– Ну, то было во время войны. Мужчины убивают мужчин, привычное дело. А те бедные женщины, кем бы они ни являлись, были беззащитны.

– И бедны в прямом смысле слова, – вздохнула Ирен и протянула мне игольник: – Пускай пока побудет у тебя. Нам пора снова наведаться к Пинк. Теперь, когда мы увидели все собственными глазами, она сможет быть с нами более откровенной.

– Почему ты так считаешь?

– Совместно пережитые испытания сплачивают даже незнакомцев.

– И зачем, скажи, нам сплачиваться с той, кто избрал путь к погибели?

Ирен наклонилась к моему уху и прошептала, делая ударение на каждом слове:

– Потому что мы можем помочь ей сойти с этого пути, Нелл. Разве это не благородная цель?

– Но тогда нам придется иметь дело с падшей женщиной…

– А как же ей спастись, если даже праведники не желают с ней яшкаться?

– Полагаю, никак. Но мы подвергнемся разным искушениям…

– Ты хочешь сказать, что праведность слаба?

– Я хочу лишь сказать, что порок заразителен.

– Как и безразличие! – возразила Ирен. – Я знаю одно: если нам удастся выяснить, почему кто-то убил этих женщин таким зверским образом, мы гораздо лучше поймем категории греха и добродетели.

– Ох, у меня голова идет кругом! Не место нам здесь. Нельзя нам копаться в этих отвратительных вещах и, уж конечно, нельзя поощрять совсем юное создание жить безнравственной жизнью.

Ирен отстранилась, строго глядя на меня:

– Само это место безнравственно, уверяю тебя, Нелл. – При виде моего смятения она смягчилась: – Девочке будет полезно поделиться с нами кошмаром, который она пережила. Как знать, может, это несчастье излечит ее от ее роскошного порока, – добавила она сухо.

– Ты права. – Приободрившись, я поспешила вслед за Ирен. – Одна из теорий касательно Джека-потрошителя заключалась в том, что своими нападениями он старался отвадить женщин от их ужасной профессии.

– Думаю, ежегодная рента возымела бы больший эффект, – бросила через плечо подруга. – Как удачно, что ты знакома с предыдущими деяниями этого монстра.

Это был один из тех случаев, когда реплика примадонны выглядела обоюдоострой, как самый смертоносный меч, хотя я не понимала ни причины ее желчности, ни того, кому она адресована – Джеку-потрошителю или мне.

За все время нашего отсутствия Пинк не сдвинулась с места. Она вполне могла сойти за портрет, который и напоминала, когда мы впервые ее увидели.

Девушка подняла голову навстречу нам, и я вдруг поняла, что наши сожженные аммиаком ноздри уже не улавливают зловонного запаха скотобойни, пропитавшего нашу одежду.

Бедняжка закрыла лицо руками:

– Вы видели!..

– Все, что смогли разобрать, – кивнула Ирен, садясь в свое прежнее кресло.

– Вы обе там были? – спросила Пинк, выглядывая поверх все еще прижатых к лицу ладоней, как делают иногда балованные дети. Она с недоверием уставилась на меня.

– Обе, – подтвердила я. – Не только тем, кто курит, хватает смелости встретиться лицом к лицу со смертью.

– Но с курением все выглядит намного драматичнее, – не преминула вставить Ирен, как раз доставая сигарету и поднося к ней спичку. – Например, закурить сигару – обычное дело перед расстрелом.

Ее манипуляции отвлекли Пинк. На самом деле девушка была очаровательной, и мне с трудом верилось, что она столь безнадежно испорчена. Потом я с удовольствием подумала, что дым сигареты Ирен перебьет все остальные неприятные запахи, принесенные нами в комнату.

– Вы – самый драматичный человек из всех, кого я знаю, мадам! – пылко воскликнула Пинк. – Я так понимаю, что вы и мисс… Фоксли…

– Хаксли, – поправила я.

