Уилт уставился на рекламу сыра и попытался улыбнуться.

– Угощайтесь. Генри. – сказала Салли и повела Еву знакомиться с самой эмансипированной женщиной, которой не терпелось увидеть крошку с сиськами. Уилт пошел в сад, поставил свою бутылку на стол и поискал глазами штопор. Такового не оказалось. В конце концов он заглянул в большое ведро, из которого торчала поварешка. Пол-апельсина и детали изуродованного персика плавали в пурпурного цвета жидкости. Он налил себе пунша в бумажный стаканчик и осторожно попробовал. Как он и ожидал, по вкусу напиток напоминал сидр, смешанный с метиловым спиртом и раздавленным апельсином. Уилт посмотрел по сторонам. В одном углу сада мужчина в поварском колпаке и штанах на помочах жарил, вернее, жег сосиски на жаровне с углями. В другом углу десяток человек улеглись кружком на траве, слушая уотергейтские пленки. Было также несколько пар, углубившихся в беседу, и еще некоторое число индивидуумов, стоявших сами по себе с надменным и отрешенным видом. Уилт узнал в них себя и потому приглядел самую несимпатичную девицу, исходя из теории, что лучше брать быка за рога: в конце концов он все равно неизбежно окажется именно в ее обществе.

– Приветик, – сказал он, сознавая, что следом за Евой переходит на американский. Девица бросила на него пустой взгляд и гордо удалилась.

– Очаровательно, – сказал Уилт и прикончил пунш. Десять минут и еще два стаканчика спустя он втянулся в оживленное обсуждение беглого чтения с толстеньким человечком маленького роста, которого эта тема, судя по всему, очень волновала.

В это время Ева резала на кухне французскую булку, а Салли, со стаканом в руках, беседовала о Леви Стросе<Леви Строе Клод (род. 1908 г.), французский этнограф и социолог > с эфиопом, который только что вернулся из Новой Гвинеи.

– Я всегда чувствовала, что у Леви Строса не все в порядке по части женщин, – говорила она, лениво разглядывая Евин зад. – Я имею в виду, что он пренебрегает врожденным сходством… – Она замолчала и взглянула в окно. – Простите, я на минутку, – сказала она и отправилась вызволять доктора Шеймахера из клещей Генри Уилта. – Эрнст такая душка, – сказала она, вернувшись. – Просто невозможно поверить, что он получил Нобелевскую по сперматологии.

Уилт стоял в центре сада, допивая третий по счету стакан. Он налил себе четвертый и направился послушать уотергейтские записи. Он подошел как раз вовремя, чтобы услышать заключительную фразу.

– В хитрюге Дике<Имеется в виду Р. Никсон > гораздо легче разобраться квадрофоническим способом, – заметил кто-то, и все разошлись.

– С очень одаренным ребенком должны быть особые взаимоотношения. Мы с Роджером обнаружили. что для Тонио лучше всего конструктивный подход.

– Все это куча дерьма. Только послушайте хотя бы, что он говорит о квазарах…

– Честно, я не понимаю, что такого плохого в подслушивании.

– Плевать я хотел на то, что Марккьюз говорит о терпении. Я утверждаю, что…

– При температуре минус 250° водород…

– У Баха есть свои плюсы, наверное, но у него есть и свои минусы…

– Мы купили этот дом в Сент-Троп…

– И все же я думаю, что Калдор был пра…

Уилт допил свой четвертый стакан и пошел искать Еву. С него было достаточно. Его остановил окрик мужчины в поварском колпаке.

– Бургеры готовы. Подходите и берите.

Уилт, спотыкаясь, подошел и взял. Две сосиски, обгоревший бифбургер и кучка рубленой капусты на бумажной тарелке. Ни ножей ни вилок не было видно.

– Бедный Генри кажется таким одиноким, – сказала Салли. – Пойду-ка вдохну в него жизнь.

Она вышла в сад и взяла Уилта под руку.

– Вам так повезло с Евой. Она такая прелестная крошка.

– Ей тридцать пять, – пьяным голосом сказал Уилт. – Тридцать пять и ни днем меньше.

