многие из них уже 20 лет не держали в руках денег. Окрестное население

содержит своих дервишей, и действительно, в течение дня я видел, как

приезжали предста-вительные всадники-узбеки и каждый из них что-нибудь

привозил с собой, получая за это чилим (трубку), из которой он сосал свой

любимый яд. В Хиве бенг - самый любимый наркотик, и многие подвержены этому

пороку, потому что вино и другие алкоголь-ные напитки запрещены Кораном и за

их употребление прави-тельство карает смертью. Так как становилось поздно, я

пошел на базар разыскивать своих друзей. Мне стоило большого труда пробиться

сквозь волнообразно колышущуюся толпу. Все были на лошадях, как продавцы,

так и покупатели, и было *[126] *чрезвычайно забавно смотреть, как

киргизские женщины с большими кожаными мехами, полными кумыса, (Сильно

закисшее молоко кобылицы или верблюдицы, в приготовлении которого киргизы

очень искусны. Кочевники Средней Азии употребляют его как пьянящий напиток.

Все, кто его пьют, толстеют - это его признанное свойство. Я пробовал его не

раз, но мог проглотить лишь несколько капель, так как резкая кислота

стягивала мне рот и на несколько дней набивала оскомину.) сидя на лошадях,

держали мех отверстием прямо надо ртом желающего напиться, причем ловкость

обеих сторон была настолько велика, что лишь изредка несколько капель

проливалось на землю.

Я нашел своих спутников, и мы пустились в путь вслед за караваном,

который уже на пять часов опередил нас. Стоял невероятно жаркий день, но, к

счастью, хотя местность была песчаная, тут и там попадались киргизские юрты.

Достаточно мне было только приблизиться к одной из них, как тотчас же

появлялись женщины с мехами и между ними буквально возни-кала ссора, если я

не отпивал хотя бы глоток у каждой из них. В летний зной напоить жаждущего

путника считается верхом гостеприимства, и ты окажешь благодеяние киргизу,

если дашь ему возможность выполнить эту заповедь. В караване нас уже ждали с

большим нетерпением, так как мы с сегодняшнего дня собирались совершать

марши только ночью, что и для нас, и для животных было облегчением. Сразу

после нашего прибытия все тронулись в путь. Караван, медленно идущий при

ясном лунном свете, являл собой волшебную картину. Справа от каравана глухо

рокотал Оксус, слева тянулась ужасная пустыня Татарии^74 .

На следующее утро мы расположились лагерем на возвышен-ном берегу реки;

эта местность носит название Тёйебоюн, т. е "Шея верблюда", вероятно, из-за

изгибов берега. В определенные месяцы здесь живут киргизы. За 10 часов я

видел три киргизских семьи, которые появлялись одна за другой, находились

около нас самое большее по три часа и затем отправлялись дальше. Мне

открылась во всей полноте картина жизни кочевников, и, когда я заговорил об

этой беспокойной бродячей жизни с одной киргизской женщиной, она сказала

мне, смеясь: "Мы же не можем быть такими ленивыми, как вы, муллы, и целыми

днями сидеть на одном месте! Человек должен двигаться. Посмотрите, солнце,

луна, звезды, вода, животные, птицы и рыбы - все дви-жется. Только мертвые и

земля недвижимы". Я хотел было возразить моей философствующей кочевнице,

которая была за-нята упаковкой юрты, как вдруг вдали послышались крики, из

которых я мог понять только одно слово: "Бюри! Бюри!" ("Волк! Волк!").

Киргизка поспешила с быстротой молнии к пасущемуся вдали стаду и подняла

такой крик, что волку на этот раз пришлось удовольствоваться лишь жирным

курдюком одной овцы и обратиться в бегство. Мне очень хотелось поговорить с

вернувшейся киргизкой о пользе подвижности у волка, но она была слишком

удручена потерей, и я поехал к каравану.

*[128] *Перед заходом солнца мы отправились в путь и все время шли

невдалеке от реки, низкие берега которой почти сплошь поросли ивами, высокой

травой и кустарником. Хотя мне гово-рили, что дорога между Хивой и Бухарой

многолюдна, мы до сих пор встречали только пограничную охрану и бродячих

кочевни-ков и не видели ни одного путника. Поэтому мы были очень удивлены,

когда около полуночи к нам подскакали пять всадни-ков. Это были хивинские

купцы, которые за четыре дня доехали сюда из Бухары через Каракёль. Они

принесли нам радостную весть, что дороги совершенно безопасны и что

послезавтра мы встретимся с их отставшим караваном.

Уезжая из Хивы, мы слышали, что поскольку эмира с его войском в Бухаре

сейчас нет, то из-за туркмен-теке дороги, ведущие в этот город, стали

опасны; у нашего керванбаши тоже были тайные опасения; теперь они исчезли, и

мы надеялись за шесть-восемь дней достичь цели своего путешествия, полагая,

что пробудем без воды в пустыне между Оксусом и Каракёлем всего два дня.

На следующее утро мы сделали привал у Тюнюклю, около развалин бывшего

форта, расположенных на невысоком малень-ком холме, у подножия которого

течет Оксус; на этой стороне холм покрыт прекрасной зеленой растительностью.

Отсюда до-рога идет в северо-восточном направлении через песчаную пус-тыню

Халата-Чёлю, называемую также Джан Батырдыган (Собственно, батырдурган; это

particip praesens от глагола "батырмак" - "разрушать".) (Разрушающая жизни),

через которую ездят только зимой после сильных снегопадов, когда

каракёльская дорога становится не-безопасной из-за туркмен, беспрепятственно

рыщущих в это время года повсюду благодаря тому, что Оксус замерзает.

Жара между тем усиливалась с каждым днем (это были первые дни июля), но

нас она мало беспокоила, так как мы целый день отдыхали на берегу могучей

реки, полной пресной воды. Велика была наша радость, когда мы вспоминали

Кахриман-Ата и другие места Великой пустыни между Хивой и Гёмюштепе. К

сожалению, наши приятные воспоминания были вскоре прер-ваны, и по милости

нескольких туркменских искателей приклю-чений мы подверглись такой

опасности, которая могла привести всех нас к ужасному концу; нас спасло

только особое стечение обстоятельств, но на этот раз надо отдать должное и

жителям Востока.

Было уже раннее утро 4 июля, когда мы на ночном марше встретили двух

полуголых людей; они еще издали окликали наш караван, а приблизившись, с

возгласом "Кусочек хлеба! Кусочек хлеба!" свалились на землю. Я одним из

первых подал им хлеба с овечьим салом. Поев немного, они стали нам

рассказывать, что они - лодочники из Хезареспа и что во время аламана

текинцы похитили у них лодки, одежду и хлеб, а их отпустили, оставив им

*[129]* только жизнь. Разбойников было около 150, и они собирались совершить

нападение на стада находящихся здесь киргизов. "Ради всего святого, уходите

или спрячьтесь, потому что через несколько часов вы с ними встретитесь, и,

хотя вы все святые пилигримы, они вас оставят голыми в пустыне, отнимут

живот-ных и еду, так как кафир (неверный) текинец способен на все". Наш

керванбаши, который уже дважды был ограблен и с трудом спас свою жизнь, не

нуждался в подобных советах. Едва он услышал слова "теке" и "аламан", как

дал команду сразу же повернуть назад и со всей поспешностью, на которую были

способны тяжело нагруженные верблюды, отправиться в обрат-ный путь. Бежать

на верблюдах от туркменских лошадей было, конечно, бессмысленно, но, по

нашим расчетам, 150 всадников могли переправиться через реку только к утру,