– Ян, когда ты будешь готов поговорить со мной – скажи.

– Я поговорю с тобой тогда, когда ты сама будешь готова поговорить, милая, – прищурился Ян и расплылся в улыбке, – сейчас, когда ты с самого утра на взводе из-за игры, я говорить не готов.

– Ян, ты уедешь сегодня? – медленно проговорила я каждое слово, сделав акцент на последнем.

– Я очень надеюсь, что да, – он снова зажмурился, как кот на солнышке, до чего же человек любит тянуть до последнего, интриговать, завлекать. Мне, порой, казалось, что в жизни Яна кроме игры не было ничего. Вернее, что вся его жизнь была удивительной игрой, где каждая его женитьба – это задание, жена – вестник, а успешная работа издательства – только прикрытие, мол, посмотрите, вот я такой успешный серый издатель, а на деле – волшебник. Волшебник под прикрытием. Сейчас моему дяде сорок один, получается, игру он затеял в свои тридцать пять, если не раньше.

Я представила, как мой, ныне покойный, отец, однажды приходит домой из школы – опрятный, заботливо отутюженный моей бабулей, а Ян сидит на крыльце и жмурится на солнышке. Моему отцу лет тринадцать, а Яну года четыре. Отец обнимает его за плечи и спрашивает:

– Эй, братишка, что ты задумал?

– Ох, Николай, – томно вздыхает мой маленький дядюшка, – я задумал игру, очень интересную, только ты к этому времени уже умрешь.

Мой отец пожимает плечами и уходит в дом, а Ян остается сидеть на крылечке и радоваться осеннему солнышку.

А я поднимаюсь в нашу комнату и ловлю себя на том, что я тоже отменная выдумщица, может быть, не хуже Яна. Я уверена, что вечером он уедет, порядок в комнате и сумка около порога доказывают мне это, а сам виновник волнений пытается убедить меня только в том, что он ничего еще не решил. Я приняла душ и забралась на подоконник, солнце медленно клонилось к закату, как и вчера, от крыши поднимался горячий воздух, только книжки у меня в руках не было, и Лизка под ухо не ворчала. Я погрузилась в воспоминания об игре позапрошлого года, в метро.

Вечером, когда начался очередной этап часа пик, я снова дежурила на каждой станции «Кольцевой» линии по пятнадцать минут. К тому моменту я переоделась в свои последние чистые и сухие вещи – в рубашку и джинсы – остальные я бросила в какой-то пакет к дежурному, который предложил мне чаю, но я отказалась, надеясь, что вот-вот все закончится, и Ян напишет: «Кира, заканчивай, поднимайся». Но мой дядя соблюдал правила, всегда соблюдал, и ровно до часу мне предстояло кататься по станциям, натыкаться на людей и отбиваться от авторов. Весь день я лишь молча открывала рюкзак, и люди бросали туда флешки. Я чувствовала себя не крутой Кирой, из высшего света, и даже не курьером между миром авторов и миром издательской мысли, а каким-то носильщиком флешек, гнета чужих мыслей и ожиданий, заискивающих взглядов и взглядов, полных гнева в моменты, когда я срывалась и забегала в вагон, показывая на часы, что все, время вышло, вы не успели. Да, соглашусь, догнать меня на следующей станции было неприятно, продираясь через людскую массу, в жарком метро. Однако и мне, в течение почти девятнадцати часов, тоже не в удовольствие было это делать. Я не проклинала себя, не сердилась и не корила словами «и зачем я на все это пошла?», мне казалось само собой разумеющимся, что мой дядя устраивает мероприятие, а я ему помогаю. Мысли о том, что это низко по отношению не то что к молодым авторам, а и к родной племяннице, навешивая на нее собачью работу, у меня не было. Каждые пятнадцать минут мне приходило сухое смс: «Кира, Белорусская» или «Кира, Проспект Мира», а я садилась и ехала. Если этот день можно считать моим первым в жизни рабочим днём, я честно признаюсь – все прочие работы у меня были пустяковыми, по сравнению с тем, что было на моей первой игре.

