-- Подойди!

   Тольский сделал два-три шага к столу.

   -- Ближе, не укушу.

   -- Я... я не сомневаюсь, ваше сиятельство, -- почти смело произнес Федя Тольский; он был самолюбив, и такой прием обидел его.

   -- Ты что такое сказал? -- переспросил Аракчеев.

   -- Я сказал, не сомневаюсь, что вы не укусите меня, ваше сиятельство.

   -- А если укушу?

   -- Пожалеете, ваше сиятельство.

   -- Напрасно так думаешь: к московскому вертопраху у меня жалости нет. Хотя ты и сын моего старого приятеля, даже искреннего друга, память которого я свято чту, а все же теперь я не чувствую к тебе ни жалости, ни участия.

   -- Спасибо за откровенность, ваше сиятельство! -- с улыбкой проговорил Тольский.

   -- Я с тобой буду еще откровеннее и скажу, какому наказанию ты подвергаешься.

   -- Нельзя ли, ваше сиятельство, обойтись без наказания?

   -- Советую тебе, сударь, не говорить со мною таким тоном, иначе я могу забыть, что передо мною стоит сын моего покойного друга. Даю добрый совет держать язык свой на привязи: не в меру он болтлив. Ведь это в Москве тебе попустительствовали, а здесь не Москва, сумеют заставить молчать; не таких, как ты, укрощали. Приготавливайся в дорогу.

   -- В ссылку меня, ваше сиятельство, в Сибирь?

   -- Подальше Сибири!.. Государь проветриться посылает тебя. Ты пойдешь на корабле вокруг света.

   -- Возможно ли, ваше сиятельство? -- воскликнул Тольский, изменившись в лице. -- Ведь я и на лодке не люблю плавать.

   -- Зато на корабле полюбишь. А проветриться тебе, право, не помешает. Морской воздух подействует на тебя благотворно и охладит твои порывы, которые многим бывают неприятны.

   -- На такое дальнее путешествие у меня нет денег, ваше сиятельство.

   -- Об этом не беспокойся: на корабле ты будешь на казенном содержании...

   -- Но мне нужны же деньги, ваше сиятельство, хотя бы на карманные расходы.

   -- На корабле никаких расходов у тебя не будет.

   -- Я просил бы, ваше сиятельство, другого наказания...

   -- Ты говоришь глупости!.. Это наказание... воля его величества, а долг всякого -- повиноваться священной воле монарха, -- произнес Аракчеев и махнул рукой, давая тем знак, чтобы вертопрах оставил его.

   Тольский вышел, понуря голову; он никак не ждал себе такого наказания.

   На другой день его из тюрьмы перевели в Адмиралтейство, а потом -- в Кронштадт. Отсюда через несколько дней должен был уйти в дальнее плавание военный корабль под названием "Витязь", на котором приказано было находиться и Тольскому.

   Молодого дворового Ивана Кудряша ему разрешили взять с собою. Кудряш был рад, что так дешево отделался; он ожидал себе более строгого наказания.

   -- Ты скажи, Ванька, может, тебе не хочется путешествовать по морю; я буду за тебя просить, и тебя оставят, -- сказал ему Тольский за день до своего отъезда.

   -- Обижать меня изволите, сударь! Куда вы, туда и я... Хоть на край света белого, мне все едино.

   -- И ты не боишься моря? Ведь ты свою жизнь подвергаешь большой опасности...

   -- А разве вы, сударь, не подвергаете?

   -- Я по необходимости. По своей воле разве я поехал бы?

   -- А у меня и подавно своей воли нет, и никогда ее не бывало... Я -- человек подневольный.

   -- Да ведь тебя не неволят ехать со мной.

   -- Действительно не неволят, а все же от вас я не отстану... Одна только смерть разлучит меня с вами.

   Эти простые, задушевные слова верного слуги тронули Тольского так, что на глазах его навернулись слезы.

   Но вот настал день, когда корабль "Витязь", хорошо вооруженный, с бравыми и ловкими матросами и с умным и дельным капитаном, должен был выйти в море.

   Тольский с самого раннего утра находился на корабле; однако за ним строго следили, так что о побеге и думать было нечего. Волей-неволей он был принужден покориться своей участи и против своего желания совершить прогулку по океану. Доброжелатели снабдили его в дальнюю дорогу всем необходимым, в том числе и деньгами.

