Сохранившиеся древнейшие русские письменные источники, и прежде всего «Повесть временных лет», с исключительной подробностью рассказывают о событиях первого десятилетия после Крещения Руси — 988–997 годов. Как мы видели, в распоряжении летописца находились разнообразные материалы — в том числе народные предания, какие-то церковные записи и т. д.
Но совсем другая картина обнаружится, если мы взглянем на летописные записи, касающиеся следующего периода княжения Владимира. После рассказа об осаде Белгорода (997 год) — зияющий провал. За шестнадцать лет — с 998 по 1013 год — «Повесть временных лет» содержит самую скудную информацию. Всего несколько кратких известий, извлеченных, вероятнее всего, из помянника киевской Десятинной церкви. В основном это события семейной жизни князя Владимира — сообщения о смерти его близких, а также сугубо церковные события, связанные с Десятинной церковью.
Так, под 1000 годом сообщается о преставлении некой «Малфреди», а также «Рогнеди, матери Ярослава», супруги Владимира. В 1001 году «преставился Изяслав, отец Брячислава, сын Владимира», в 1003-м — «Всеслав, сын Изяслава, внук Владимира». В 1007 году «перенесены святые в церковь Святой Богородицы» (вероятно, мощи святого Климента, папы Римского, и его ученика Фива, привезенные Владимиром из Корсуни). Наконец, под 1011 годом сообщается о преставлении «царицы Владимировой Анны»{455}.
И это все. Остальные годы — до 1014-го, под которым рассказывается о событиях, связанных уже с болезнью и смертью князя Владимира, — оставлены пустыми; летописец записывал лишь дату («В лето такое-то») — и, не обронив ни единого слова, переходил к следующей.
Ученые высказали предположение, согласно которому в 996 или 997 году было составлено древнее повествование о князе Владимире, возможно, древнейшая русская летопись, которую использовал последующий летописец; этот текст и вошел в состав «Повести временных лет»{456}. И хотя эта гипотеза не стала общепризнанной, иначе трудно объяснить поразительный контраст между последующей частью летописи и ярким и красочным описанием первой половины княжения Владимира. Стоит обратить внимание и на тот факт, что древнейший источник «Памяти и похвалы князю Владимиру» Иакова мниха, из которого автор «древнейшего жития» черпал сведения о жизни святого князя, по-видимому, также доходил примерно до этого времени: последнее событие, которое Иаков мних датирует по относительной хронологии княжения Владимира, — вручение десятины церкви Пресвятой Богородицы, случившееся в «девятое лето» по крещении, то есть в 995 или 996 году.
Книжники XVI столетия попытались восстановить события княжения Владимира, заполнить «пустые» летописные статьи «Повести временных лет» новыми яркими подробностями. Возможно, они пользовались какими-то не дошедшими до нас летописными сводами, но гораздо чаще — народными преданиями, легендами, былинами, бытовавшими уже в то время. Последние стали основой рассказов о «богатырях» князя Владимира и об их войнах с печенегами и другими врагами Руси, которые приводятся в Никоновской летописи, а также в Степенной книге царского родословия{457}.
Так, под 6508 (1000) годом читаем: «Пришел Володарь с половцами к Киеву, забыв благодеяние господина своего князя Владимира, демоном научен. Владимир же был тогда в Переяславце на Дунае, и было смятение великое в Киеве. И вышел ночью навстречу ему Александр Попович, и убил Володаря, и брата его, и иных множество половцев избил, а иных в Поле прогнал. И услышав об этом, возрадовался Владимир весьма, и возложил на него гривну златую, и сделал его вельможей в палате своей…»
Эпическое происхождение этого рассказа не вызывает сомнений. Перед нами краткий пересказ какой-то былины, повествующей о подвигах Владимирова богатыря. Как и подобает былинам, рассказ не очень конкретен и далек от реалий Владимировой поры. В «старинах», записанных в новое время, Владимир «Красное Солнышко» воюет в основном с татарами или литовцами. Здесь же их место занимают половцы, столь же чуждые эпохе Крестителя Руси. (Половцы появились в южнорусских степях лишь в 50-е годы XI века, спустя сорок лет после смерти Владимира Святославича.) «Изменник» Володарь, о котором идет речь, предположительно может быть отождествлен с князем Володарем Ростиславичем, жившим в конце XI — начале XII века и действительно воевавшим вместе с братом (причем именно в союзе с половцами) с князем Владимиром — но, разумеется, не с героем нашей книги, а с его правнуком Владимиром Мономахом{458}. Наконец, сам Александр Попович, любимый герой русского эпоса, на самом деле жил еще позднее, в начале XIII века, и служил ростовскому князю Константину Всеволодовичу, сыну Всеволода Большое Гнездо. Поздние летописи рассказывают о его гибели вместе с другими «храбрами» в 1223 году в битве с татарами на реке Калке (хотя, по мнению современных исследователей, это тоже лишь предание, запись какой-то другой былины{459}). В XVI веке, когда складывается «киевский цикл» былин, Алеша Попович становится богатырем «ласкового князя» Владимира; в этой роли его и знает автор Никоновской летописи[128].
