– На самом Моубрее, на его одежде нет следов крови?

– Нет. Но он вполне мог успеть помыться и даже переодеться. Мы ведь не знаем, сколько запасных рубашек он захватил с собой. В его сумке мы нашли одну рабочую рубашку и одну белую, воскресную. Возможно, их было больше.

Ратлидж вернул папку Хильдебранду.

– Вы позволите мне повидаться с Моубреем?

Хильдебранд встал и ехидно улыбнулся:

– По-моему, знакомство с ним пойдет вам на пользу! Ключ от камеры возьмем по пути.

Они снова вышли в темный коридор и прошли его до конца; ключ хранился в небольшом шкафчике. Хильдебранд отпер дверь слева. Металлический ключ громко лязгал в замке, действуя Ратлиджу на нервы. Когда дверь распахнулась, Хильдебранд сказал:

– К тебе гости, Моубрей. Из самого Скотленд-Ярда. Встать!

Человек, лежавший на койке, застеленной серым солдатским одеялом, медленно спустил ноги на пол и посмотрел на вошедших невыразительным взглядом. Положение он поменял с большим трудом, как будто даже незначительные физические усилия чрезмерно утомляли его, высасывали все силы.

Ратлидж взял стул, стоявший у дальней стены узкой камеры, и придвинул его ближе к койке. Камера оказалась узкой, длинной, без окон. Духота стояла такая, что, казалось, воздух можно пощупать рукой. Хэмиш что-то настойчиво повторял.

– Мистер Моубрей! – обратился к заключенному Ратлидж.

Моубрей пошевелил ногами и кивнул.

– Ту женщину, которую нашли в поле, убили вы? Женщину в розовом платье? – Ратлидж говорил тихо, спокойно; он не обвинял, а спрашивал как будто только из любопытства.

– Она была моей женой, я бы ни за что не обидел ее, – не сразу ответил Моубрей. Голос у него был хриплый, невыразительный.

– По словам таксиста, ты угрожал убить ее… – начал Хильдебранд, стоявший в дверях. Ратлидж жестом велел ему замолчать.

– Вы злились на нее, так? За то, что она вас обманула, причинила вам такие страдания. Вам ведь дали отпуск, чтобы вы могли похоронить жену и детей. И вдруг… она оказалась жива, и дети тоже, и когда вы увидели их, то первым делом испытали гнев. Неукротимый гнев.

– Я был потрясен… а поезд не останавливался… я вышел из себя… и говорил, не думая. Я бы ни за что не обидел ее.

– Даже за то, что она забрала детей и ушла от вас к другому?

Моубрей закрыл лицо руками.

– Его я бы с радостью убил, – хрипло ответил он, – за то, что увивался за ней. И заставил ее уйти от меня. Во всем виноват он, а не она!

– У него только что был адвокат, – снова вмешался Хильдебранд. – Научил его, что отвечать. Вы уже услышали от него больше, чем слышал я… Как будто…

Но Ратлидж не обращал на него внимания; он отмахнулся от потока слов, как будто их не произносили вовсе.

– Где вы оставили детей? Вы можете отвести нас к ним? Мы могли бы им помочь! – Он ждал ответа. Потом негромко добавил: – Вы ведь не хотите, чтобы они стали добычей лис или собак!

Моубрей вскинул голову, и в глазах его горела такая боль, что Ратлидж выругался себе под нос.

– Не знаю, – жалким голосом ответил Моубрей. – Я не знаю, где они. Триша всегда боялась темноты. Я бы ни за что не оставил ее одну в темноте! Но я ничего не помню… мне говорят, что я убил ее, и Берти тоже, а я ничего не помню! У меня в мыслях только ночь и день… вот и все. Я не могу думать о детях… Я схожу с ума!

Ратлидж встал. Он видел, что перед ним сломленный человек. Уж кто-кто, а он отлично знал все признаки! Добиться от Моубрея толку сейчас невозможно. Страшные картины, которые проходят перед его глазами – было все на самом деле или ему только внушили, что так было, – впечатались в его сознание, и сейчас почти невозможно отделить то, что происходило в действительности, от того, что Моубрею только кажется.

Хэмиш злорадно напоминал ему о таких вещах, которые сам Ратлидж предпочитал забыть. Борьба с Хэмишем отнимала у Ратлиджа последние силы.

Моубрей смотрел на него взглядом побитой собаки. Ратлидж повернулся к двери. Он не доверял собственному голосу, потому что ничем не мог утешить несчастного. Моубрей внимательно наблюдал за ним. Потом они с Хильдебрандом вышли за дверь, оставив узника наедине с тишиной и его совестью. Ратлидж молчал, когда ключ снова заскрежетал в замке и Хильдебранд убрал его в шкафчик, но ему по-прежнему было душно, ему словно передались безнадежность, ужас и страх, оставшиеся за дверью.

