Он описал эти «сливки»: их нарочито безвкусную одежду, странные разговоры, продуманные выражения лиц, хотя за день не сделал в блокноте ни одной заметки: за двадцать пять лет газетной беготни его память приучилась работать не хуже фотоаппарата.

И все же статья продвигалась медленно. Стол шатался, нехватка «О» выводила из себя, а от звездочек, которые он вставлял для наборщика, было уже тошно. К тому же его то и дело отвлекало воспоминание о глазах мисс Дакворт. Квиллер знал, что выражал их взгляд. Он означал одно из двух: элегантная антикварша либо близорука, либо… испугана.

Квиллера насторожило глухое ворчание, исходившее из горла Коко. Вскоре кто-то поднялся по лестнице и зашел в соседнюю комнату. Несколько минут спустя где-то зазвонил телефон. Потом тяжелые шаги снова раздались в коридоре.

Любопытство оказалось сильнее усидчивости, и журналист подошел к двери, полагая увидеть человека в шапке Санта-Клауса. Но теперь на том человеке была наполеоновская треуголка.

Мужчина с преувеличенным испугом вскинул руки. И налитые кровью глазки на его круглом безбровом лице широко раскрылись от изумления.

– Сэр! Вы испугали нас! – сказал он с театральной патетикой.

– Простите, я не хотел. Я только что переехал. Меня зовут Квиллер.

– Добро пожаловать в нашу скромную обитель, – ответил мужчина, разводя руками. Вдруг он посмотрел вниз: – А это что здесь у нас?

Оказывается, Коко последовал за Квиллером в коридор и теперь ласково терся о галоши незнакомца.

– Никогда за ним такого не замечал. Обычно Коко не ластится к незнакомым людям.

– Они чувствуют! Да, они все чувствуют! Бен Николас – друг всякой птицы и зверя.

– А-а, это у вас магазин в соседнем доме! Я работаю в «Дневном прибое» и пишу серию статей о Хламтауне.

– Прошу вас, удостойте нас своим посещением и напишите несколько добрых слов. Нам нужна реклама.

– Завтра, – пообещал Квиллер.

– Тогда до встречи!

Весело помахав рукой, антиквар отправился вниз, волоча за собой до смешного длинный шарф.

– Нас ожидает покупатель, – объяснил он. – Мы должны идти.

«Миссис Кобб оказалась права, – подумал Квиллер, – Бен Николас – сумасшедший. Но коту он явно понравился».

За дверью снова стало тихо. Журналист легкомысленно принялся писать о вещах ему неведомых (мейсенский гербовик, раннеамериканское дерево, квизальская компотница с шахматным узором), то и дело справляясь в словаре.

Через некоторое время, когда он двумя пальцами перепечатывал чистовик, ему показалось, будто что-то движется. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь медленно открывается: приотворилась сантиметров на десять и замерла.

– Да? Кто там? – требовательно произнес Квиллер.

Ответа не последовало. Журналист вскочил, подошел к двери и резко распахнул ее. Там никого не оказалось, но в конце коридора как будто что-то мелькнуло. Квиллер надавил пальцами на усталые глаза и всмотрелся в завалы красного дерева, сосны и ореха – ножки, крышки, ящики, сиденья, спинки… Вот что-то мелькнуло снова – за низким постельным шкафом. Кончик коричневого хвоста.

– Коко! – резко крикнул он.

Кот никак не отреагировал.

– Коко, вернись!

Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут.

Кот не обращал на Квиллера никакого внимания – так он поступал, когда сосредоточивался на каких-то личных делах.

Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орга́н. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты.

Добравшись до мебельной свалки, Квиллер протиснулся между комодом и мраморной полкой и всмотрелся в пространство за орга́ном, куда скрылся Коко.

– А ну вылезай, нет там для нас ничего интересного!

Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль бруска черного металла, заострявшегося кверху наподобие меча и покоившегося на медном шаре.

Усы встопорщились уже у журналиста. Вот, значит, как! Коко улизнул из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь Коко обнюхивал шпиль, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так он выражал только одно чувство – отвращение.

Квиллер нагнулся и схватил кота поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили.

– Миссис Кобб! – крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. – Я передумал! Мне нужен ключ!

Пока Айрис рылась в коробке, Квиллер теребил усы. В верхней губе появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве.

В тот же вечер, чуть позже, Квиллер занялся библиотекой борца за отмену рабства и так зачитался переплетенными в толстый том номерами «Освободителя», что только после полуночи сообразил: завтракать будет нечем. Он надел пальто и последнее свое приобретение – шляпу в черно-белую клетку, с круглыми мягкими твидовыми полями и с щегольским красным пером, самым красным из когда-либо им виденных, а красный цвет Квиллер обожал – и решил посетить магазинчик на углу, примеченный еще днем: объявление обещало круглосуточную торговлю.

Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег – на этот раз совсем не воинственно, а мягко и нежно. Квиллер помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая крупка припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у поребрика, мусорные бачки.

В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет из витрин бакалейного магазина, аптеки и бара «Львиный хвост». Из «Хвоста» выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке «под леопарда», заметив Квиллера, она направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своей лавки вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча себе под нос и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа.

Квиллер поднял воротник и быстрым шагом направился к магазинчику. На тротуаре кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанного сыра. Квиллер взял для себя банку растворимого кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов – пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленого сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его здесь не оказалось.

На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело-голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллера.

– Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, – сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. – Переехал в дом Коббов.

– Правда? Нет, правда?

Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон – ее иссиня-черные волосы были собраны в узел, как у балерины.

– Аукцион мне понравился. Пришло много народу, но вас я не видел.

Она с сожалением покачала головой:

– Я собиралась, но не хватило смелости.

– Мисс Дакворт, – решил перейти к делу Квиллер, – я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю о нем слишком мало. Помогите мне. – Было заметно, что предложение ей не по душе. – Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того.

Она заколебалась:

– Вы ведь не будете называть мое имя, правда?