-- Что же, и там живут люди.
-- Какие люди!.. Дикари, людоеды; пожалуй, Феня, они тебя съедят...
Но людоеды не съели красивой губернаторши, а заел ее молодую жизнь старый муж. Крепко любил и ласкал старик Бубнов свою красавицу жену; но его ласки были постылы Федосье Дмитриевне. Хотела бы она пересилить себя и полюбить старого мужа, но не могла: не любовь, а отвращение внушал он ей.
Заскучала молодая женщина. Да и как ей было не скучать, живя с немилым мужем почти на краю света белого? Не раз пожалела она, что не послушала своих подруг, отговаривавших ее выходить за Семена Ильича, но было уже поздно.
Федосья Дмитриевна пыталась завести знакомства с подчиненными своего мужа и их женами, но из этого ничего не вышло. Подчиненные губернатора были такие же старики, как и сам он, а их жены -- сплетницы и тоже старухи. Поэтому она бывала очень рада, когда какой-нибудь корабль приставал к берегу: ведь появлялись новые люди, с которыми можно было обменяться несколькими словами.
Федосья Дмитриевна не могла не обратить внимания на красавца-богатыря Федю Тольского: он с первого раза произвел на молодую губернаторшу хорошее впечатление, а скоро она вовсе перестала скучать и стала совсем неузнаваема. Ее красивые глаза смотрели весело и радостно. Всегда молчаливая, без улыбки на лице, теперь она говорила без умолку; ее заливистый, звонкий смех то и дело раздавался в комнатах губернаторского дома.
А ее муж только дивился и радовался перемене, происшедшей с женой, не догадываясь о причине этого.
Занятый делами, он обращал мало внимания на Тольского, которому отвели в городе маленький особняк, стоявший близ губернаторского.
Тольскому жилось неплохо: его квартирка была уютна и хорошо обставлена; обустройством занималась сама губернаторша. Везде были видны ее руки, и эти руки награждались жаркими, страстными поцелуями молодого красавца квартиранта. Тольский часто бывал в губернаторском доме, причем старался делать это в такое время, когда губернатор отсутствовал. А это случалось часто: Семену Ильичу приходилось немало трудиться и предпринимать отдаленные продолжительные поездки...
Его жена и прежде-то не скучала в его отсутствие, а теперь и совсем расцвела -- ведь благодаря отъездам мужа она могла беспрепятственно видеться с Тольским. Ее хорошее настроение, рождаемое близостью с последним, сохранялось и по возвращении мужа, а тот только радовался этому.
Для многих сослуживцев и подчиненных губернатора не было тайной, отчего так повеселела молодая губернаторша и зачем так часто повадился ходить в ее дом Тольский.
Как-то один из сослуживцев Семена Ильича, старый и преданный его приятель Никита Васильевич Чурухин, задался мыслью открыть ему глаза и рассказал о предосудительных слухах, которые ходят о его жене и "питерском госте". Однако Бубнов не хотел ничему верить.
-- Быть не может, быть не может! -- воскликнул он. -- Тебе, Никита, наплели про мою жену; из зависти ко мне на Фенюшку наговорили, задумали мои враги между мною и ею ад кромешный устроить. Не верю я этому, не верю!
-- Пожалуй, не верь. Дело твое, -- спокойно промолвил Никита Васильевич, -- а все же за своей женой присматривай, за питерским гостем тоже гляди в оба... Приятельский даю тебе совет, Семен Ильич!
-- Да, да... хорошо... А все же повторяю тебе: люди-то злы и завистливы, счастью моему позавидовали... и Фенюшку, мою голубку, облыжно очернили... Я прикажу им молчать!.. Я... я заставлю их, -- горячился добряк губернатор, стараясь заглушить появившуюся в его сердце ревность.
Увы! Ему вскоре пришлось разубедиться в своем недоверии.
Как-то он был принужден по делам службы на два дня покинуть Ситху. Семен Ильич прихватил с собой Чурухина. Уехали они в глубь страны, но вместо двух дней вернулись в Ситху несколько раньше, вследствие чего Бубнов застал врасплох свою жену-красавицу и молодого гостя питерского.
Федосья Дмитриевна, проводив мужа на целых два дня, обрадовалась этому и послала за милым другом. Тольский не преминул явиться да так и остался с женой Семена Ильича на все время его отсутствия.
