— Да, сэр.

— Ни с кем не соединять и не беспокоить, — Джонатан улыбнулся, смягчая приказной тон.

— Да, сэр.

Когда она вышла, Фредди сел в кресло. Джонатан бросил ему на колени пять сколотых скрепкой листов и отошёл к бару. Когда он вернулся с двумя стаканами, Фредди уже просмотрел листки.

— Спасибо, Джонни.

— Кто тебя потрошил?

— Бульдожина. Он здорово умён, но рехнулся, — Фредди отхлебнул из стакана и кивнул. — Неплохо, Джонни, надо бы покрепче, но не сейчас. Или рехнулся я.

Джонатан сел а своё место, отпил и кивнул.

— Мёртвые не воскресают.

— А воскреснув, не исчезают. Бульдог показал мне пасьянс на спичках.

— Что?!

— Занимательная игра, Джонни. Не скажу, чтобы доходная, но азартна… до полного обалдения, — Фредди усмехнулся и достал из кармана коробок. — Смотри, Джонни.

И стал обстоятельно выкладывать два ряда спичек, очень спокойно комментируя каждую. Джонатан молча слушал. И когда Фредди закончил, приподнял приветственным жестом стакан. Фредди кивнул.

— Когда умён, тогда умён. О лагерном он от Чака узнал?

— Да. Обвинил, тот и выпотрошился.

— Понятно. Чака оставляем?

— Его убрать — это признаться, Фредди.

— Да, сам понимаю.

Фредди собрал спички в коробок, потряс его и спрятал в карман.

— Где его теперь искать, Джонни? И поиском засветим.

— Резонно. Алекс тогда всё объяснил. Думаешь, он уже там? — движением стакана Джонатан показал куда-то за стены кабинета.

— Сильно надеюсь на это. Нам нельзя трепыхаться.

— А если Бульдог найдёт его до нас?

— К русским Бульдог не пойдёт, — задумчиво сказал Фредди. — Будет сам искать.

— Да, самолюбие не позволит. А в эти дела русские с самого начала не лезли.

— Наше дерьмо нам и разгребать, — хмыкнул Фредди. — Но человек в полиции стоит дорого. А из его команды…

Джонатан кивнул.

— Есть варианты?

— Тоже верно.

Фредди допил свой стакан и встал, забрал стакан Джонатана и отнёс их в бар. Джонатан взял прочитанные Фредди листки, очень аккуратно отделил и положил на место скрепку. Фредди кивнул, глядя, как проходя ножи измельчителя листки становятся мелкой бумажной лапшой, не читаемой и не восстановимой.

— С Чаком говорить будешь?

Фредди усмехнулся.

— Я его встречу в конце маршрута. «Октава» должна работать. Ты вечером в «Экономическом»?

— Да. И не забудь зайти к Дэннису. К Пасхе Ларри должен начать работу.

Всё так, всё правильно. «Октава», Слайдеры, салон Ларри, другие точки — всё должно работать. А это… когда в горку, когда под горку, а по ровному редко когда бывает.

Дни стояли по-прежнему пасмурные, но тёплые, глянцево блестела молодая листва, галдели, ссорясь у кухонной помойки птицы. Размеренная жизнь, сытная и достаточно вкусная еда, курево и баня бесплатно, со стиркой при таком обилии женщин тоже не проблема устроиться, никаких тебе волнений и тревог. Лежи и жди визы. А свои страхи оставь при себе.

С соседом по отсеку Андрею повезло. Неопределённого возраста молчаливый работяга, с вопросами не лезет и о себе не рассказывает, но подлянки можно не ждать.

Первые дни Андрей отсыпался, вставая только в столовую или по делам. А когда не спал, то просто лежал, закрыв глаза или разглядывая потолок.

Ну, Сергей Игоревич Бурлаков, вступите в свои права? Или и дальше Андрею Морозу место уступаете? Хотя голому ежу ясно: документы на Мороза и начать их менять — это продлить себе сидение в лагере ещё месяца на два, минимум, нет, самое малое. Так что, спи себе, Серёжка-Болбошка, спасибо тебе, все твои знания и умения я могу теперь взять и рассказывать о тебе, как о себе тоже можно. Не всё, конечно, а то, что могло быть и лишних вопросов не вызовет. Теперь бы Эркина найти. Браток у меня, конечно, приметный. Только кого о тебе расспрашивать? Падла эта тебя в ноябре видела, кто тогда здесь парился, до Нового года уехали, так что… В курилке трепали о службе розыска, ох, не верю я службам всяким, а уж розыскным… На хрен они мне не нужны, туда лезть — это светиться. Ладно, придумаю.

