Молчаливый шофер, бойфренд Экстази, или Фантазии, или Моделистки, или чей там еще, напряг бицепс. Под набитым на плече питбулем черными клыками оскалилось имя – «Сатана».

И Искупление, которой только дай повод что‑нибудь искупить, согласилась. И ничего странного. Она сама об этом думала.

Может быть, доберман. На крайняк питбуль. Но вообще ей нравятся породы покрупнее. Вроде бы.

Большие. Мощные. Хорошо оснащенные.

Русская борзая или мастиф.

И стриптизерша с именем, взятым в честь какого‑то пустяка, которого ей не хватает для счастья, – Слава, или Харизма, или Диплом по массажной терапии, – она сразу все поняла. Ей в голову пришла блестящая мысль. Наверное, уловила флюиды.

У моей пока еще бывшей девушки есть чихуа‑хуа. Женского пола. Этот меховой гульфик искупал все наши недостатки. Я, например, ревнивый.

Когда лимузин выгрузил Искупление у клуба, ее мамочка от представшего перед ней зрелища протрезвела быстрее, чем от разряда дефибриллятора.

Она провела пальцами по царапинам, уходившим под рукава, по трем раздутым красным отметинам от когтей на руке, по лохмотьям, оставшимся от приталенного летнего платья – из тех, в которых девушки почему‑то всегда похожи на беременных малолеток, – провела и могла уже ни о чем не спрашивать. Когда‑то она и сама, должно быть, обсуждала свое будущее в киноиндустрии, да только дело не выгорело.

Она встряхнула дочь за изрезанные плечи.

– Что. Ты. Наделала?

Глаза монетками блестели в глазницах, похожих из‑за потекшей туши на два мутных колодца желаний. Искупление – сонная, сбитая с толку, растрепанная, очень пьяная и еще больше уставшая – отвела взгляд.

– Ничего, – сказала она. – Расслабься, мы ездили поглядеть на скейтеров, – сказала она. – Успокойся, Сьюзи, – сказала она своей мамочке. – Я просто устала, – сказала она. Хотела скинуть с плеч руки, но сил не хватило. – Ну, покурила немного, и что? – Она смахнула салфеткой каплю под маминым носом. – Чья бы корова мычала.

В тот момент ее мамочку могли звать Ответственность или Общество анонимных алкоголиков. Может быть, даже Регулирование рождаемости. Глаза у нее были огромные, как сквозная рана, и такие же мокрые. Она повторяла одно и то же, но обращалась уже не к дочери. Она отчитывала свое отражение в жадных до камеры, испачканных тушью глазах. Будто в зеркале.

Что ты наделала?

А когда этот решающий материнско‑дочерний миг пролетел, они оказались одни.

Не было стриптизерш. Не было шофера, киношника на подработке. Не было водки, и кокс давно исчез. Только мама и дочка, их грехи, четыре дня и три ночи в «Луксоре» и злая официантка со здоровенным счетом.

Это настолько незаконно, что незаконно даже в Лас‑Вегасе.

Некоторым людям не хватает самоотверженности, необходимой для воспитания. Таким нельзя заводить детей. Их отпрыски в итоге всегда поступают по‑своему, а не как им велят. Срываются с цепи и грызут мебель, если можно так выразиться. Скверная родословная тянет их вниз. У Искупления был перед глазами хороший пример.

И поскольку это первое, о чем меня всегда спрашивают: да, она дико хорошенькая. Типаж начинающей стриптизерши с косичками. Из тех, кого находят мертвыми в гостиничной ванне. Большие глаза, надутые губки – сама невинность. Уломаешь на что угодно.

Та пословица – будто бы все, что случилось в Вегасе, останется в Вегасе, – она, как и все остальное в Вегасе, чистый обман.

Обычно перед тем, как поведать свою историю, эта стерва очищает совесть водкой – так преступник подбавляет бензина в погребальный костер, чтобы уничтожить улики. Влейте в нее бутылку чего угодно сорокаградусного, и пламя будет пылать всю ночь. А когда станет невыносимым, она начнет его изрыгать, будто всякое ухо в пределе слышимости принадлежит ее личному духовнику. Безотказная, как менструация, и такая же предсказуемая, она ищет утешения в стае. Приманкой служит ее смазливое личико. Она исповедуется, свернувшись клубком, но ни о чем не жалеет. Ей не стыдно. Никто не пытается ее понять, не говорит ей слов утешения. Ничего не говорит.

По‑настоящему люди не забывают об Искуплении, хотя и делают вид.

Ее исповеди липнут к душе, как смола. Даже когда грязь высыхает и отваливается, остается пятно.

Не знаю, чего она хочет – признать свою боль, найти общую душу или еще что.

И поскольку это второе, о чем меня всегда спрашивают: да, я кидал ей палку. Она лучшая собутыльница моей пока что бывшей подружки, так что неожиданности случаются. Всего‑то разок. И я был очень, очень пьян. Как Хэнк Уильямс‑старший. Как Гомер Симпсон.

Но вы лучше помалкивайте. Это наш секрет.

И поскольку это третье, о чем меня всегда спрашивают: да, дело было до  Вегаса. Хотя Искупление часто заставляет меня задуматься, так ли уж важен размер.

Она добавляет в рассказ такие подробности и словечки, которые я не могу повторить с невозмутимым лицом. «Струя», «оргазм» и «рывок». «Боль» и «горячая липкая жижа». Когда история доходит до мурашек по телу, порванной обивки и ведра непатентованной смазки, полкомнаты как ветром сдувает – и это еще колючий ошейник не успели надеть.

Те, кто уходит, слышали историю раньше, и им хватило одного раза. Остальным, вроде вас, придется по‑новому взглянуть на пословицу «собака – друг человека».

Неискушенные слушатели не просто смолкают – их гул уносится прочь, как торнадо. Они трясут головами, крепче крепкого держат любимых за руки и смотрят куда угодно, только не на Искупление. А та продолжает рассказ. Она боится, что в дверь однажды постучит ФБР. Вдруг заметут того шофера или еще что. Ей ведь обещали копию видео, но не прислали, обманщики.

И это хуже всего, говорит она, – знать, что тебя накололи. А вообще она очень рада, что получила диплом косметолога и нашла свое место. С большой лужайкой. А все потому, что держала ушки на макушке.

Это такой изврат, что даже бывалые БДСМщики сходились во мнении: это изврат.

Даже матерая госпожа в фуражке гестапо из клуба «Резиновый шар» выглядела слегка ошарашенно.

Даже толстый бухгалтер, любитель светить телесами, на которых из всей одежды только пара лоскутов изоленты, – даже его обвислой заднице показалось, что у нашей героини дурной вкус.

Последний раз, когда я слышал ее историю, среди публики был один парень без рук и ног – только голова и грудная клетка. В готик‑индастриал‑клубах он ложится на пол и платит девицам, чтобы те прошлись ему по груди на шпильках. Так вот, он посмотрел на Искупление снизу вверх и сказал: «Да, это изврат».

С каждым выступлением добавляется новая подробность. Во второй раз это была порода. В третий – кличка. Однажды Искупление описала все тонкости определенной позиции. Потом пожаловалась на яркое освещение. Всякий раз сцена становилась все резче. С каждым крупным планом комната пустела.

После нескольких выступлений, получивших нелестные отзывы, Искупление ушла в оборону. Теперь она рационализирует свой опыт как естественный. Приводит исторические примеры от древних греков до наших дней. Произносит слово «любовь». То же самое, которым раньше описывала свои чувства к волонтерству и дешевой водке.

Мы с ее нынешним бойфрендом не тусуемся. Я парень не самый крупный, но мимо слона в комнате не протиснусь. Однако наши девушки дружат. Совсем его избегать я не могу.

На одной вечеринке, пока Искупление излагала свою историю, мы вышли проветриться и спрятаться от чужих глаз. Он рассказал мне, что, вопреки популярному заблуждению, собачья сперма может оплодотворить человеческую яйцеклетку. Выкидыши, сообщил он, омерзительны и ни на что не похожи. Нет ни крошечных пальчиков, ничего, что республиканцы заставили бы вас сохранить. Вам не придется воспитывать на чердаке Анубиса Минотавра. Больше похоже на раздавленный томат. Он сказал, что провел разыскания в интернете. Сказал – а кто бы на его месте поступил иначе?

В барах Искупление зовут разными именами, в основном за спиной, и «Искупления» среди них нет. Ни одно не отличается точностью. Ни одно не подчеркивает ее особенность, как бывает с детскими прозвищами – Вонючка, Жируха или Собачья подстилка. Ее называют шлюхой, извращенкой и шизанутой. От нее держатся подальше и не говорят вслух того, о чем думают. Ни в какую не хотят включать воображение.