   Капитана "Витязя" звали Иваном Ивановичем Львовым; это был плотный, мускулистый мужчина лет сорока, с умным, энергичным лицом; он обладал покладистым характером, добрым сердцем, но по временам был вспыльчив. На службе он был исполнителен, строг и требователен, не допуская со стороны подчиненных никаких упущений.

   Такому пассажиру, как Тольский, капитан не был рад. Он хорошо знал, кто и что такое Тольский, и предвидел уже кучу хлопот и неприятностей.

   -- Не было заботы, и вдруг нежданно-негаданно как с неба свалилась!.. -- хмуро проговорил он, обращаясь к своему приятелю, корабельному доктору Сергею Сергеевичу Кудрину, с которым он уже два раза совершил путешествие вокруг света и теперь готовился предпринять третье.

   -- Ты говоришь про пассажира, что ли? -- не выпуская короткой трубки изо рта, спросил Сергей Сергеевич

   -- А то про кого же? Этот самый пассажир -- чтобы черт его побрал! -- на мою шею сядет. Уж чует мое сердце, чует, -- горячо произнес Иван Иванович, бегая по палубе.

   -- Ты преувеличиваешь, право, преувеличиваешь. Ведь Тольский не походит на то, что о нем рассказывают.

   -- Благодарю покорно! Да разве ты знаешь его? Тебе известны его душевные качества?

   -- Неизвестны... Чужая душа темна... Я только сужу по лицу Тольского, -- спокойно произнес Сергей Сергеевич.

   -- Да и с лица-то он -- сущий разбойник! -- воскликнул Львов. -- Глазищи у него черные, горят как уголья, в них удаль, отвага... Роста без малого сажень, в плечах тоже не меньше... Ну как есть разбойничий атаман; так и ждешь, что он крикнет: "Сарынь на кичку!"

   -- Ты лучше скажи -- Тольский напоминает собою русского богатыря.

   -- А, похоже, он пришелся тебе по нраву и ты не прочь свести с ним дружбу? -- сердито произнес Иван Иванович.

   -- Мне всякий хороший человек по нраву.

   -- Стало быть, Тольский, по-твоему, хороший человек? Да разве ты не знаешь, не слыхал о его художествах?.. Ведь это -- отъявленный шулер и дуэлянт; он не одного человека на тот свет отправил...

   -- Знаю, Иван Иванович, знаю. Он за убийство офицера Нарышкина попал вместо ссылки на наш корабль.

   -- Ну, ну... Чего же еще тебе надо? И такого негодяя ты хвалишь, заступаешься за него? -- упрекнул капитан приятеля.

   -- Я не хвалю и не заступаюсь, я только говорю, что Тольский своею наружностью напоминает русского богатыря. По-моему, ты к нему несправедлив.

   -- От своего мнения о Тольском я не отступлюсь, -- горячо проговорил капитан Львов. -- Я ничего не пожалел бы, если бы его убрали с моего корабля.

   -- Напрасно горячишься, Иван Иванович; если пассажир будет дебоширить на корабле, ты имеешь полное право его унять, усмирить.

   -- Попробуй-ка, уйми... Мне приказ дан ни в чем Тольского не теснить и смотреть на него не как на подчиненного, а как на пассажира.

   -- В море, на корабле, все подчинены капитану.

   -- Не скоро уломаешь такого детину. Впрочем, если он забунтует, ссажу его на первый попавшийся остров -- и вся недолга!

   Через час на палубе было отслужено молебствие, и после прощания моряков с родственниками "Витязь", распустив паруса, плавно отошел от причала.

   На палубе, у самого борта, стоял и Тольский; на этот раз его лицо было печально и задумчиво; с ним рядом стоял Иван Кудряш; на глазах молодого парня тоже были видны слезы.

   -- Неужели все прощай и всему конец? -- тихим, дрожащим голосом проговорил Тольский и, махнув рукою, побрел в отведенную ему каюту.

XIX

   Алексей Михайлович Намекин скоро совсем поправился от полученной на дуэли раны и уже мог выезжать. Первый его выезд после выздоровления был к невесте.

   Красавица Настя, не помня себя от радости, бросилась встречать дорогого гостя.