Ответа можно было бы и не ждать. Лицо доктора фон Блименстейн приобрело розовато-лиловый оттенок, на шее у нее вздулись вены.

— Не должны трогать? — яростно завопила она. Несколько пациентов поспешно устремились к главному корпусу. — Не должны трогать?! Вы меня вытащили сюда только затем, чтобы признаться, что трахаете цветных девок?!

Лейтенант Веркрамп понял, что совершил жуткую ошибку. Голос докторши был слышен за добрых полмили отсюда.

— Не я! — отчаянно закричал он. — Я говорю не о себе.

Доктор фон Блименстейн недоверчиво взглянула на него.

— Не вы? — переспросила она после затянувшейся паузы.

— Клянусь честью, — заверил ее Веркрамп. — Я просто хотел сказать, что некоторые полицейские так поступают. И я хотел с вами посоветоваться, как можно положить этому конец.

— Почему нельзя их просто арестовать и предать суду за нарушение законов о нравственности, как поступают в отношении всех прочих нарушителей?

Веркрамп отрицательно помотал головой.

— Ну, во-первых, они полицейские, и поэтому их довольно трудно поймать. А кроме того важно избежать скандала.

Доктор фон Блименстейн уставилась на него с выражением полного отвращения.

— Вы хотите сказать, что нечто подобное происходит постоянно?

Веркрамп кивнул.

— Но тогда наказание должно быть еще более строгим, — сказала врачиха. — Семь лет тюрьмы и десять ударов плетьми — этого слишком мало, чтобы удержать от преступления. С моей точки зрения, любого белого, который идет на половые сношения с черной, надо кастрировать.

— Совершенно с вами согласен, — с энтузиазмом поддержал Веркрамп. — Это принесло бы массу пользы.

Доктор фон Блименстейн подозрительно посмотрела на него, но ничто в выражении лица Веркрампа не давало оснований думать, будто он иронизирует. Лейтенант глядел на нее с нескрываемым обожанием. Воодушевленная его откровенностью, врачиха стала развивать свою мысль дальше.

— Я столь нетерпима к смешению рас, так ненавижу межрасовые сношения, что готова даже делать эту операцию сама. Да — а что здесь такого?

Лейтенант Веркрамп внезапно смертельно побледнел. Мысль о том, чтобы оказаться кастрированным прекрасной врачихой, так совпадала с его собственными мазохистскими фантазиями, что ему стало плохо.

— Нет, нет, ничего. — Он попытался перевести дух и одновременно стряхнуть с себя видение — сам он лежит на операционном столе, а к нему подходит врачиха в маске и прочем облачении хирурга.

— Здесь немного жарко.

Доктор фон Блименстейн взяла его под руку.

— Давайте продолжим беседу у меня в коттедже там прохладно, и мы сможем приготовить чай.

Лейтенант Веркрамп позволил увести себя с плаца к коттеджу. Как и все остальные корпуса больницы, этот дом тоже был построен еще в начале века; тогда в нем жили офицеры. С южной стороны дома была веранда, откуда открывался вид на холмы, за которыми проглядывало море. Внутри дома царил полумрак и было прохладно. Пока доктор фон Блименстейн готовила чай, лейтенант Веркрамп сидел в гостиной и несколько запоздало размышлял, стоило ли ему затрагивать тему секса в разговоре с такой сильной женщиной, как врачиха.

— Снимайте пиджак, располагайтесь как дома, — предложила докторша, войдя с подносом, на котором стояло все необходимое для чая. Веркрамп нервно замотал головой. Он не привык пить чай в обществе леди, которая предлагала бы снять пиджак. Кроме того, ему казалось, что его подтяжки будут констрастировать с убранством комнаты, отделанной с большим вкусом.

— Бросьте, не надо меня стесняться, — сказала докторша, — я вас не съем. — Мысль о том, чтобы оказаться съеденным врачихой, которая только что выступала как убежденная сторонница кастрации, подействовала на Веркрампа. Он поспешно пересел в кресло.

— Не волнуйтесь, мне тут очень удобно, — сказал он, но доктора фон Блименстейн это не убедило.

— Давайте я вам помогу, — сказала она, поднимаясь со своего кресла так, что лейтенанту Веркрампу стала видна гораздо бо́льшая часть ее ног, чем ему удавалось подсмотреть раньше. — Я знаю, как это делается, — улыбнулась она. Веркрамп охотно поверил.

