– А вот портативная пишущая машинка… Не хватает одной буквы. Кто даст пятьдесят? Нет желающих? Ладно, сорок. По-моему, не хватает «Ы»… Жду сорока… Хорошо, тридцать… Кто скажет тридцать?

– Двадцать! – вырвалось у Квиллера.

– Продано. Продано сообразительному господину с большими усами за двадцать баксов! А теперь сделаем перерыв на пятнадцать минут.

Квиллер был ошеломлен неожиданной удачей. Он и не собирался участвовать в аукционе.

– Давайте разомнем кости, – предложила миссис Кобб, потянув его за рукав, как старого знакомого.

Когда они встали, им преградил дорогу мужчина в красной фланелевой рубашке.

– Зачем ты купила дурацкий магнитофон? – потребовал он ответа у жены.

– Со временем узнаешь, – сказала она, вызывающе тряхнув головой. – Это репортер из «Дневного прибоя». Его интересует наша свободная комната.

– Она не сдается. Не люблю репортеров, – проворчал Кобб и ушел, засунув руки в карманы.

– Мой муж – самый несносный антиквар Хламтауна, – с гордостью сообщила миссис Кобб. – И очень красив, как вам кажется?

Квиллер искал ответ потактичнее, как вдруг возле двери раздался грохот, а потом крики и стоны. У входа стоял фотограф «Прибоя».

Крошка Спунер отличался двухметровым ростом и – вместе со всем оборудованием – двухсоткилограммовым весом. Его тучность усугублялась фотоаппаратами, коробками для объективов, экспонометрами, вспышками, кассетами с пленкой и складными треножниками, которые болтались на ремнях и веревках.

Миссис Кобб воскликнула:

– Ах, как жалко! Должно быть, это была севрская ваза на подставке в стиле ампир.

– Ценная?

– Около восьмисот долларов.

– Придержите мое место, – попросил Квиллер. – Я мигом вернусь.

Крошка Спунер с несчастным видом стоял у дверей.

– Честное слово, я не виноват, – уверял он Квиллера. – Я и не приближался к этой дурацкой вазе.

Он огорченно качнул аппаратурой, которая висела у него на шее и на плечах, и треножник ударил по бюсту Марии-Антуанетты. Квиллер обхватил руками холодный мрамор.

– Ой, – пискнул Крошка.

Аукционист посмотрел на остатки севрской вазы и приказал грузчикам аккуратно собрать осколки. Квиллер решил, что пора представляться.

– Мы хотим сделать пару снимков, – сообщил он аукционисту. – Можете спокойно работать. Не обращайте на фотографа внимания.

Воцарилось неловкое молчание. Кто-то нервно засмеялся.

– Ладно, неважно, – сказал фотограф. – Вот галерея. Я буду снимать с лестницы.

– Спокойнее, – предостерег Квиллер. – Разбил – купил.

Спунер презрительно огляделся:

– Тебе нужна форма или содержание? Не знаю, что и делать со всей этой ерундой. Слишком много динамичных линий и никакого контраста.

Он вразвалку направился к лестнице, все его снаряжение заколыхалось, а треножник чудом избежал столкновения с дверцей из кронгласса[2].

Вернувшись на свое место, Квиллер объяснил соседке:

– Это единственный в мире газетный фотограф с докторской степенью по математике. Но иногда немного неуклюж.

– Что вы говорите! – поразилась миссис Кобб. – Но если он такой умный, почему он работает в газете?

Снова раздался стук молотка, и началась вторая часть аукциона. Наконец выставили самые желанные предметы: английский книжный шкаф, комод стиля «буль» с инкрустацией из бронзы и перламутра, греческую икону семнадцатого века и небольшую коллекцию бенинской бронзы.

Время от времени полыхала вспышка фотографа; женщины при этом поправляли прически и делали умные лица.

– А теперь, – возвестил аукционист, – прекрасная пара настоящих французских стульев…

Вдруг кто-то громко закричал:

– Берегись!!!

Грузчик бросился вперед, вытянув руки, и едва успел удержать накренившееся зеркало. Еще миг – и оно, чуть ли не до потолка, рухнуло бы на зрителей.

Все перевели дух, а у Квиллера вырвалось: «Ух ты!» – и он поискал глазами Спунера.