Снизу, всхрапнув, повернулся на другой бок сосед. Неделю рядом живём, как зовут, не знаю, а нет, слышал, его Никахой кто-то назвал. Да, надо у курилки потолкаться, послушать. Там многое, если умело уши развешивать, узнать можно. И не будем откладывать.

Андрей легко сел, снял со спинки и натянул брюки, спрыгнул вниз, быстро обулся, заправил рубашку и, на ходу натягивая ветровку, вышел из отсека. Решил — делай, шагнул — так иди.

Мужской барак шумел ровно и обыденно. Региональные лагеря прикрывают, так теперь в Центральном совсем невпродых стало, в столовой того и гляди четвёртую очередь введут.

Выйдя из барака, Андрей с наслаждением вдохнул сырой тёплый воздух и не спеша пошёл к пожарке. До ужина ещё час, многое можно услышать.

Здесь, как всегда, толпились мужики и парни, шныряли подростки. Андрей достал сигарету и медленно, присматриваясь и прислушиваясь, влез в толпу. Бабы… выпивка… жратва… Эркин называл это рабской болтовнёй. Стоп-стоп, а это про что?

— Ну вот, я и говорю. Прямо в барак пришли. Собрать вещи только дали. А «воронок» уже у ворот стоял.

— В бара-ак, одного, грят, прямо с поезда сняли, чуть ли не в Рубежине. Щуря в улыбке светло-блестящие глаза, Андрей пристроился спиной к беседующим, будто на самом деле он совсем другого, что про баб треплет, слушает, и ловил каждое слово.

— Для чего и маринуют нас здесь, сам подумай, все хвосты твои проверят.

— Ну, а переехал, за Рубежином-то…

— Могут и там. Полиция, она всегда в стачке.

— Охранюги везде заодно, это точно.

— Так ведь ещё остальных тягать начинают.

— Ага, укрывательство, попустительство, недоносительство…

— Пособничество забыл.

— Напридумывали, гады…

— Ага, хоть и за другое, а всё одно…

— Вот, помню, на заводе было. Знал, не знал, а всех прижали, и цех, и барак, да так, что и дыхнуть нельзя.

Долго на одном месте стоять — это в разговор вступать надо, и Андрей пошёл дальше. Ничего особо нового, нет, как отец говорил, концептуально, стоп, это слово выпускать нельзя, не положены тебе такие слова, но для себя-то… А поберегись, раз про себя, два про себя, а на третий вслух выскочит… воробушек, и ведь хрен ты его поймаешь потом. Ясно одно: засветишься сам — засветишь остальных. Нельзя ему в открытую Эркина искать. Но как-то же ищут. Ну, так и не один день в запасе. Ага, вон тому мужику он тогда, в первый день, о брате обмолвился. Смотри-ка, и он запомнил, рукой машет, подзывает. Хреново, конечно, но посмотрим, это ещё по-всякому можно повернуть и вывернуть. Так что, подойдём, поговорим и послушаем.

— Ну как, отоспался, парень? Не видно тебя чегой-то было.

— Ага, — ответно улыбнулся Андрей. — За всё прошлое и будущее.

— Это точно, — охотно засмеялись в ответ.

— А что, мужики, — невысокий широкоплечий парень со следами ожогов на лбу залихватским плевком утопил плавающий в луже окурок. — Пахали без продыху, приедем — опять впряжёмся, задарма ж не проживёшь, так здесь только и отоспаться.

— Приятно понимающего встретить, — ухмыльнулся Андрей.

Его поддержал дружный хохот. Пошёл общий неопасный — если следить за языком — необязательный трёп. Но и спешить некуда, и… птичка по крошке клюёт и сыта бывает.

За этим трёпом незаметно подошло время ужина. Уже у столовой Андрей встретился с полуседой сухощавой женщиной.

— Сделала я твоё, — она протянула аккуратный свёрток. — Приготовь на завтра, что ещё стирать.

— Спасибо, — Андрей ласково улыбнулся ей. — Да неловко, я и сам…

— Неловко штаны через голову под столом надевать. Слышал такое?

— А-то!

— Вот и не спорь. Я в матери тебе гожусь. Всё понял? — Андрей кивнул. — Тогда беги, к себе отнеси, а то загваздаешь за столом.

Андрей с трудом выдрался из толпы и побежал в барак. Сегодня утром, когда он пришёл в прачечную и под визг и хохот стал отругивать себе место у корыта, она сама подошла к нему, бесцеремонно и властно отобрала рубашку, трусы и носки и попросту выгнала: