среднеазиатский диалект стал для меня из-за длитель-ного пользования им

почти совсем естественным - все прочие спутники - пилигримы считали меня

настоящим бухарцем. На-прасно я убеждал их, что я сын прекрасного Стамбула;

все отвечали мне лукаво: "Да, знаем мы вас, бухарцев; здесь, у нас, вы

хотите перекраситься, потому что боитесь возмездия за свою жестокость. Но вы

напрасно стараетесь; мы всегда видим вас насквозь!" Итак, бухарец - в

Мешхеде, в Бухаре - мешхедец, в пути - русский, европеец или еще

какая-нибудь мистическая лич-ность! Что еще люди из меня сделают? Подобные

предположения *[213] *и подозрения, к счастью, не представляли серьезной

опасности здесь, где по крайней мере существует хоть какая-то тень си-стемы

правления. В далекой Азии все и вся выступают инкогни-то, но особенно

странники. Как вздымалась моя грудь при мысли, что скоро я уеду из этого

мира обмана и притворства на Запад, который со всеми его пороками все-таки

стоит бесконечно выше древнего Востока, на Запад, где лежит моя родина,

желан-ная цель моих стремлений.

Меня хорошо принял правящий наместник; осыпанный зна-ками почтения и

подарками, я мог не торопясь закончить подготовку к дальнейшей поездке в

Тегеран. И несмотря на то, что Тегеран лежит от Мешхеда на расстоянии 30

дней езды, а зима делает столь долгое путешествие малоприятным, тот миг,

когда я выезжал из городских ворот, был для меня безмерно счастливым.

Прежде чем расстаться со святым городом, я съездил на могилу великого

иранского барда, на могилу Фирдоуси, которая, как мне указали, находится на

развалинах Туса, лежащих к северу от города. Надгробный памятник очень

скромный, а под ним лежит один из величайших национальных поэтов мира,

который воспел историю своего народа в 60 тысячах стихов, включив в свой

язык не более двух чужих (арабских) слов, хотя персидский язык того времени,

как и нынешний, насчитывал из десяти слов наверняка четыре арабских. Он

хотел остаться верным иранцем и считал позором пользоваться языком

угнетателей своего на-рода. Личность Фирдоуси - также редкое исключение в

Азии. Султан Махмуд Газневи послал ему вместо обещанной большой суммы только

30 драхм. Поэт счел себя оскорбленным, и, так как он находился в то время в

бане, он роздал деньги своим слугам. Рассказывают, что позже государь

раскаялся, однако посланный поэту караван с ценностями встретил похоронную

процессию с телом Фирдоуси. Дочь его тоже отвергла дар неблагодарного

правителя. Сокровища вернулись обратно; поэт умер окружен-ный почетом, а имя

султана клеймят вечным позором, потому что сатира:

О шах Махмуд, если уж ты никого не боишься, побойся хоть бога! -

будет еще долго, долго жить в устах народа^137 .* *Как непохож великий

поэт на нынешних персов!

*XVII*

Из Мешхеда в Тегеран

Подобно тому как все в Персии зависит от правителя, безо-пасность и

комфорт на дорогах зависят от командующего в про-винции офицера. Путешествие

из Мешхеда в Тегеран всегда *[214] *считается рискованным предприятием; но

особенно опасен Хорасан, где страх перед туркменами, белуджами и курдами

за-ставляет задуматься любого. В то время, когда я пустился в обратный путь,

власть над этой местностью принадлежала Султану Мурат-мирзе, называемому

"мечом государства". Он был энергичный и талантливый человек, и наряду с

другими похвалами, которые ему воздавались вполне по заслугам, су-ществовала

поговорка: "Ребенок мог бы уверенно и спокойно пройти по улицам с полной

тарелкой фруктов на голове". Эта поговорка свидетельствовала о признании его

усилий обеспечить в стране безопасность и одновременно поощряла всех к

по-ездкам.

В Нишапур ведут две дороги: одна - через горную область, другая - по

более низкой холмистой местности. Я выбрал вто-рую. Когда я в сопровождении

своего татарина, чья лошадь была с избытком нагружена всем необходимым для

странствия, вы-ехал на своем крепком коне, то предвкушение счастливою

возвращения домой и удобства хорошо снаряженного путешест-вия привели меня в

на редкость радостное настроение. То и дело встречались караваны паломников

или караваны с товарами. При таких встречах всегда обмениваются

приветствиями. Велико же было мое удивление, когда я в одном из

предводителей каравана, который шел из южной Персии в святой город, узнал

того ширазца, в обществе которого два года назад посетил руины Персеполя

Накш-и Рустем и прекрасный город, где ро-дился великолепный Хафиз. Если в

Азии с кем-нибудь дли-тельное время постранствуешь, то уже становишься

наполовину его родственником. Славный ширазец был чрезвычайно обра-дован,

узнав меня; каравану пришлось смириться с остановкой на четверть часа, и,

пока мы, сидя на песке, раскуривали дружеский кальян (персидская трубка), в

памяти моей всплыло много картин прекрасного прошлого. Великолепные

монументы древнеперсидской цивилизации! Как оживило, как воодушевило меня

воспоминание о вас! Валериан с его цепями, Шапур с его гордым обликом^138 ,

благотворный Ормузд - все эти искусные барелье-фы, казалось, плыли передо

мной в воздухе, как фата-моргана; но теперь их очарование возросло в тысячу

раз, потому что я оста-вил позади сказочную Бактрию и Согд, те места,

которые вызывали ужас даже у войск Александра.

Я пообещал ширазцу вскоре снова посетить его родину, это обещание его

утешило, и мы расстались. Так, бодро продвигаясь вперед, в первый день я не

почувствовал никакой усталости; к ночи я прибыл на станцию Шерифабад. Это

был первый вечер, который я провел как хорошо снаряженный путник. Раньше мне

всегда нужно было сначала выпросить дров и муки, я должен был произнести

благословения и молитвы за приют; всегда мне приходилось бояться, что меня

выставят из дома голодным. Теперь я был господин; гордо въехал я в чапархане

(почтовый двор), грубым тоном потребовал квартиру; хотя внешне я *[215]

*казался вполне человеком Востока, почтмейстер вскоре заметил, что имеет

дело с путешественником, который располагает мощ-ным эликсиром жизни. А что

не сделает перс за деньги! Мой татарин приготовил хороший ужин: рис, сахар,

жир, мясо - всего было в изобилии; глаза бедного узбека сияли от радости,

когда он, вспоминая прошлое, смотрел на окружающее его богатство, и

действительно, наш ужин, пусть и не роскошный, все же был очень хорош, по

крайней мере для персидской станции.

На следующее утро перед нами встала задача достичь Кадамгаха, лежащего

в девяти милях отсюда. Девять фарсахов в Хорасане - это очень много, потому

что пословица говорит: "Миля в этой провинции бесконечна, как женская

болтовня, и кто примется измерять их, у того все мерные цепи лопнут". Все

европейские путешественники жалуются на трудности дороги. Но для меня,

только что вернувшегося из Туркестана, где я на каждом шагу терпел мучения,

это были сущие пустяки. Со-вершенно один с моим татарином, хорошо

вооруженный, верхом на добром коне, я лишь теперь начал ощущать всю прелесть

настоящего путешествия. О вы, кто в закрытом вагоне в страш-ную июльскую

жару вынужден любоваться лицом запыленного и закопченного кондуктора, знаете

ли вы, что такое путешествие? Хорошее седло лучше ваших мягких кресел.