афганцы, агенты крупных фирм из Мултана и Шикарпура, торговавших индиго,

казалось, вполне приспосо-бились к моему превращению; в то время как еще в

районе Герата они хвастались своим положением гази (борцов против англичан)

и с великим бахвальством говорили о победе в Кабуле, вблизи Мешхеда они

сообщили мне, что они якобы тоже анг-лийские подданные, и попросили

представить их в Мешхеде векиль довлету (английскому консульскому агенту),

так как его защита принесла бы им большую пользу в делах. Это они сказали,

даже не покраснев. Житель Востока родился и умрет в маске, и искренности нет

и никогда не будет на Востоке.

Наш путь шел через Нукре, Кале-Сефер-хан, Рузенек, Шебеш и Кохсан. У

Шебеша начинаются леса, они тянутся по берегу Герируда и служат убежищем для

подстерегающих добычу турк-мен. В Кохсане, где кончается территория Герата,

нам пришлось на два дня задержаться, чтобы заплатить последнюю афганскую

пошлину. На второй день с башни караван-сарая мы заметили большое облако

пыли, которое приближалось к деревне. "Турк-мены! Туркмены!" - раздалось со

всех сторон, смятение в кара-ване и в деревне было неописуемое, наконец

облако пыли приблизилось, и мы увидели большое стадо диких ослов; они были

уже в нескольких сотнях шагов, но затем круто повернули и скрылись в

пустыне. Отсюда до персидской границы, которая начинается у Кахриса и

Тайбада, тянется та ничейная полоса земли, по которой текинцы, салоры и

сарыки посылают свои аламаны с севера в южную сторону до Хафа, Каина и даже

Бирджана. Аламаны эти состоят из сотен всадников, которые нападают на

деревни и уводят в плен жителей и стада.

Наш караван, несмотря на его многочисленность, взял еще с собой всех

владеющих оружием людей из Кохсана в качестве эскорта. У Кафиркале мы

встретили караван, шедший из Меш-хеда. Я узнал, что полковник Долмедж,

английский офицер на персидской службе, с которым я был знаком раньше,

находится в Мешхеде, и был очень рад этому. После Кафиркале мы прибыли в

караван-сарай Дагару. Здесь дорога разветвляется: одна идет через Кахрис и

Турбати-Шейх-Джам по равнине; *[206] *другая - через Тайбад, Ризу, Шехрино,

она очень гористая и поэ-тому, как говорят, менее опасна, чем первая,

которую выбрала большая часть каравана, в то время как мы, в угоду афганцам,

должны были идти по второй.

Наш путь от Тайбада пролегал по пустынной покинутой местности, которая

носит название Бахарэ; здесь живут сунниты-хазарейцы, пришедшие сюда из

Калайи-Нау. Надо мино-вать пять станций, прежде чем дойдешь до равнины

Календерабад. В Шехрино я встретил сертиба (генерала) Юсуф-хана, главу

хазарейцев, который получает жалованье от Персии, но является ее злейшим

врагом. Его назначение на границу, с одной стороны, правильно, потому что

только хазарейцы могут ладить с туркменами, и туркмены боятся их; с другой

стороны, не совсем благоразумно с политической точки зрения держать здесь в

ка-честве пограничной охраны врагов, имея в виду опасность, которая грозит

Персии со стороны афганцев.

От Шехрино мы шли через Химметабад и Келлемунар (это слово обозначает

"холм в виде черепа"); последняя станция лежит на вершине горы и состоит из

одной-единственной башни, которая была построена для защиты от нападений. Мы

очень страдали от сильного холода, но уже на следующий день дошли до

Феримона, первой деревни с персидским населением на нашем пути, и там в

теплом хлеву я смог позабыть свои многодневные страдания. Наконец на

двенадцатый день после нашего отъезда из Герата сверкающие вдали

позолоченные купола мечети и над-гробного памятника имама Ризы убедили меня

в том, что я достиг города, где мои страдания должны были окончиться и куда

я так долго стремился.

Чувства, обуревавшие меня с приближением к Мешхеду, были похожи на те,

какие овладевают потерпевшим кораблекрушение, который долгими днями,

уцепившись за бревно, плавает в гроз-ном бурном море и вот наконец попадает

на палубу спаси-тельного судна. В Мешхеде я вместе с маской тягостного

инког-нито мог сбросить обтрепанную одежду и угнетающую бедность и забыть

многочисленные страдания опасного приключения, продолжавшегося несколько

месяцев. Здесь мне предстояло встретить просвещенного принца, губернатора

провинции и дядю европеизированного, как казалось, шаха Ирана. Более того, у

меня была надежда, что я смогу обнять старого знакомого, единственного

европейца, который находился здесь, на далеком Востоке. Поэтому

неудивительно, что сияние золотых куполов, под которыми покоится имам Риза,

(Имам Риза, сын имама Мусы, алид высокого происхождения, пробудил вследствие

большой привязанности, которую питала к нему тогда еще тайная секта шиитов,

ревность и зависть халифа Мамуна, сына Харун ар-Рашида, халиф сослал его в

Туc, город вблизи сегодняшнего Мешхеда Так как имам и здесь был предметом

всеобщего почитания, халиф, как говорят, отравил его. Смерть имама

рассматривается как мученичество, и город поэтому назван Мешхед, т.е. "Место

мученичества".) своими расходящимися на *[207] *многие мили вдаль лучами

пробудило в моей груди неизъяснимо радостное чувство, я разделял блаженство

паломников, тыся-чами стекающихся к гробу своего святого, пилигримов из

Тур-кестана, Афганистана и Индии, увидевших, что после утоми-тельного

путешествия они стоят у цели своих горячих желаний.

Впервые увидев знаменитый Мешхед, благочестивые шииты начинают собирать

камешки, увешивать кусты пестрыми лос-кутками и отводят душу, запевая гимны

и песни. Имам Риза, который завлек их сюда с далекой родины, - восьмой из

две-надцати имамов. Он носит почетный титул "султан эль-гураба" ("князь

чужеземцев") и является покровителем странствующих; так как он сам умер в

изгнании, я могу понять воодушевление, которое испытывают его приверженцы,

когда, счастливо избежав нападения туркмен, прибывают в пределы его

города.^135

Был один из тех прекрасных осенних дней, которыми так богат восточный

Иран. Местность - голая равнина с немногими холмами - не очень романтична;

но тем красивее возвышаю-щийся, словно оазис, город, окруженный садами,

блистающий разноцветными куполами. Что происходило вокруг меня в ка-раване,

я не видел, потому что радостными глазами неотрывно смотрел на массу домов.

Не гробница имама, не останки вели-кого Харун ар-Рашида, которые покоились

тут же, не гробницы ученого астролога Насреддина Туси, Газали или Низам

аль-Мулька занимали меня, а моя судьба, которая оттесняла на задний план все

исторические достопримечательности, сладкое чувство, что долгая мука наконец

окончилась и что с прибытием в этот город для меня начинается новая жизнь.

Из своих мечтаний я пробудился лишь тогда, когда караван, пройдя через

Дарваза-и Герат (Гератские ворота), двигался длинной широкой улицей Пайин

Хиабан (Нижняя аллея) в сто-рону Сахни Шериф (Святое преддверие). Широкий

ров, края которого засажены тенистыми деревьями, придает улице

при-влекательный вид и немало способствует тому, что она является одной из

красивейших в Персии. Особенно поразительна колы-шущаяся толпа, которая

безостановочно течет во всех направ-лениях. Все одежды Персии, даже, можно

сказать, всей Вос-точной Азии представлены здесь. Это центр шиитского мира.