дорогого гостя. Я несколько раз просил Ханджана вернуться, но напрасно: он

хотел в точности соблюсти все правила туркменского гостеприимства, чтобы в

будущем я на него не обижался. Действительно, у меня было тяжело на сердце,

когда он обнял меня в последний раз, потому что я нашел в нем исключительно

благородного человека, который, не преследуя корыстных целей, не только

надолго приютил меня и еще пять человек вместе со мною, но и давал мне

всевозможные разъяснения, что бы я ни захотел узнать. Мне было жаль, что я

не могу отплатить ему за его доброту, тем более что из-за принятой на себя

роли мне пришлось ввести в обман такого прямодушного человека.

Наш путь лежал на северо-восток, все дальше и дальше от моря, в

направлении двух больших валов, один из которых называется Кёресофи, другой

- Алтын-Токмак. Кроме этих воз-вышений тут и там виднелось еще множество

йоска, т.е. турк-менских могильных холмиков, в остальном же вся местность

являла собою необозримую равнину. Вскоре, приблизительно на расстоянии

четверти часа езды от Гёмюштепе, мы оказались среди буйно цветущих лугов,

где благоухающая, высотой по колено трава засыхает без всякой пользы, потому

что жители *[63] *Гёмюштепе - чомуры, т.е. нескотоводы. Как много селений

могло бы процветать на этой хорошо орошаемой земле, какая кипучая жизнь

могла бы царить здесь вместо мертвой тишины! Наш маленький караван,

состоявший из верблюдов Ильяса и шести лошадей, держался как можно ближе

друг к другу, потому что Кульхан сказал, что здесь были каракчи, которые не

подчинялись его приказаниям и напали бы даже на него, будь они достаточно

сильны для этого. На этот раз Ильяс захотел избавить меня от езды на

верблюде и взял у Кульхана одну из украденных лошадей, на которой мне и

предстояло доехать до Этрека.

На мое несчастье, присоединившийся к нашему каравану Эмир Мухаммед,

афганец из Каратепе, употреблявший опиум, остался пешим. Всякий раз как мы

переходили большую лужу или иное сырое место, мне надо было брать его в

седло; при этом он так крепко хватался за мою одежду, что я боялся, как бы

он не стащил меня с лошади. Серьезной опасности я подвергся из-за совместной

езды, когда мы пересекали огромные тростниковые болота, буквально кишевшие

необозримыми стадами кабанов. Кульхан и Ильяс ехали впереди, отыскивая

окольные пути, чтобы избежать столкновения с сотнями этих бестий, близость

которых была очевидна по хрюканью, а особенно по треску, который они

производили, пробираясь через тростниковые заросли. Весь уйдя в слух, я

осторожно продвигался вперед, как вдруг моя лошадь чего-то испугалась, резко

шарахнулась в сторону, и я, не успев разобрать, в чем дело, вместе со своим

товарищем распластался на земле. К громкому смеху моих спутников, ехавших на

расстоянии нескольких шагов, примешивался какой-то странный вой; я обернулся

и увидел, что упал на двух совсем еще маленьких кабанчиков, их мамаша и

напугала мою лошадь; теперь же она, разъяренная воем своих сосунков, оскалив

зубы, остановилась неподалеку и наверняка кинулась бы на нас, если бы

Ширджан, двоюродный брат Ильяса, вовремя не заметил этого и не преградил ей

путь копьем. То ли испуганная храбростью юного туркмена, то ли успокоенная

молчанием своих поросят, выбравшихся из затруднительного положения,

рассвирепевшая мамаша отступила, поспешив к своему логову, а мы, в свою

очередь, со всей поспешностью поехали прочь от этого места. Между тем сын

Кульхана поймал ускакавшую лошадь и возвратил ее мне, заметив, что я должен

быть счастлив, ибо даже если самый благочестивый мусульманин умирает от ран,

нанесенных кабаном, он попадает на тот свет "неджис", т.е. "нечистым", и его

не может очистить пятисотлетнее пребывание в чистилище.