Фотограф, свесившись с перил галереи, встретился взглядом с журналистом и пожал плечами.

Миссис Кобб сказала:

– Никогда еще не случалось на аукционе столько странного! Просто мурашки по коже! Вы верите в привидения?

Зрители нервничали и шумели. Аукционист повысил голос и еще больше увеличил темп. Он махал руками, указывал большим пальцем то на покупателей, то через плечо, не глядя, на выставленный предмет, в общем, доводил публику до неистовства.

– Он вам нужен или нет?! Есть пятьсот… Я слышу шестьсот? Что с вами случилось? Ему же двести лет! Хочу семьсот… Где семьсот? Да я сам куплю за семьсот! Так, так… Забирайте!!!

Молоток стукнул о кафедру. Возбуждение зрителей дошло до предела.

Двухсотлетний письменный стол унесли. Все с нетерпением ждали следующего лота.

Но тут действо прервалось: аукционист завел разговор с адвокатом. Оба выглядели как-то нерешительно. Потом кивнули друг другу и подозвали грузчика. Секунду спустя зал притих. На подиум поставили странный предмет: квадратное основание, на нем медный шар, увенчанный полосой черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и все это около метра в высоту.

– Это он! – прошептал кто-то за спиной Квиллера. – Тот самый шпиль!

Рядом миссис Кобб качала головой, прикрывая лицо руками:

– О, не следовало им этого делать!

– Вот, – нарочито медленно произнес аукционист, – архитектурное украшение с крыши, вероятно со старого дома. Шар из чистой меди. Нужно только чуточку отшлифовать. Сколько нам предлагают?

В публике шушукались.

– Кровь стынет в жилах, – прошептал кто-то.

– Я и не думала, что они решатся его выставить.

– Кто дает цену? Посмотрите, кто дает цену?

– Ужасная бестактность, просто ужасная!

– Неужели Энди на самом деле упал на него?

– А вы не знали? Его просто проткнуло!

– Нет!!! – возопила миссис Кобб.

И тут раздался ужасающий треск. С потолка сорвалась бронзовая люстра и рухнула на пол у ног мистера Мауса, адвоката.

В свое время это был великолепный викторианский особняк: внушительный фасад из красного кирпича с белыми колоннами, широкие ступени и перила из узорчатого кованого железа. Теперь краска облупилась, а ступеньки кое-где потрескались и раскрошились.

В этом здании и находился антикварный магазин Коббов «Древности», окна по обе стороны от входа были украшены цветным стеклом и старинными безделушками.

Квиллер пришел сюда с миссис Кобб сразу после аукциона, и она оставила его в изрядно обшарпанном холле.

– Посмотрите пока, что у нас есть в магазине, – сказала она, – а я поднимусь наверх и проверю, в каком состоянии комната. Два месяца подряд мы продавали оттуда вещи, и, возможно, там беспорядок.

– Она пустовала два месяца? – переспросил Квиллер, посчитав в уме, что с октября. – А кто был вашим последним жильцом?

Миссис Кобб ответила извиняющимся тоном:

– Там жил Энди Гланц. Надеюсь, вас это не смутит? Вы не слишком впечатлительны?

Она поспешила наверх, а Квиллер прошелся по коридору, хотя и несколько запущенному, но изысканно широкому, украшенному резьбой по дереву и изящными газовыми рожками, приспособленными для электрического освещения. Комнаты по обеим сторонам были полны всякой всячины на разных стадиях разрушения. В одной из них журналист увидел убранство старых домов: колонны, камины, выцветшие мраморные плиты, грязные витражи, железные ворота и обломки лестничных перил. Среди всего этого добра толпились покупатели, пришедшие с аукциона, оценивающе прищуривались и напускали на себя безразличный вид. Это были опытные охотники за древностями.

Затем Квиллер очутился в комнате, заполненной старыми колыбелями, медными кроватями, чемоданами, бидонами, флюгерами, утюгами, книгами и гравюрными портретами Авраама Линкольна. Кроме того, там была лампа, переделанная из какого-то примитивного навигационного прибора, и бар красного дерева с латунной стойкой, явно оставшийся от салуна начала века. За ней стоял мужчина в красной рубашке – небритый, но грубовато красивый. Он враждебно наблюдал за Квиллером.