– Чудесно встретить человека, который говорит что думает, – сказала Салли и взяла кусочек бифбургера с его тарелки, – Гаскелл никогда ничего не говорит прямо. Люблю людей, стоящих на земле обеими ногами. – Она уселась на траву и усадила рядом с собой Уилта. – Полагаю, очень важно, чтобы два человека говорили друг другу правду, – продолжила она, отламывая еще кусочек бифбургера и засовывая его в рот Уилту. Она медленно облизала пальцы и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Уилт через силу прожевал кусок и наконец проглотил его. По вкусу кусок напоминал горелый фарш с привкусом французских духов. Или, может, целого букета.

– Почему два? – спросил он, уничтожая привкус во рту с помощью капусты.

– В каком смысле, почему два?

– Почему два человека? – сказал Уилт. – Почему важно, чтобы два человека говорили друг другу правду?

– Ну, я имела в виду…

– Почему не три? Или четыре? Или сто?

– У ста человек не может быть взаимоотношений. По крайней мере. интимных, – сказала Салли, – значимых.

– Я знаю не так уж много пар, способных на это, – сказал Уилт. Салли потрогала пальцем его капусту.

– Ну как же так? У вас с Евой все бывает по-настоящему.

– Довольно редко, – сказал Уилт. Салли засмеялась.

– О крошка, вы такая правдивая крошка, – сказала она. поднимаясь, чтобы принести еще две порции выпивки. Уилт посмотрел на свой стакан с сомнением. Похоже, он уже здорово набрался.

– Если я правдивая крошка, то какая крошка вы, крошка? – спросил он, стараясь, чтобы в последней «крошке» прозвучало не только презрение, но и нечто большее. Салли уютно прижалась к нему и зашептала на ухо.

– Я крошка, у которой есть тело, – сказала она.

– Это я вижу, – сказал Уилт. – И к тому же очень миленькое тельце.

– Это самое приятное из всего, что мне кто-либо когда-нибудь говорил, – сказала она.

– В этом случае, – заметил Уилт, схватив почерневшую сосиску, – у вас, вероятно, было тяжелое детство.

– Между прочим, так оно и было, – сказала Салли, отнимая у него сосиску. – Именно поэтому у меня сейчас такая большая потребность в любви. – Она засунула большую часть сосиски себе в рот, затем медленно вытащила ее и откусила кончик. Уилт покончил с капустой и запил ее прингшеймовским пуншем.

– Ну не ужасны ли они все? – спросила Салли, повернув голову на шум и смех в углу сада у жаровни.

Уилт тоже посмотрел.

– Между прочим, да, – сказал он. – А кто этот клоун в помочах?

– Это Гаскелл. Он так увлечен. Он обожает всякие игры. В Штатах он просто обожал кататься на подножке тепловоза и ходить на родео, а на прошлое Рождество он хотел нарядиться Дедом Морозом, отправиться к универмагу и там раздавать подарки. Конечно, никто ему этого не позволил.

– Это неудивительно, особенно если он отправился туда в этих помочах, – сказал Уилт. Салли расхохоталась.

– Вы, наверное. Овен, – сказала она. – У вас что на уме, то и на языке. – Она встала и потянула Уилта за собой. – Я хочу показать вам его игрушки. Это так забавно.

Уилт поставил тарелку, и они вошли в дом. На кухне Ева чистила апельсин для фруктового салата и беседовала с эфиопом об обряде обрезания. Эфиоп помогал ей резать бананы. В гостиной несколько пар энергично танцевали спина к спине под музыку 5-й симфонии Бетховена на скорости 78 оборотов.

– Бог мой, – сказал Уилт, увидав, как Салли вытащила бутылку водки из буфета. Они поднялись наверх и по небольшому коридорчику прошли в маленькую спальню, наполненную игрушками. На полу была разложена детская железная дорога, были там и боксерская груша, и огромный плюшевый медведь, и лошадь-качалка, и шлем пожарного, и надувная кукла в натуральную величину, как две капли воды похожая на настоящую женщину.

– Это Джуди, – представила ее Салли. – У нее самая настоящая п…а. Гаскелл просто помешан на пластике. – Уилт поморщился. – Это все его игрушки. Настоящий ребенок, только достигший половой зрелости.

Уилт оглядел комнату со всем ее содержимым и покачал головой.

– Такое впечатление, что он наверстывает упущенное в детстве, – заметил он.

– О Генри, вы такой проницательный, – сказала Салли, отвинчивая пробку с бутылки с водкой.