– Тебе не кажется, что всё идёт не так? – она, уткнувшись носом в сложенные ладошки, прищурившись глядит на меня, солнечный зайчик сидит на выбившейся из хвостика озорной прядке, а в её глазах пляшут смешинки.

– Кажется, – безразлично отвечаю я, переворачиваясь на спину, – и уже не первый день.

– А как давно? – Она утыкается носом мне в ухо и обнимает за шею, я глажу её по волосам и думаю «Как давно?»

– Пару недель, пожалуй.

– Пару недель? – удивляется она, и садится поодаль от меня, обхватив колени.

Я с улыбкой смотрю на нее, моя Лизка, под ярким солнышком кажется совсем рыжей и очень взволнованной, из-за того, что наши догадки в очередной раз сходятся. Я поднимаюсь, легонько тереблю её хвостик, целую в макушку и иду к воде – сегодня печёт с самого утра. Я медленно, с наслаждением захожу в прохладную воду. «Холодное море еще», – ворчала моя бабуля, когда я объявила ей, что в конце мая сорвусь и улечу на море.

Уже близится к середине июнь, а все осталось неизменным: море прохладное, Лизка задумчивая, облака кипельно-белые. Я делаю пару гребков, и море обволакивает меня прохладным пушистым одеялом. Я качаюсь на волнах и щурюсь от солнца, поглядывая на берег, Лизка сидит, не шелохнувшись, и не сводит с меня взгляда. «Ну, уж нет, девочка моя, я хочу искупаться», – шепчу я себе и ныряю. Наплававшись вдоволь, я выхожу на берег и падаю на соломенный коврик. Лизка фыркает и демонстративно отворачивается от меня.

– Ты опять меня не слушаешь!

– Лиз, я тебя услышала, все идёт не так, я согласна с тобой на все сто, – примирительно кладу свою соленую мокрую руку на её плечо. – Хочешь обсудить это подробнее?

– Не сейчас, – она сбрасывает мою руку и ложится рядом. – Вот сегодня пекло, не находишь?

Я закрываю глаза, соглашаясь и наслаждаясь солнечными лучами. Быть может, скоро море станет теплее и мне не придется врать бабушке, что я вовсе не простужена. И снова приступ кашля, раздирающего горло, накатывает на меня. Лизка накидывает мне на плечи свой свитер, я благодарно киваю, утирая слёзы.

– Пойдем чаю горячего попьем, – ласково говорит она мне и тянет за руку к дому.

Мы поднимаемся на веранду, Лизка включает чайник, приносит чашки, я свешиваю голову через перила и любуюсь морем. Вот же нам повезло, пляж в трех минутах от частной гостиницы, где мы остановились. Моя подруга сидит, запустив одну руку в волосы, второй подпирает подборок и, задумавшись, что-то грустно шепчет себе под нос, как тогда, когда мы познакомились.

Мы познакомились совершенно случайно. За окнами хлопьями валил снег, на фонарях и деревьях сверкали разноцветные гирлянды, я забежала в небольшое студенческое кафе и примостилась за её столик, за неимением других свободных мест. И вот, спустя полчаса я уже читаю ей Шекспира, а она курит тонкие ментоловые сигареты, многозначительно кивает и, прищурившись, глядит на меня. Нынешняя я, если бы могла, подошла бы ко мне прежней и одернула за рукав, со словами «Прекрати!», но тогда я была абсолютно другой, считала, что такое поведение не только приемлемо, но и делает меня ближе к томной богеме. Спустя месяцы, Лизка со смехом рассказывала мне свои впечатления о нашей первой встрече. И после того вечера, я ни разу не видела ее с сигаретой, неужто это была дань той нелепой ситуации, в которую мы обе попали? Потом она провожала меня домой, в темноте, почти на ощупь, когда дальше вытянутой руки не было видно ничего, кроме снежных хлопьев. А еще была непривычная, гулкая, режущая уши тишина вокруг нас, полосы света от проезжающих по дороге машин, тихое бормотание Лизки и мое самозабвенное разглагольствование.