– Беднягу даже жалко – если не видеть, что он натворил. – Хильдебранд ждал Ратлиджа с вежливым нетерпением, собираясь проводить его назад, в свой кабинет.

– Не спускайте с него глаз – он может покончить с собой, – сказал наконец Ратлидж. – Приставьте к нему охрану, констебля. Пусть его караулят днем и ночью…

– У меня и так не хватает людей… сейчас ведь приходится вести поиск детей…

– И тем не менее! Если он покончит с собой, скорее всего, вам так и не удастся найти детей! – Ратлидж зашагал вперед. Он чувствовал, что Хильдебранд, следующий за ним, возмущен до глубины души, но ему было все равно. Он больше ни минуты не мог оставаться в темном, душном и мрачном коридоре.

– Повторяю, я не умею творить чудеса! – настаивал Хильдебранд.

Ратлиджу приходилось вести войну на два фронта. Хэмиш язвительно напоминал ему, что у Моубрея нет такой роскоши, как возможность выбора – скорее всего, он уже не надеется когда-нибудь выйти на воздух и увидеть солнце. Ратлидж возразил: все признаки указывают на то, что Моубрей убил детей и выбор все-таки сделал сам.

– Если он покончит с собой, отвечать придется вам, – заметил он, когда Хильдебранд поравнялся с ним.

– Уж он от виселицы не уйдет, я об этом позабочусь! – сквозь зубы процедил Хильдебранд. – Ладно, уговорили. Приставлю к нему охрану.

Ратлидж снял номер в гостинице «Лебедь», на третьем этаже. Окна в номере выходили на главную улицу. Он поставил чемодан у высокого платяного шкафа, распахнул створки и невольно зажмурился от волны жаркого воздуха. Он открыл дверь, чтобы сквозняк немного разогнал полуденную жару.

Он стоял у окна и смотрел на улицу. Одним концом она упиралась в небольшую рощицу, другим – в старую рыночную площадь. По обочинам стояли телеги. Напротив гостиницы кого-то ждали два автомобиля; еще один только что отъехал и начал с рокотом подниматься в гору.

Состояние у Ратлиджа было подавленное. Даже Хэмиш молчал; ему нечего было сказать. Ратлиджа одолевали гнетущие мысли. Он обвинял себя в том, что никак не помог Моубрею. Даже наоборот, он позаботился о том, чтобы Моубрей благополучно дожил до виселицы. Еще неизвестно, что хуже…

Моубрей перенес страшную трагедию. Он не убийца по натуре. Возможно, он убил от удивления, потрясения и мгновенной, непреодолимой ярости. Правда, молодой женщине, погибшей от его рук, от этого не легче! Наверное, здесь все вздохнули бы с облегчением, если бы Моубрей сам вынес себе смертный приговор. Но закон запрещает самоубийство, и долг полиции – его предотвратить. И позволить бедняге мучиться, вспоминая о том, что он сделал, до тех пор, пока палач его величества законным образом не положит конец его страданиям.

Все бессмысленно! Ратлидж вздохнул и стал распаковывать вещи. В дверь постучали; вошла горничная с подносом.

– Вот, выпейте чаю, сэр. Сейчас уже поздно, и в столовой не накрыто, но у нас на кухне остались кексы и сэндвичи… – Она застенчиво улыбнулась.

– Спасибо… – Ратлидж бросил на горничную вопросительный взгляд, и она подсказала:

– Пег.

– Спасибо, Пег!

Девушка поставила поднос на стол и сняла салфетку. На блюдах лежали аппетитные с виду крошечные сэндвичи с яйцом и огурцом, мясные пироги и кексы с глазурью. Все казалось свежим. Очевидно, в гостинице «Лебедь» серьезно относились к питанию постояльцев.

Пег присела в реверансе и направилась к двери. Ратлидж остановил ее вопросом:

– В вашей гостинице часто останавливаются пассажиры, приезжающие двенадцатичасовым поездом?

– Нет, сэр, не часто. В основном те, кто сходит с двенадцатичасового, живут либо в самом городе, либо в соседних деревнях, где нет станции. Обычно у нас наплыв постояльцев в базарные дни, в такие, как сегодня, например. Или если тут проводится дознание. Или похороны, если покойник был человеком известным. – Пег поморщилась. – Знаете, я видела того человека, мистера Моубрея. Он ведь и к нам заходил узнать, не остановились ли у нас его жена и дети. Он ужасно злился. Чуть голову мне не откусил, когда я сказала, что мистер Снеллинг – это наш управляющий – разговаривает по телефону и не может выйти и поговорить с ним.