кораблей. Разогнув спину и перестав изображать полуспящего, я выпрямился и

облегченно вздохнул, ибо страхи мои кончились.

Скоро поднялся сильный западный ветер, мы думали, что теперь расправим

паруса и скоро придем в Гёмюштепе, до которого было три часа ходу, однако

Якуб не сводил глаз с белой точки, видневшейся вдали, и потихоньку

советовался со своей командой. Только после того как эта наводившая ужас

точка совсем скрылась из виду, поставили большой парус, и мы стрелой

понеслись на восток, рассекая волны. (Позже мы узнали, что это был аламан из

Ходжа Нефеса, который был уведомлен о нашем прибытии и поджидал нас, чтобы

ограбить хаджи; сделать хаджи рабами разбойникам не позволяли их религиозные

чувства.) Приблизительно через полчаса после того, как мы вышли из Ашуры,

навстречу стали попадаться плавучие вехи - длинные палки, выкрашенные в

красный цвет. Якуб сказал мне, что их поставили здесь инглизы для

обозначения границы русских владений, воды по другую сторону вех

принадлежали туркменам, которых инглизы всегда будут защищать от нападений

русских. Для меня остается загад-кой, кто внушает этим диким сынам пустыни

идею столь дально-видной политики. Я не разбираюсь в морских знаках и еще

менее того - в симпатиях Англии к туркменам.

*[44] *Меньше чем через час стал виден туркменский берег - длинная

полоса земли с небольшими возвышениями; мы придерживались направления,

которым следовали шедшие впереди нас суда. Вскоре мы убрали паруса, потому

что фарватер здесь кончался. Мы находились в полутора английских милях от

устья Гёргена, на обоих берегах которого появился Гёмюштепе, похожий по

форме на сотни колоссальных ульев, стоящих вплотную один к другому.

И здесь, так же как в Каратепе, из-за мелководья прибрежной полосы даже

небольшие суда не могли подойти к берегу или войти в Гёрген, сам по себе

достаточно глубокий и всегда полноводный. Поэтому нам пришлось довольно

долго ждать, пока Якуб сошел на берег, сообщил о нашем прибытии и выслал

несколько таймилей для нашей транспортировки. Спустя не-которое время

прибыли три такие в высшей степени оригиналь-ные лодки; они сделали

несколько рейсов туда и обратно, чтобы снять всех нас. Мы с Хаджи Билалом

были последними, и я искренне обрадовался, когда, подъехав к берегу,

услышал, что Ханджан, извещенный добрым Якубом, поспешил встретить меня. Мне

показали его, и я подошел к нему, когда он в несколь-ких шагах от меня

совершал свою вечернюю молитву, аср-намази^29 .

* *

*V*

Прибытие в Гёмюштепе, гостеприимство, оказанное хаджи. - Ханджан. -

Древняя греческая стена. - Влияние улемов. - Первая кирпичная мечеть

номадов. - Персидские рабы. - Поездка на северо-запад от Гёмюштепе. -

Обручение у татар, пир и т.д. - Керванбаши хивинского хана готовится к

поездке через пустыню. - Ильяс-бег, сдающий внаем верблюдов. - Сделка с

Куль-ханом. - Туркменская экспедиция для кражи лошадей в Персию. -

Возвращение экспедиции.

По окончании молитвы Ханджан встал, и я увидел перед собой красивого

стройного человека с длинной, спадающей на грудь бородою, лет сорока, очень

скромно одетого. Он поспешил ко мне, сразу обнял и, назвав по имени, сказал:

"Добро пожало-вать!" Точно так же он приветствовал Хаджи Билала и Хаджи

Салиха. После того как караван, нагруженный всеми мешками, двинулся, мы

присоединились к процессии, держа путь к юртам. Здесь уже повсеместно

распространилось известие о нашем при-бытии, конечно, со значительными

преувеличениями; женщины, дети, собаки, все вперемешку, в страшной сумятице,

высыпали из юрт посмотреть на прибывших паломников; и все хотели обнять нас,

надеясь, что на них перейдет (как утверждали муллы) частица божественной

заповеди и заслуг за совершение *[45] *паломничества. Первая, совершенно

новая картина среднеазиатской жизни настолько поразила меня, что я даже не

знал, то ли мне рассматривать войлочные юрты удивительной конструкции, то ли

любоваться женщинами в длинных красных шелковых руба-хах, доходящих до пят,

или же исполнять желание многих людей, протягивавших ко мне руки.

