Воскресенье. Утро. Сара проснулась в шесть и еще немного полежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к пению птиц и шуму редких в этот час машин. Она сладко потянулась. Хорошо: звуки, запахи, тепло собственной постели. Сара открыла глаза и перевернулась на бок. Обычная картина: белая стена, светлые муслиновые занавески, колышущиеся на легком ветерке, за открытыми окнами — море цветов. Воздух прохладный и влажноватый, что обещает погоду теплую, но не чрезмерно: прошедший ночью дождь прервал череду невыносимо жарких дней.

Сара села в постели и подтянула колени к подбородку. Впервые за последние недели и даже месяцы она ощутила спокойствие, пусть и хрупкое. Возвращалась и утраченная было энергия. Неожиданно Сара почувствовала дикий голод. Она выскочила из постели, накинула что подвернулось, подхватила велосипед, стоявший в холле, и вышла на улицу.

Ближайший открытый в этот час магазин был на углу Глостер-роуд. Назывался он «От семи до одиннадцати», но название могло только сбить с толку: работал этот магазин круглосуточно. Сара катила по улицам, обгоняя лишь немногочисленных любителей бега трусцой да нищих, роющихся в мусорных ящиках. В магазине никого не было. Сара подхватила металлическую плетенку и отправилась в обход, постепенно загружаясь продуктами: яйца, молоко, масло, хлеб, апельсиновый сок. Да, не забыть еще газеты. Переложив покупки в сумку, Сара поехала домой. Она нарочно выбрала кружной маршрут, наслаждаясь утренним солнцем, покоем да и просто ленивой ездой.

На кухне она деятельно принялась за стряпню, прервавшись только на то, чтобы поставить пластинку. Полилась томная, успокоительная мелодия. Сара убавила звук — не хотелось будить соседей. Липкими от яиц руками Сара добавила немного муки, кинула щепотку соли и отправила всю эту смесь в микроволновую печь. Пять минут спустя на плите уже варился, распространяя сказочные ароматы, кофе, а на сковородке жарились блинчики. Пошарив на полке, где стояли пряности, Сара отыскала ярко раскрашенную жестянку с патокой. Вертя ее в руках, она рассматривала картинку: мертвый лев, к которому слетаются пчелы. Надпись гласила: «Из силы рождается сладость». Тут на нее нахлынули воспоминания. В детстве мать жарила блинчики с патокой — иногда просто побаловать ее, иногда взбодрить перед экзаменами. Бывало, к этому лакомству она добавляла капельку рома — к этому напитку Сара привыкла с четырех лет. И всякий раз мать показывала ей чудную банку с патокой и читала надпись.

Сила и сладость. Так давно это было. Ну а сейчас, что сейчас… Сколько времени потребуется, чтобы забыть все это? Сара встряхнулась, выложила на тарелку кучу блинчиков и, водрузив ее вместе с кофе и апельсиновым соком на поднос, пошла в гостиную, где и предалась, полулежа на диване, чревоугодию. Патока стекала с блинчиков между пальцами. Сара слизнула струйку.

Некоторое время спустя зазвонил телефон — Сара как раз выходила из душа. Вытираясь на ходу, она поспешила в спальню, присела на кровать и с настороженностью, смешанной с любопытством, подняла трубку. А она думала, он позвонит позже. Баррингтон. На сей раз никаких предисловий, никаких попыток завязать светский разговор.

— Полагаю, нам не мешает поговорить.

— Вы правы, господин президент, — в тон ему ответила Сара. Ведь это не ему, а ей следует ожидать объяснений.

— Через полчаса к вам кое-кто зайдет, ладно?

— Нет, господин президент, не ладно. Я не собираюсь открывать дверь первому встречному. Если кому-то надо ко мне зайти, то лучше всего, чтобы это были вы. И уж коль скоро мы об этом заговорили, почему бы вам не прихватить с собой своего патрона, или как там его назвать, — словом того, кто дергает за нитки. Тогда я, может, получу наконец честные ответы на свои вопросы. Или я слишком многого хочу?

