— Ступай. К ужину сделаю.

Что ж, он уже слышал, что многие из мужского барака отдают в стирку таким же одиночкам из женского. Но ведь раз постирает, другой постирает, и ты уже семейный. Хотя эта, видно, из других. «В матери гожусь». Ладно, пока его это устраивает, а там… там посмотрим.

Он быстро сунул свёрток в тумбочку. Сумку свою, чтоб хоть и пустая, а не мозолила глаза кому не надо, он сдал в камеру хранения, и всё его имущество было теперь на нём и в тумбочке. Никахи нет, вот ведь мужик, спит, хоть из пушки над ним стреляй, а к жратве всегда в первую очередь успевает.

Сам Андрей в первую очередь, разумеется, опоздал и потому включился в тот же, что и курилке, трёп.

Первых уроков ждали если не со страхом, то с тревогой уж точно. Неизвестное и непонятное всегда страшно.

Артём после работы забежал домой переодеться. Лилька с Санькой вчера тоже в первый раз на занятия сходили и рассказывали: учительница ничего, не злая, и похвалила их за то, что во всём чистеньком пришли, так что и ему так же надо.

Он бежал по блестящей искрящейся под уже весенним солнцем дороге. Стало жарко, и Артём распахнул куртку, сбил на затылок ушанку.

— Эй, паря, продует! — окликнули его с проезжающих мимо саней.

Артём с улыбкой отмахнулся. Ему всего-то ничего осталось, вон уже проулок их виден.

— Тём, куда летишь?

— Домой!

Ну, вот их расшатанный облезлый забор — на сугробах держится, а как стает снег, так и завалится, чинить надо, укреплять. Он даже калитку не стал открывать, с ходу перепрыгнув через неё. Артём взбежал на крыльцо и влетел в тёмные сени. На ощупь нашёл дверь.

— Тёма, ты?

— Ага!

— Санька, Ларька, Тёмка пришёл!

Они облепили его, стаскивая с него, выхватывая из его рук ушанку, варежки, куртку, сапоги.

— А деда в магазин пошёл.

— Тём, а ты денежку принёс?

— А Зотиха нам молока принесла.

— Тём, а ты…

— Бабка где? — вклинился в их гомон Артём, отряхивая руки и принимая от Лильки полотенце.

— А с дедой пошла.

Артём молча кивнул. Бабке он не доверял, но посоветоваться было не с кем, да и… Нет, она их, голых и босых, как говорится, пустила, и не теснила никак, но… но она слишком явно охмуряла деда. Понятно всё, но если дед женится на ней, то куда ему с малышнёй тогда деваться? Они-то бабке на хрен не нужны, любому мальцу-недоумку понятно. Жаль, ведь только-только жизнь стала налаживаться. Он отдал Лильке полотенце.

— Пошли к нам.

В доме были кухня и две горницы. Ту, что поменьше, бабка оставила за собой, а большую им сдала. А кухня стала как бы общей, но Артём предпочитал держаться в «своей». За неё уплачено, так что он в своём праве, а на кухне… ну, поесть, умыться — это да, а всё остальное — уже из милости, а она… по-всякому обернуться может, ну её…

В горнице он вытащил из-под кровати сундучок, ещё от мамки остался, где хранилось всё их имущество, и достал новенькую, только третьего дня купленную рубашку в ярко-зелёную с чёрным клетку.

— Новину оденешь?! — ахнула Лилька.

— В школу иду.

Артём бережно положил рубашку на кровать.

— В школу, конечно, надоть, — солидно сказал Санька.

Ларька завистливо вздохнул: реви, не реви, всё равно не поможет.

— Вот тепло станет, — улыбнулся ему Артём, — возьмём тебя в кино.

— Ты обтираться будешь? — спросила Лилька. — Я тебе холстинку принесу.

— Давай, кивнул Артём, расстёгивая и снимая рубашку.

Баня по субботам, как уж заведено, так что он оботрётся мокрой холстиной и наденет новую, праздничную рубашку, а эту завтра опять на работу. Лилька принесла холщовое мокрое с одного конца полотенце. Артём обтёрся до пояса мокрым концом, растёрся насухо другим, пальцами растеребил кудри и, тряхнув головой, уложил их, надел новую рубашку, застегнул манжеты и аккуратно заправил её.

— Какой ты красивый, Тёма, — сказала Лилька.