Никоновская летопись содержит и другие рассказы о подвигах Алеши Поповича и его товарищей. В статье 6509 (1001) года, имеющей особый подзаголовок «Богатыри», читаем следующий текст:
«Александр Попович и Ян Усмошвец, убивший печенежского богатыря, избили множество печенегов и князя их Родмана с тремя сыновьями его в Киев к Владимиру привели. Владимир же сотворил празднование светлое и милостыню многую раздал по церквям, и по монастырям, и убогим, и нищим, и по улицам — больным и страждущим…»
Под 6512 (1004) годом: «Пришли печенеги на Белгород. Владимир же послал против них Александра Поповича и Яна Усмошвеца со многими силами. Печенеги же, услышав, бежали в Поле…»
Под теми же годами следуют рассказы и о других Владимировых богатырях. В 1000 году «преставился Рагдай удалой, коий наезжал на триста воинов. И плакал о нем Владимир, и похоронил его с отцом своим митрополитом Леонтом». Под 1004 годом: «В том же году Андриха Добрянкова храброго отравою смертною окормили свои же слуги…»
Как можно догадаться, автор летописи черпал свои сведения о киевских богатырях не только из народных преданий и былин. Так, прочитав в летописи о преставлении некой Малфреди (судя по имени, дочери или жены некоего Малфреда) и приняв ее имя за мужское, он пришел к выводу о гибели еще одного богатыря: «В лето 6510 (1002) преставился Малвред сильный».
Но в Никоновской летописи есть и такие известия, которые трудно принимать за заимствования из народных преданий или творчество самого летописца. Они-то и дают основание предполагать наличие у книжника XVI века какого-то древнего источника, не дошедшего до нас. О некоторых известиях такого рода — например, о природных катаклизмах, засухе, половодье или наоборот «умножении плодов» — мы уже говорили в предыдущей главе. Вот еще уникальные свидетельства летописца XVI века.
Под 1002 годом сообщается о пополнении княжеской семьи: «Родился Святославу сын Ян». (Очевидно, речь идет о древлянском князе Святославе Владимировиче, сыне Владимира Святого.) В том же году было «течение звездам» и «дожди многи». Под 1004 годом еще одно «нейтральное» известие, кажется, не актуальное для книжника XV или XVI века: «Убиен Темир, князь печенежский, от сродников». В том же году «знамение было в солнце, и в луне, и в звездах». В 1008 году «были прузи многи», то есть нашествие саранчи.
У последующих поколений русских людей Киевская Русь и ее князья навсегда заслужили благодарную память. «Историческая эпоха, в делах которой весь народ принимал участие и через это участие почувствовал себя чем-то цельным, делающим общее дело, всегда особенно глубоко врезывается в народной памяти, — писал выдающийся русский историк Василий Осипович Ключевский. — …Последующие поколения вспоминали о Киевской Руси как о колыбели русской народности»{460}. И подлинным олицетворением этой эпохи, олицетворением того единства, которое столь сильно осознавалось в жестокие и смутные времена засилия татар, раздоров и распрей, выпало стать именно «ласковому князю» Владимиру. Он не прославился какой-то особенной лихостью на поле брани, подобно своему отцу; он не совершал богатырских подвигов и был скорее политиком и дипломатом, чем воином. Авторы былин порой подсмеивались над ним, над его тщеславием или непамятливостью. Киевские богатыри нередко обижались на своего князя. Но в тяжкую минуту они все-таки приходили ему на выручку. Ибо князь Владимир — и летописный, и былинный — никогда не «охабився» родной земли, но неизменно заботился о ней, заботился и потакал своей дружине — и не только ей, а всей «земле», которая именно при нем была вовлечена в государственную жизнь и приобрела государственные очертания.