— У меня большой опыт в больнице. — Ощущая себя хорьком, перед которым вдруг возник гигантский кролик, Веркрамп сидел в кресле, как загипнотизированный, и смотрел на приближавшуюся к нему докторшу.

— Встаньте, — сказала она.

Веркрамп встал, очутившись с ней лицом к лицу. Пальцы доктора фон Блименстейн расстегнули пуговицы на его пиджаке, и в следующее мгновение она уже снимала с него пиджак, причем так, что он не смог бы даже пошевелить рукой.

— Вот и все, — мягко сказала она, улыбаясь ему прямо в лицо, — так ведь намного приятнее, правда?

Сам лейтенант Веркрамп вряд ли воспользовался бы словом «приятнее» для того, чтобы передать обуревавшие его в этот момент чувства. Когда ее холодные пальцы начали развязывать галстук, Веркрамп ощутил, что какая-то сила, противостоять которой он не властен, переносит его из отдаленного и безопасного мира сексуальных фантазий в мир реального и близкого удовлетворения. Сказав нечто нечленораздельное и ощутив внезапное облегчение, лейтенант Веркрамп повис на врачихе, и только ее сильные руки удержали его от падения на пол. Он почувствовал около своего лица ее волосы, полумрак в комнате, казалось, сгустился еще больше, услышал ее шепот: «Ну вот и хорошо, мой милый», — и потерял сознание.

Спустя двадцать минут он снова сидел в кресле, испытывая скованность от угрызений совести и смущения, и гадал, как ему поступить, если ему предложат еще чашечку чая. Если он скажет «нет», то чашку у него заберут, и тем дело и кончится. Сказать же «да» означало бы лишиться того единственного средства, при помощи которого он как-то еще скрывал неспособность в достаточной мере контролировать собственное поведение. Тем временем доктор фон Блименстейн рассказывала ему о том, что причиной всех сексуальных проблем всегда является комплекс вины. По мнению Веркрампа, ее рассуждения не выдерживали критики. Однако ум его был слишком занят решением вопроса, соглашаться или нет на следующую чашку чая, и потому лейтенант не ввязывался в спор. В конце концов он решил, что лучше всего будет ответить «Да, пожалуйста» и одновременно положить ногу на ногу. Он пришел к этому заключению как раз в тот момент, когда доктор фон Блименстейн заметила, что его чашка уже пуста. «Еще чая?» — предложила она и потянулась за его чашкой. Тщательно составленный план рухнул, не начав даже претворяться в жизнь. Лейтенант Веркрамп полагал, что докторша подойдет к нему и возьмет чашку, а не станет дожидаться, пока ей эту чашку протянут. Пытаясь одновременно продемонстрировать скромность и хорошие манеры, Веркрамп заложил ногу на ногу и встал, попутно пролив себе на брюки те остатки чая, которые он оставил в чашке на случай, если решит ответить «нет». Пролитый чай смешался с прежними результатами его неумения держать себя. Лейтенант Веркрамп расставил ноги и посмотрел вниз, испытывая стыд и замешательство. Докторша среагировала практичнее. Подобрав с пола чашку и вовремя выхватив у него из руки блюдце, она вышла из комнаты и почти тут же вернулась, неся мокрое полотенце.

— Нельзя оставлять на форме пятна, — проворковала она по-матерински, тем самым тотчас сломив возможное сопротивление Веркрампа и не оставив ему времени подумать над возможными последствиями своей готовности к подчинению. Он еще не успел толком сообразить, что происходит, а прекрасная докторша уже протирала ему ширинку полотенцем.

Реакция лейтенанта Веркрампа оказалась мгновенной. Первый раз еще куда ни шло, но выдержать нечто подобное дважды он не мог. Сложившись почти вдвое — как будто бы у него внезапно начались родовые схватки, — он судорожно отпрыгнул от врачихи и ее искушающих рук.

— Нет, — закричал он, — только не это! Хватит, — и спрятался позади кресла.

Его реакция крайне удивила доктора фон Блименстейн.

— Что хватит? — спросила она, все еще стоя на полу на коленях в том месте, где ее оставил прыжок Веркрампа.