Голубые глаза, как у дедушки. Они могли бы быть родственниками. Но в их местах с этим шутить не принято. Кожа гладкая, почти без морщин. Бабушка никогда не пользовалась косметикой. Ее кожа знала только солнце, смех и соленую воду – так она всегда говорила. На вид ей нельзя было дать больше шестидесяти, но на самом деле через пару месяцев она отметит свое семидесятипятилетие.

– Только пару минут, – ответила Клара.

– Почему бы тебе не взять их с собой в Брюссель? Я тебя не понимаю. Тут они нам на что?

Бабушка покачала головой. В глазах у нее появилась грусть.

На мгновение Кларе показалось, что она хотела что-то сказать, но передумала.

– Не знаю, – призналась Клар. – Но тут они на своем месте. Как там у вас? Печенье еще осталось?

Она собрала фотографии и бережно уложила в коробку, а потом спустилась вслед за бабушкой по скрипучей лестнице.

– Вот она где! Одета вся по-городскому!

Буссе Бенгтссон ждал Клару на причале. Сколько уже раз он вот так ждал, когда Клара появится на тропинке, ведущей от дома ее бабушки и дедушки в шхерах. Ноги Клары знали этот путь наизусть. Знали каждый камушек, каждый корень, каждую канавку на пути.

– Отстань, Буссе, ты говоришь, прямо как мой дед!

Они обнялись. Буссе был на пару лет старше Клары. Они практически выросли вместе на острове. Буссе был ей как брат. Хотя других двух настолько непохожих людей было поискать.

Они представляли собой странную пару. Клара была невысокого роста и худенькая. В классе она училась лучше всех. Она хорошо играла в футбол и даже выступала за команду мальчиков.

Буссе обожал рыбалку, а когда подрос – охоту, выпивку и драку. Клара всегда мечтала уехать. Буссе и представить себе не мог, что можно покинуть шхеры. Каждый день они вместе ездили в школу. Летом на лодке, а зимой на катере на воздушной подушке. Неудивительно, что они стали близкими друзьями.

Клара запрыгнула на борт и принялась убирать канат, пока Буссе выруливал свою старую рабочую лошадку в море. Закончив, она присоединилась к нему за штурвалом. Волны усилились. Белые барашки внушали тревогу.

– Вечером будет шторм, – сообщил Буссе.

– Я слышала, – ответила Клара.

Маленький парк, который было видно из окна Георга Лёва на седьмом этаже здания крупнейшего в мире пиар-агентства.

«Мёрчант-энд-Тэйлор» на площади Де Мееус в Брюсселе выглядел холодным и заброшенным. Георг Лёв ненавидел декабрь. Особенно он ненавидел Рождество. Из окна видно было также украшенную к Рождеству улицу Рю Люксембург, ведущую к Европарламенту, и это для него было постоянным источником раздражения. «И даже после Рождества эти чертовы украшения будут висеть на улицах до конца февраля», – подумал он.

Еще неделя, и нужно будет ехать домой, в восьмикомнатную квартиру на улице Родмансгатан, и отчитываться перед родственниками за прошедший год.

В квартире будет стоять елка в стиле Эльзы Бесков. Будут гореть живые свечи и рождественские звезды-фонарики. На праздничном столе будут марципан, сладости, приготовленные его новой женой Эллен, и дорогущий шоколад, который Георг обычно привозит с собой из Брюсселя и который родители неохотно поставят в центр стола, поскольку так принято поступать с подарками.

Сытые и довольные родственники будут сидеть на диванах марки «Свенскт Тенн» с кружечками домашнего глёгга в руках. Лопающиеся от пафоса и самодовольства, они будут обмениваться многозначительными взглядами, слушая рассказы Георга о его работе «лоббистом». Причем «лоббист» в их устах звучало как «экскременты» или «нувориш».

Крохотная кофеварка «Неспрессо» с бурчанием наполнила его чашку наполовину. Третий за утро эспрессо, хотя на часах только десять. Он явно нервничал перед утренней встречей с новым клиентом – фирмой «Диджитал Солюшнс». Начальник Георга, директор по Европе американец Ричард Эпплби сказал, что они специально попросили Георга. Это ему было только на руку. Хорошо, когда люди тебя знают. Особенно если ты славишься тем, что умеешь пробивать интересы в Брюсселе. Менять политический климат и склонять весы в свою сторону.