Возле ворот моего дома она приобняла меня, ее нос скользнул по моей щеке, я крепко схватила ее руками за талию, под моими пальцами жалобно скрипнул пуховик. Я дышала ртом ей в цветастый шарф, а Лизка стояла, не шелохнувшись, не уходила, но и не двигалась по направлению ко мне. Я все крепче прижимала ее к себе и очень боялась отпустить, отпустить в эту стену из снега, отпустить под фары случайных машин, отпустить идти по тротуару, отпустить её к метро, в которое она скользнёт и больше никогда не появится в моей жизни. Отпустить – и вот она сядет в вагон, откроет книгу и сразу про меня забудет. Я отпущу ее, и она уйдет в свою обычную жизнь, счастливую и простую, такую же, как и была до меня. А я поднимусь в свою комнату, сяду на подоконник и буду смотреть на снег.

Мы так и стояли, снег покрывал наши головы и плечи, рыжий завиток, выбившийся из-под шапки, венчала маленькая снежинка. Я разжала руки, Лизка с шумом выдохнула и сделала шаг назад, я развела руками. Она быстро прильнула ко мне и поцеловала меня в щеку, оставила свой номер телефона и скрылась за снежной завесой. Я села на крыльцо, мокрые джинсы сразу же прилипли к ногам и заднице, расстегнула куртку и из-под нее начал подниматься пар, закрыла лицо рукой.

Потом… было странно и неожиданно. Четко сказав друг другу, что роман мы заводить не собираемся, мы погрузились в него, платонически остро переживая каждая свою невостребованность. Был январь.

Я очень надеюсь, что Лизка до сих пор хранит мои письма со стихами, моими глупыми стихами, которые она с серьёзным видом молча клала в карман пуховика, чуть заметно кивнув головой. «Это наша тайна», – как бы говорила она. Мы всегда старались встречаться в людным местах: торговый центр, метро, оживленная улица. Не знаю как Лизка, а я точно знала, если еще хоть раз, хоть на несколько минут повторится наше тихое уединение, как тогда под новый год, я не смогу сдержать себя. Я полюбила с закрытыми глазами, крепко взяв ее за руку, следовать за ней, натыкаясь на предметы и плечи людей. Лизка смеялась в голос, мы брали кофе в бумажных стаканчиках и шли на улицу. Снежинки таяли на пластмассовых крышках, щеки Лизки покрывались румянцем, я не знала, куда девать свободную руку, снимала теплую варежку и прятала её в карман. Придя домой, я находила в сумке конфеты и шоколад, каждая из нас по-своему видела нашу дружбу и флирт. Когда она клала голову на мое плечо, я утыкалась носом в её рыжие кудряшки, закрывала глаза и думала, как я жила все эти годы без Лизки? Без Лизки, которая даже не знала, кто я такая. Мне это очень импонирует сейчас, а тогда я сердилась и думала «Ну, как же так?». А чего ей было меня знать? У нее своя жизнь, даже не параллельная моей, жизнь в абсолютно другом мире.

Я очнулась от своих воспоминаний, когда Лизка подливала мне в кружку кипяток и ворчала, что снова чай остыл. Я послушно пила чай и глядела на море. Лизка достала блокнот и громко начала писать в нём скрипучим карандашом.

– К чаю есть что-нибудь? – спросила я.

– Неа, – протянула моя подружка, не глядя на меня.

– Что ты там пишешь? – я протянула руку и выхватила у нее блокнот.

– Эй, – крикнула Лизка и надулась.

– Отчет, 10 июня 2012 года, – читаю вслух я, – я ощущаю тревогу, сегодня она сильнее, чем вчера и куда больше, чем на прошлой неделе. Попробовала поделиться с Кирой, она отмахнулась от меня. Лиз, что это такое?

– Дочитаешь, верни мне, пожалуйста, – Лизка встала и быстро вышла с летней веранды.

Я продолжила читать, – догнать и извиниться я всегда успею, хочет поплакать – пусть плачет. «Попробовала поделиться с Кирой, она отмахнулась от меня. Продолжаю делать вид, что ничего не происходит». Дальше читать я не стала, закрыла блокнот, положила его в рюкзак и пошла на поиски Лизки. Спросила хозяина гостиницы, он ответил, что она вышла из ворот минуту назад. Я бросилась к воротам, она сидела на лавке напротив входа и уходить никуда не собиралась.