Повисло долгое молчание. Слышно было только, как тяжело дышит Баррингтон. Наверное, думала Сара, у него есть сильное искушение ответить ей какой-нибудь колкой репликой, но он не хочет выдать раздражения. Наконец Баррингтон заговорил — терпеливо, размеренно, как с расшалившимся ребенком. Саре стоило немалых усилий удержаться от смеха.

— Повторяю, чуть позже к вам зайдут. А я занят. Впрочем, вы тоже заняты. Все заняты.

— Я понимаю, господин президент, что неприятно, когда тебя беспокоят по выходным, и все же, боюсь, ничего не поделаешь. Разумеется, с ходу встречу с ним — или это она? — организовать не удастся, нужно время, так что почему бы вам не перезвонить мне попозже, когда все прояснится?

— Знаете, Сара, я понимаю, конечно, что вы злитесь…

— Понимаете? — оборвала его Сара. — Нет, господин президент, по-моему, вы даже еще и не приблизились к пониманию. — Дрожа от ярости, она повесила трубку и стала ждать.

Баррингтон позвонил Бартропу:

— Она вне себя от ярости. Хочет видеть вас.

— Как это понять — видеть меня? — У Бартропа от удивления глаза на лоб полезли.

— Ну, разумеется, не вас конкретно. — Баррингтон неловко поерзал на стуле. — «Кто там у вас дергает за нитки» — вот как она выразилась.

Бартроп громко расхохотался:

— Извините, господин президент. Просто вдруг представил, как она произносит эти слова. Так, говорите, вне себя?

— Да, но это вовсе не женская истерика, так что на вашем месте я бы не стал так уж веселиться. А помимо того, она ясно и недвусмысленно дала понять, что игра закончена.

— Ах вот как? — усмехнулся Бартроп.

— Послушайте, Бартроп, я не собираюсь делать вид, будто читаю ее мысли, да и ваши, если уж на то пошло, тоже. Вы попросили меня позвонить ей, и я позвонил. На этом, если вы ничего не имеете против, я бы предпочел счесть свою роль исчерпанной.

— Не имею. Более того, считаю, что так будет лучше всего. Нечего нам обоим стелиться перед ней.

— Так вы намерены с ней встретиться?

— По-моему, пора, а вы как думаете?

— Ну что ж, желаю успеха. — Баррингтон улыбнулся про себя.

— Так не возьмете ли на себя труд снова позвонить мисс Йенсен и сказать, что к ней выехали?

— Сами позвоните, я вам не мальчик на побегушках.

Пять минут спустя Бартроп уже направлялся в сопровождении верного Монро на Карлайл-сквер.

Доехали до места около десяти. Велев Монро ожидать, Бартроп вышел из машины и направился к дому Сары. Он знал, что она у себя: наблюдатели неукоснительно сообщали ему о всех ее перемещениях. Перед тем как позвонить в дверь, Бартроп выдержал минутную паузу.

Хотелось приготовиться к встрече. Как выглядит Сара, Бартроп, разумеется, знал — видел фотографии и съемку скрытой камерой, — но лицом к лицу не сталкивался, не знал, какова она в жизни, не представлял, как она ходит, общается с людьми, думает, наконец. А ведь это самое главное.

Сара все еще оставалась для него загадкой. Бартроп провел не один час, стараясь понять, что же она собой представляет. Получалось странное сочетание свойств, каждое из которых, особенно в такой концентрации, могло стать определяющим для человеческого характера. Но определенности-то как раз и не было, сплошные сбивающие с толку противоречия. Сара постоянно впадала в крайности, причем настолько разнообразные, что оставалось только дивиться, как ей удается сохранять хоть какую-то цельность. А ведь была, была эта цельность, ну, хорошо, не цельность — психологическое равновесие, пусть и хрупкое. Неудивительно, что она тянется к таким людям, как Джейкоб Голдсмит, или брат, или любовник. Похоже, понимает: стоит отпустить на волю хоть единую черточку характера, как восстанет — в поисках компенсации — весь организм. Если его суждения верны — а основания для них есть, — драматические события в жизни порождают не менее драматические реакции. Это и делает ее столь опасной и столь же полезной. Скрещивались и иные потоки. В Саре странным образом сочетались страсть к саморазрушению и инстинкт самосохранения. Главное же — она была совершенно непредсказуема.

Бартроп позвонил в дверь.