Проехав около четырех часов в том же направлении по лугам и болотам, я

заметил, что мы находимся у окончания плато, простирающегося к северу от

Гёмюштепе, так как начали исчезать не только возвышения, но и горы на

персидской границе. На большом расстоянии виднелись разрозненные группы

*[65] *кибиток с пасущимися возле них верблюдами, и, хотя велико-лепнейшая

зелень ласкала глаз со всех четырех сторон, местность на востоке, которую я

посетил с Кызыл Ахундом, была населена намного гуще. Причина заключается в

том, что Герген здесь не протекает и воды в источниках хватает людям лишь до

тех пор, пока они откармливают овец на тучных пастбищах. Поэтому юрты можно

встретить здесь только в мае и июне. В одной такой группе юрт, где жили люди

Кульхана, мы нашли приют на ночь, потому что до Этрека оставалось еще шесть

миль - целый день пути для наших тяжело нагруженных верблюдов. Здесь уже

заранее знали о нашем прибытии, и мои голодные спутники - хаджи сочли

поднимавшийся дымок предвестником хорошего ужина. Хотя Гемюштепе всего в

четырех милях отсюда, мы находились в пути восемь часов, и первый переезд

порядком утомил и нас, и наших животных.

Шагах в десяти от кибиток нас встретил молодой племянник Кульхана

Таджибай. Ильяса и афганца пригласил к себе в гости Кульхан, а я с

остальными хаджи разместился в тесной юрте Алла Назара. Этот уже старый,

крайне бедный туркмен был вне себя от радости, что небо послало ему гостей,

и у меня навсегда останется в памяти трогательная сцена, когда он, вопреки

всем нашим уговорам, зарезал свою единственную козу, чтобы угостить нас. Ко

второму обеду, которым он угощал нас на следующий день, он раздобыл еще и

хлеба, которого неделями не видели в его доме, когда мы принялись за мясное

блюдо, он сел напротив нас со своей дражайшей половиной и в буквальном

смысле слова проливал слезы радости. Алла Назар не захотел ничего оставить

себе от пожертвованной ради нас козы, рога и копыта были сожжены, а пепел он

передал нашему Ильясу для присыпания потертостей у верблюдов, как это

принято делать, из шкуры же, содранной одним куском, он определил сделать

мех для хранения воды и отдал ее мне, предварительно приказав как следует

натереть ее солью и высушить на солнце.

Прибытие раба, одного из тех пяти, коих столь предательски заманили в

ловушку, задержало здесь Кульхана и нас вместе с ним еще на один день. Этого

бедного перса в наказание отправили нашему покровителю Кульхану,

пользовавшемуся славой человека, который лучше всех умеет выжать из

пленного, есть ли у того достаточно средств, чтобы родственники его

выкупили, или же он одинок и беден и его следует отправить в Хиву. Туркменам

больше нравится первый вариант, потому что в этом случае они могут

потребовать любую сумму. Так как перс остается лукавым даже в несчастье и

всегда старается скрыть свое истинное положение, то, вымогая как можно более

высокий выкуп, его истязают до тех пор, пока он не начнет слать жалобы

домойю Второй случай хуже для обеих стороню Разбойник получает тогда после

значительных издержек цену, принятую на невольничьем рынке, а несчастного

перса отправляют за нес-колько сот миль от родины, которую он вряд ли еще

увидит. *[66] *У Кульхана, как уже говорилось, был большой опыт в этом деле;

его новая жертва прибыла к вечеру, и на следующий день мы продолжали наше

путешествие, после того как славный Алла Назар, такой же туркмен, как и

Кульхан, сердечно обнял меня.

В этот день я впервые ехал на верблюде, сидя в своей деревянной

корзине; противовесом мне служили несколько мешков с мукой, потому что на