Совсем как мамка той зимой… Артём снова тряхнул головой.

— Ладно, вроде деда пришёл.

Войдя в горницу, дед положил на кровать свёрток, оглядел Артёма и кивнул.

— Хорошо.

— Да? — обрадовался Артём. — Я подумал, школа всё-таки.

— И правильно. Нечего оборванцем ходить. А ну, малышня, обедать щас будем.

Когда с писком и гомоном младшие вылетели из горницы, Артём подошёл к деду и тихо спросил:

— У нас деньги ещё есть?

— Есть, — дед зорко посмотрел на него. — Много надо? На что?

— Не знаю. Учиться буду, книги будут нужны, тетради. Лильке с Санькой тоже, слышал ведь, и альбомы ещё, карандаши…

— Учитесь, — твёрдо ответил дед. — На это деньги найдём. Я тоже похожу, потолкаюсь. Найду подработку.

Артём опустил глаза. Он не знал, как спросить о бабке, а знать надо.

— Чего купил?

— Белья прикупил малышне. Придут проверять, так чтоб сменка лишняя была.

Артём кивнул. Тогда в Комитете, выдавая им пособие, сказали о проверке, что придут посмотрят, и если по-глупому пособие протратили или — упаси Бог — пропили…

— Деда, Тёма, — влез в горницу Ларька, — обедать.

Проходя мимо Ларьки, дед потрепал его по вихрастой голове. И Ларька расплылся в щербатой улыбке.

Обедали все вместе за одним столом из общей миски. Первая ложка деда, вторая Артёма — они мужики, добытчики, кормильцы, третья бабки, а потом уже Лилька, Санька и Ларька. Густые горячие щи, каша намаслена. Без мяса, правда, ну так и день будний. Бабка властно хозяйничала за столом, но — Артём за этим следил — никого не обделяла, масло ровно намазано. А что Санька по затылку получил, так за дело — не колобродь ложкой по миске, со своего края бери. После каши пили отвар из сушёной ягоды.

— Ну, всё, спасибо за хлеб-соль, — встал дед, а за ним полезли из-за стола и остальные. — Давай, Тёмка, не след опаздывать. Ты, Лилька, бабке помоги, а нам с Санькой во дворе работа.

Все и так знали, кому что и как делать, но положено, чтоб по слову старшего — здесь говорят: старшака — всё делалось.

Артём быстро оделся и, уже взявшись за ручку двери, обернулся.

— Я не знаю, когда буду.

— Как следует учись, — напуствовал его дед. — Савельцевы никогда хуже других не были.

Артём улыбнулся. Вчера дед это же Лильке с Санькой говорил. А ему перед кулачным боем на Масленицу. Тогда он всех вышиб, кто против него стоял. И сегодня… будет не хуже.

К Культурному Центру со всех концов города собирались люди. В основном мужчины и парни, женщин практически не было. С завода, со строек — в Загорье теперь много разного строят, из разных мастерских, из Старого города.

Эркин никак не думал, что их столько окажется. И смотри-ка, цветных много, недавно приехали что ли? Или просто не пересекался раньше? В вестибюле к нему пробился Артём.

— Здорово. Давай вместе, а?

— Привет, — кивнул Эркин. — Не отставай, малец.

Как все, они разделись в гардеробе и стали оглядываться. У стенда со списками и расписанием клубилась плотная — не протолкаться — толпа. Кто-то, спотыкаясь и явно перевирая, читал фамилии, ещё кто-то, перекрикивая, пытался разобраться в расписании.

Эркин решил не лезть в эту кучу и подождать. Должен же появиться кто-то знающий и объяснить, кому и куда идти.

— Привет, — подошёл к нему Тим, свысока оглядел стоящего рядом Артёма. — Долго эта неразбериха ещё будет?

— Не знаю, — пожал плечами Эркин.

В учительской тоже стоял шум.

— Ну как их развести, там же неграмотных полно.

— Да, у расписания не протолкаться.

— И никто ничего не понимает.

— Да перекличку устроить, — сказала Полина Степановна. — И по классам развести. Кто у нас самый командир? — она улыбнулась. — Мне-то их не перекричать.

Джинни робко улыбнулась. Вчера у неё всё прошло очень хорошо. Но вчера были дети, а сегодня… и в самом главном своём страхе она никому не могла признаться. Там… там цветные, рабы, да, бывшие, но их-то как учить?