Прислуга в доме губернатора была подкуплена Федосьей Дмитриевной, так что она нисколько не боялась, в полной уверенности, что никто из слуг не проговорится мужу.
-- Ну, милый, теперь наше время: мой старик уехал на целых два дня, -- весело сказала молодая женщина, обнимая и крепко целуя вошедшего Тольского.
-- Вот хорошо бы твой старикан совсем не вернулся! Пожелаем ему попасть на обед дикарям, пусть они съедят его, -- с усмешкой произнес Тольский.
-- Ах, Федя, какой ты злой!
-- Прибавь, я ревнив, страшно ревнив.
-- Что же, ты ревнуешь меня к мужу? Да ведь я не раз говорила, что люблю тебя одного...
-- Слышал, слышал... Давай, Феня, о чем-нибудь другом.
-- Ладно, давай...
Губернаторша надула свои хорошенькие губки.
-- Феня, милая, ты никак на меня обиделась? Прости, я... я резок с тобою... я сознаю... я раздражен... Мне нужны деньги, а у меня их нет...
-- Так бы и сказали, что вам нужны деньги. Сколько, говорите?
-- Давай больше, моя дорогая!.. Мне представляется удобный случай обыграть одного богатого американца, а денег, как на грех, нет.
-- У меня есть, да только немного.
-- Давай что есть... Завтра я верну с большими процентами. Хочешь, выигрыш пополам?
-- Мне, Федор Иванович, кроме вашей любви, ничего не надо... Ведь я для вас все-все забыла -- и Божий страх, и женский стыд, и клятвы венчальные... Ведь мне на мужа-то глядеть совестно... Грешница я... великая грешница...
-- Послушай, Феня, если ты будешь хныкать и поминать своего мужа, то я -- честное слово! -- уйду.
-- Ну, ну... не буду, прости, милый! -- И губернаторша бросилась на шею своему возлюбленному.
Федосья Дмитриевна все свои деньги, которые копила не один год, получая от мужа, отдала Тольскому. Последний задумал присоединить к ним еще деньги американца, обыграв его, но сделать это ему не пришлось: американец в картах был искуснее Тольского, и Федор Иванович остался без копейки в кармане. Проклиная американца, он отправился в дом губернатора, собираясь взять у Федосьи Дмитриевны еще немного денег, и, чтобы скорее достичь цели, притворился нежно влюбленным. Он обнимал и целовал молодую женщину, клялся ей в вечной любви, обещал увезти от постылого мужа на первом же корабле в Москву и жениться там на ней.
Федосья Дмитриевна вся растаяла под влиянием его слов. В жаркой беседе наши влюбленные не услыхали, как дверь быстро отворилась и на пороге появились вернувшиеся из своей поездки Бубнов и Чурухин.
Увидев свою жену в объятиях Тольского, губернатор побледнел и задрожал как в лихорадке. Вне себя он выхватил из ножен саблю и бросился было на Тольского. Последнему пришлось бы плохо, если бы Никита Васильевич вовремя не схватил за руку губернатора.
-- Пусти, пусти, Никита, я зарублю эту гадину... Обоих, обоих зарублю! -- крикнул Семен Ильич.
-- Полно, друг, полно, брат. И его, подлеца, и жену свою, негодную бабу, ты еще успеешь наказать, только не теперь. Обдумать ведь все надо. Пойми, Семен Ильич, их убьешь -- и сам погибнешь, -- уговаривал его Чурухин. Затем он сурово обратился к Тольскому: -- А ты чего торчишь? Ступай вон.
Тольский направился было к двери, но ему преградил дорогу Бубнов.
-- Ни с места, подлец! Или ты думаешь уйти ненаказанным из моего дома?.. Нет, зачем же... И она, и ты -- оба вы получите должное...
-- В подобных случаях, господин губернатор, не ругаются, а кончают поединком, -- смело проговорил Тольский.
-- Поединком? Дуэлью?.. Дуэли между нами быть не может! Разве ты -- дворянин? Нет, ты -- вор, хуже вора... Гей, солдат ко мне! -- крикнул губернатор.
На призыв губернатора вошли солдаты.
-- Возьмите его -- и в тюрьму, -- показывая на Тольского, сказал Семен Ильич.
