуйста.

Офицер быстро просмотрел, кивнул и показал на дверь у левого конца барьера.

— С вещами на досмотр.

Андрей подхватил свою сумку и, не оглядываясь, на Кита и Тошку, ещё пыхтевших над своими бланками, пошёл к двери.

Пустая комната, только большой стол посередине. Практически сразу, как возникнув из стены или из-под пола, к столу подошёл военный, но в немного другой форме. Таможенник — догадался Андрей и сам, не дожидаясь команды, расстегнул молнию и хотел уже вытряхнуть на стол содержимое сумки — шмон есть шмон, не время права качать — но его остановили неожиданным: