Я разворачиваю второй гамбургер и слышу, как ее пухлые губы произносят:

– Точно так же пахнет пластиковая взрывчатка.

Я думаю:

«Плечи прямо. Взгляд направо.

Взгляд налево. И вперед».

– Дуреха, это сульфид аммония, – фыркает доктор Аллен. – Ставлю три к одному, она опять на таблетках. С кем поспорим?

«Апидексин», «Фенфедра» и «Декаслим».

«Лептовокс» и «Липофьюз».

Девяносто три процента неудач.

Когда ищешь один успешный вариант из десяти тысяч возможных разочарований, сложнее всего убрать из уравнения свою покорность и силу воли. Найти способ, который позволит быть собой. Остальное – дело времени.

Сколько бы его ни потребовалось.

Еще один месяц.

Спустя двадцать четыре фунта и три одежных размера, когда одиннадцать шоколадных эклеров взывают к возмездию из моего живота, а голая задница елозит по заваленному бумагами столу, я насчитываю – одно, два, четыре – четыре пигментных пятна на черенке доктора Спайсера каждый раз, когда тот вынимает его из меня.

– Черт, ну ты и похудела! – пыхтит он.

Я перевожу взгляд на обои с плюшевыми мишками, обрамляющие стойку с брошюрами: порок сердца, рак простаты, гипогликемия.

Аутизм… опухоль головного мозга… герпес…

Об меня ритмично ударяются его паховые волосы с алюминиевым отливом. Желудок прихватывает, и я тихонько скулю.

Глаза доктора Спайсера высыхают и округляются.

– Ты кончаешь?

Он ускоряется, бледный бугристый член подрагивает, галстук с героями «Луни тьюнс» отлетает от живота с каждым толчком.

– Кончаешь, да?

…мышечная дистрофия… врожденное слабоумие…

Нос повыше, улыбайся и маши.

– Ага, – бормочу я.

Но удары уже сливаются в один глубокий долгий рывок, и кремовая начинка, наполнив меня, как пирожное, сочится через края.

Кап‑кап.

Доктор Спайсер тяжело дышит, промокает галстуком лоб и щеки: поросенок Порки и Уилл И. Койот преграждают дорогу кофейному запаху изо рта. На серовато‑коричневый линолеум шлепаются белые капли. Влажный галстук скользит между пальцев.

– Ты предохраняешься? – спрашивает док, не обращая внимания на эластичные нити, свисающие с его члена, как тарзанка.

Плюх.

Снова спазмы, я пытаюсь сдержать гримасу, впиваюсь пальцами в стол для обследований и ломаю пару ногтей. Очередной стон.

– Да, мне тоже понравилось. – Он улыбается, ковыляет со спущенными брюками к стойке, достает из жестяного дозатора бумажное полотенце и вытирает член. – Нет, правда. – Он комкает и выбрасывает бумагу, словно не замечая, что моя вагина пускает слюни. – Предохраняешься?

Мужики всегда так – сначала кончат, потом спрашивают.

– Медицинская группа Брекенриджа – пожалуйста, оставайтесь на линии, – выдыхаю я в ответ на сигнал гарнитуры. Доктор Спайсер заносит ручку над рецептурным бланком. Мне по‑прежнему нечем подтереться.

– Пропишу «Левонелль»… на всякий случай, – бормочет он.

– Да предохраняюсь я! А теперь, может, поднимешь задницу и подашь полотенце?

Я уже начала падать в его глазах.

До намеченного веса еще худеть и худеть, но я уже вернулась к прежней чудовищной сущности: маленькая мисс Миранда Прит‑чёрт, супервагина. Коллеги, совсем как знакомые мальчики в старые времена, чешут затылки и гадают, как эта покорная секретарша стала такой неприступной. Вместо научного центра у них – офисный кулер.

(11:04) Доктор Лэнгли:

– Ставлю на мет.

(11:04) Доктор Алмер:

– Штуку баксов на домашнюю колонотерапию и спиды.

(11:05) Доктор Девилль:

– Что бы это ни было, у него явно есть побочные эффекты.

Слухи доходят урывками, но никто из врачей даже не дает себе труд подумать, до какой степени ответственен за такое поведение мой новый друг. С кем поведешься, от того и наберешься.

(13:04) Медсестра Фаулер:

– Эй, вешалка, пойдем перекусим. В таком виде тебе на примерку нельзя, надо что‑то делать.

Гарнитура сигналит, и я говорю:

– Брекенридж – пожалуйста, оставайтесь на линии.

Моя подельница Хизер Фаулер достает из сумки пузырьки и коробочки.

Я глотаю третью за день таблетку «Перкосета» и прикидываю, как скоро доктору Ричардсу, Кэмдену или Лейси надоест продлевать мне рецепт.

Хизер трактует мой отстраненный взгляд по‑своему.

– Не налегай на «Перкосет», если не хочешь в обморок хлопнуться.

За плечами – много месяцев и одежных размеров, на носу час «Ч», а спазмы совершенно невыносимы. Игра, поначалу такая невинная, хотя и небезопасная, стала рутиной – я теперь только и делаю, что пытаюсь удержать себя на плаву. Фаулер ничего не знает о моем эффективном методе, что не мешает ей рьяно меня поддерживать: пищевыми добавками, косметикой и советами бывалого профи. Я будто сдала ей внаем свою жизнь, а она за это укрепляет мою красоту и жизнеспособность.

Маникюр, педикюр. Шелушение.

Солярий высокого давления и роскошный уход за волосами.

Я еще не вернула корону, но со мной уже обращаются как с королевой.

Хизер протягивает мне тюбик и три пузырька.

– Надо разобраться с прыщами, если только тебе не кажется, что пицца вместо лица – это сексуально.

Она громко ставит на стол еще две бутылочки и добавляет:

– Между прочим, я только что пыталась пошутить.

На маленьком зеленом тюбике написано: «Проактив».

Коллекцию дополняют витамины A, B6 и C.

Я нетерпеливо барабаню пальцами и ломаю о деревянную столешницу еще один ноготь. Срикошетив, он летит через весь офис.

– Это из‑за того, что у тебя низкий кальций и цинк. – Медсестра Фаулер достает еще упаковку‑другую таблеток и тюбик со средством для ухода за кожей, а затем тычет пальцем мне в нос. – И никаких вам коктейлей, кроме «отвертки» с мякотью, юная леди!

Если вы королева красоты и готовитесь к громкому возвращению, помните: персональная медсестра – это так же важно, как личный стилист, тренер и диетолог. Короля делает свита, и если я до сих пор не развалилась на части, то лишь благодаря Хизер, скормившей мне уйму таблеток и пищевых добавок. Больше лосьонов и увлажнителей!

– Принимай двойную дозу, пока десны не перестанут кровить, – приказывает она и ставит витамин C в один ряд с четырьмя упаковками «Эксердина». За ними идут тиамин и ниацин. – И B7, чтобы не выпадали волосы и кожа не сохла.

Она вкладывает в мою липкую ладошку две таблетки, и я запиваю их диетической колой. Хизер всучивает мне еще пару дорогих тюбиков, отбирает газировку, открывает «Эвиан» и нежно командует:

– Прополощи и выплюнь, шалава.

Побывавшая во рту вода похожа на розовый лимонад.

Хизер поочередно стучит ноготком с корейским маникюром по каждому тюбику и перечисляет:

– Антисептик… Блеск для зубов… Восстановитель эмали…

Я трясу головой и строю гримасу непослушания, жертвой которой становятся миллионы папаш по всему миру, когда приходит время собирать игрушки.

– У меня от этого дерьма десны болят. – Я подбавляю жалости в голос, упустив из виду, что Фаулер ежедневно втыкает в детишек шприцы. Мои жалобы ей – как слону дробина.

– Ты блевать ходишь, как на работу, для зубов это очень вредно, – поучает она, подталкивая ко мне первый тюбик. – Нет, серьезно, ты хоть знаешь, до чего эта гадость кислотная?

«Как ты не понимаешь, черт возьми?!» – сквозит в ее тоне.

Булимия дает сбой в девяноста двух случаях из ста, но все и без статистики знают, что это ненадежно.

Гарнитура сигналит, и мой больной, кровоточащий рот говорит:

– Брекенридж, оставайтесь на линии.

Я глотаю еще один «Перкосет» и жалобно добавляю:

– Но они правда очень болят. Как… очень.

Медсестра Фаулер коварно ухмыляется.

– Миранда, рот – это все равно что вагина, только на лице. – Она берет первый тюбик и отвинчивает пластиковый колпачок.

Я кривлю губы, задевая больные, кровоточащие десны.

– Даже корона из платины с бриллиантами тебе не поможет. – Она выдавливает на палец жемчужную каплю и сует ее мне под нос, так что букет из лака и антисептика заползает в ноздри раньше, чем я успеваю вдохнуть. – Потому что щербатая окровавленная вагина никому не понравится, как ее ни украшай.