Поразительно, что молодые и старые, без различия пола и происхождения,

хотели прикоснуться к хаджи, на которых еще покоилась священная пыль Мекки и

Медины; я был поражен, когда самые красивые женщины, а часто даже девушки

бросались меня обнимать.

Усталые и замученные оказанием этих религиозно-радушных почестей,

добрались мы до юрты верховного ишана (священ-ника); здесь собрался весь наш

маленький караван, и началось самое интересное представление, какое мне

когда-либо доводи-лось видеть. Надо было приступать к распределению гостей

на квартиры. Меня поразило проявленное всеми пылкое рвение принять к себе

одного или нескольких бедных чужеземцев; правда, я слышал о гостеприимстве

кочевников, но не представлял себе, что оно доходит до такой степени.

Женщины уже начали было ссориться, но Ханджан навел порядок, распределив

всех, а меня и Хаджи Билала с родственниками взял с собой гостями в свою ова

(юрту)^30 . ("Ова", что дословно означает "юрта", употребляется здесь

туркменами как обозначение дома и двора.) Так как он жил на другом конце

Гёмюштепе, нам пришлось пересечь весь стан, юрты которого раскинулись по

обоим берегам Гёргена, вплотную одна к другой. (Гёрген, истоки которого

находятся в горах Курдистана, протекает боль-шей частью по области,

населенной йомутами, на протяжении приблизительно 30 географических миль. До

самого Писарака, даже еще ниже Атабега, его можно везде переехать вброд на

лошади; по-настоящему глубоким он становится только в восьми милях от

Гёмюштепе, где оба его берега сплошь заболочены. Русло реки везде узкое. В

четырех-пяти милях от устья река баснословно богата рыбой, так что вода,

можно сказать, инфицирована и летом непригодна для питья; я мылся в ней

всего два раза, и тогда от рук и от лица сильно и неприятно пахло рыбой.)

Солнце уже клонилось к закату, когда мы, вконец измученные, добрались

до его жилья, питая сладкую надежду немножко отдохнуть. Однако, к сожалению,

нас постигло разочарование. Хотя нас и поместили в отдельную юрту, в двух

шагах от упомянутой реки, не успели мы с необходимым церемониалом, обогнув

ее дважды и поплевав во все четыре угла, войти, как она заполнилась

посетителями, которые оставались до глубокой ночи и до того утомили нас

тысячью всевозможных вопросов, что даже Хаджи Билал, истинный человек

Востока, начал терять терпение. Вечером Баба-Джан, (Баба-Джан, "душа отца",

- это просто ласкательное имя, которое турк-мены дают своему старшему сыну.)

двенадцатилетний сын Ханджана, принес нам ужин, состоящий из вареной рыбы с

кислым молоком и сервированный в большой деревянной миске. Персид-ский раб в

тяжелых цепях донес миску почти до нас, так что *[47] *Баба-Джан только

поставил ее перед нами, сам он сел на некотором отдалении рядом с отцом, и

оба с неподдельным удовольствием смотрели, как мы с огромным аппетитом

на-бросились на еду. После ужина была произнесена молитва, Хаджи Билал

поднял руки, все присутствовавшие последовали его примеру, и в заключение,

когда он, произнеся "Бисмаллах, Аллах акбар", взялся за бороду, все

остальные тоже погладили свои бороды и поздравили Ханджана с гостями.