На двух станциях неожиданно возникли фотографы, потом я находила эти кадры, где я с улыбкой, похожей на оскал, мокрая и взъерошенная, с комментариями вроде: «Ян привлек к участию в игре свою племянницу». Тогда я разглядывала их и думала, что, спустя много лет, мои дети будут смотреть на эти фото и изумляться. Тогда я еще не знала Лизку и не думала, что моя жизнь обернется таким образом, что думать не то что о детях, а об обычном замужестве мне будет недосуг. Первый час я держалась, не прислонялась к стенам и повторяла самой себе: «Кира, это последние приличные вещи, держи себя в руках». На втором часу я просто выходила из вагона и садилась на пол у самой линии. Незнающие люди шарахалась, думали, наверняка, что я пьяная или наркоманка, или душевнобольная, дети смотрели круглыми глазами, а взрослые презрительно поджимали губы.

Несколько раз работники метрополитена приносили мне воды, после обеда мне не казалось это таким уж удивительным. Сейчас. Вспоминая этот день, я уже и сама недоумеваю, от чего же я так устала, что тут сложного? Возможно, потому, что потом была следующая игра.

Ян позвонил мне ночью:

– Кира.

– Да, – села я на постели, он был напряжен.

– Мне нужна твоя помощь утром, – я вздохнула, – на одном из этапов. Только на одном.

– Слушаю, – тихо сказала я.

– Приеду за тобой через полчаса, – коротко сказал мой дядя и бросил трубку.

Полчаса мне хватило с лихвой, я уже сидела на ступеньках, когда за мной приехали. Ян был не один, на переднем сиденье была пожилая женщина с ультракороткой стрижкой и маленькими черными глазами, меня передернуло. Мой дядя вышел, открыл мне заднюю дверь, я села, и мы тронулись. Женщина оглянулась ко мне и протянула руку:

– Маша.

– Кира, – буркнула я, а она принялась меня внимательно разглядывать. Это продолжалось несколько минут.

– Ян Евгеньевич, – повернулась она к Яну, – это же совсем другая девушка, что вы прикажете мне делать.

Ян молчал. Я стучала пальцами по стеклу, волнение начинало охватывать меня, «другая девушка», кто же им тогда был нужен, если не я? Маша снова смотрела на меня, протянула руку и подняла мне волосы.

– Ян Евгеньевич, я не знаю, – удрученно проговорила Маша, а я забилась в угол сиденья, – Вы считаете, это наш единственный вариант?

Ян молча кивнул, Маша села ровно, я прильнула к окошку. Мы подъехали к издательству. Дядя сначала открыл дверь передо мной, затем – перед Машей. В том же порядке мы вошли в здание.

– Не замерзла? – Ян положил мне руку на плечо, я отрицательно помотала головой.

В кабинете Яна, еще со времен предыдущей игры, стояло большое зеркало, Маша подвела меня к нему и снова начала разглядывать мое лицо, фигуру, подбирать мне волосы. Я молчала и ждала, когда мой любимый дядя заговорит по существу.

– Ян Евгеньевич, сделать ей прическу как у Софии? – спросила Маша.

– Пожалуй, другие варианты у нас есть?

– Привезти Софию, – тихо сказала Маша и моё сердце ёкнуло.

София Н. – известная модель, которую мой дядя просил принять участие в игре в качестве вестника. Она дала согласие и утром должна была прилететь в Москву, значит, прилететь она не смогла.

– Да, что её везти, – сказал Ян, закурил и подошел к окну. – Кирочка, ты читала утром новости?

– Читала, Ян. Но про Софию …

– И не будет, – прервала меня Маша, – никто не знает, кроме самых близких, и нас.

– А что случилось? – задала я глупый вопрос, ответ на который уже был понятен.

– Кира, – мягко сказал мой дядя и посмотрел мне в глаза, – разве ты не поняла?

– Поняла, – кивнула я.

– София Н. отказалась от участия в игре по объективным причинам, – сказала Маша и посмотрела на Яна, он снова повернулся к окну, – у нас чемодан с вещами и завтрашний сорванный этап. Ян Евгеньевич был очень удручен и попросил меня помочь. Мне нужно отвезти вас в салон, вы поедете, Кира?

– Поеду, – пожала плечами я, – Ян, а кто будет заявлен в качестве принимающего на этапе, где должна была работать София?

– Высокая рыжая девушка, – широко улыбнулся Ян, – я стараюсь ничего не менять.

Я закинула на плечо сумку, и мы с Машей вышли на улицу.

– Высокая рыжая девушка, – пробурчала я себе под нос.