Но почему-то у Георга было плохое предчувствие. Он ничего не знал о новом клиенте. В интернете был миллион фирм с названием «Диджитал Солюшнс».

Ну что делать? Надо включить харизму и выяснить, что им нужно. Если у них есть деньги, какая разница, кто они и чем занимаются.

«Мёрчант-энд-Тэйлор» не был поборником морали. You pay you play – «Кто платит, тот и решает», – так звучало их неофициальное кредо. Химикалии, оружие, табак – ничто их не останавливало. Эпплби даже представлял интересы Северной Кореи в начале девяностых. Хотя, может, это только миф. Неважно. Но Георг предпочитал быть в курсе того, чем занимаются его клиенты, и желательно до первой встречи.

Он все еще потел после утреннего сеанса игры в сквош в спортзале. Светло-голубая рубашка от «Тернбулл-энд-Эссер» прилипла к спине. Фу, как противно. Оставалось только надеяться, что гости ничего не заметят. И с кофе надо завязывать.

Скорчив гримасу, он опрокинул в рот чашку эспрессо.

Георг пил кофе, как итальянцы. Один эспрессо всегда стоя. Он считал это признаком хорошего тона и пил стоя, даже в своем кабинете, когда его никто не видел. Важно было никогда не расслабляться и не забываться, чтобы сохранять имидж. Ты то, как ты выглядишь.

Без пяти десять. Он собрал бумаги, блокнот, ручку. Бумаги не имели отношения к клиенту, но ему не нужно этого знать. Он не хотел заявиться на встречу с одной ручкой, как это делают практиканты.

Георгу нравилась переговорная на седьмом этаже, и он предпочитал проводить встречи именно там. Угловая комната выходила на две стороны. Из окон открывался вид на офисные здания, напоминая Георгу о начале его карьеры. Уже семь лет он работал в этом пиар-агентстве. Прозрачные стены, отделяющие переговорную от опен-спейса, одним нажатием кнопки можно было сделать непрозрачными. Они на глазах у изумленных зрителей словно покрывались инеем.

Первые недели на работе Георг тоже сидел в опен-спейсе и писал скучные аналитические отчеты для клиентов из сахародобывающей, автомобильной, химической и прочей промышленности и составлял тупые новостные рассылки. Тогда эти заиндевевшие стены казались ему самой прикольной вещью на свете. Ему нравилось смотреть, как старшие консультанты приходили в итальянских туфлях ручной работы, нажимали кнопку и скрывали переговорную от любопытных глаз.

Теперь же сам Георг ловил на себе взгляды младших клерков. Он прекрасно их понимал. Когда-то он сам бросал те же взгляды в сторону переговорной. Многие из тех, с кем он работал вместе в начале карьеры, до сих пор были среди них. Не всем удалось сделать такую стремительную карьеру, как Георгу, и во взглядах коллег угадывалась зависть. Но они старались не подавать виду. Улыбались, махали, играли в игру.

Георгу повезло попасть в это агентство после того, как он уволился из шведской адвокатской фирмы «Готтлиб» три года назад. Отца раздражал уже тот факт, что он работал с коммерческим правом в «Готтлибе». Для членов семьи Лёвов существовало только уголовное право. Только один принцип имел значение. Виновен или невиновен. Все эти гражданские процессы, мировые и деньги – это было низко и вульгарно. Это было для нуворишей и полукровок, не знакомых с традициями и этикетом, говорил его отец. Хорошо еще, что он не знал об обстоятельствах увольнения Георга из адвокатской фирмы.

Отец немного успокоился, когда сын поступил на магистерскую программу в престижный Колледж Европы в Брюгге – элитный университет с французской системой образования, где учились сливки высшего общества Брюсселя.

Отец надеялся, что сын образумился и наконец сделает нормальную карьеру. Например, в министерстве иностранных дел или Европейской комиссии в Брюсселе. Чтобы ему не пришлось его стыдиться.

Георг знал, что после работы в «Готтлибе» карьеру в Швеции ему не сделать. Так что он решил со своим свежим дипломом по европейскому праву попытать счастья в Брюсселе. Но только не в адвокатских конторах. Хватит с него бессонных ночей и бесконечных отчетов и контрактов.