– Я так понимаю, что вы обе и раньше видели свежие трупы?

– И свежие, – согласилась Ирен, – и не очень. Не так ли, Нелл?

– Всего дважды, – отозвалась я. – И очень надеюсь на этом остановиться.

– Что ж, – продолжила Пинк, – вы держитесь молодцом. Думаю, я и сама не настолько раскисла бы, случись мне вместо востока отправиться на запад и собственными глазами увидеть жизнь фронтира[31]. Приношу свои извинения, дамы, что вела себя как увядшая фиалка.

Я и сама завяла как фиалка, услышав расцвеченную американизмами речь молодой женщины. Но даже после этого она все еще казалась мне слишком спокойной и хорошо воспитанной для распутницы.

– Я бы испугалась за вас, не раскисни вы от такой картины, – возразила Ирен. – Но расскажите, почему вы решили поехать на восток, и как получилось, что вы занимаетесь подобным ремеслом? – Примадонна задавала вопросы так непринужденно, будто болтала с портнихой, а не с пересекшей полмира женщиной легкого поведения.

– Я была тринадцатым ребенком в семье, где было пятнадцать детей, – начала Пинк.

– Святые угодники! – воскликнула я. – Пятнадцать!

Девушка продолжала, пропустив мою реплику мимо ушей:

– Отец умер, когда мне было всего шесть, а моя мать, прежде уже похоронившая одного супруга, снова вышла замуж, чтобы спасти от нищеты шестерых детей, которых она нажила с моим отцом. Хоть папаня и был по профессии судьей, он покинул нас без завещания, и все его имущество было поделено между родичами. Матери же достались кое-какая мебель, лошадь с повозкой, корова да одна из собак, так что, ясное дело, прокормить такое «наследство» было еще труднее, чем ораву детей.

– Значит, вы оправдываете свое ремесло бедностью, – предположила я скорее сочувственно, чем осуждающе.

Но мое великодушие пропало втуне. Карие глаза Пинк потемнели от гнева:

– Ничего я не оправдываю и ни за что не извиняюсь! – Она снова перевела взгляд на Ирен и уже спокойно продолжила: – Года через три после смерти отца нам пришлось продать и лошадь, и телегу, и корову. А еще у нас появился отчим – ветеран гражданской войны.

– Чудесно, – снова перебила я в надежде на счастливый (и скорый) конец истории. – Солдат – лучший пример для сироток. Дядя одной из моих воспитанниц – некоторое время я работала гувернанткой – воевал в Афганистане и вернулся оттуда настоящим героем.

Пинк одарила меня бесстрастным взглядом:

– Джек Форд был злобным неотесанным пьянчугой. Сам не приносил домой ни цента, а маму вечно попрекал деньгами и называл ее такими словами, о существовании которых ни одна английская леди знать не знает. А однажды, в канун Рождества, когда мать повела нас в церковь против его воли, Джек угрожал пристрелить ее на месте.

– Военная жизнь идет на пользу не всем мужчинам, – запинаясь, пробормотала я.

– Но скоро этому пришел конец, не правда ли? – спросила Ирен.

– Откуда вы знаете?

– Подобные истории непременно заканчиваются кровавым убийством. А ваша история, я полагаю, как раз с убийства и началась.

Пинк передернула плечами:

– Как-то за ужином, месяцев через девять после того Рождества, он снова взбесился: опрокинул на пол кружку кофе…

Мне подумалось, что никто в здравом уме не обвинит человека, разлившего столь гадкий напиток, но я промолчала.

– …швырнул в маму кость и вытащил из кармана пистолет. Мы с братишкой Альбертом вскочили, чтобы преградить ему путь и дать матери возможность убежать с остальными детьми.

– И вы еще сетуете, что не пожили на Диком Западе, – горестно заметила я.

Еще один ничего не выражающий взгляд:

– Единственные дикие существа в Пенсильвании – это индюшки, мисс Хаксли.

Казалось, я не могла и рта открыть, чтобы не вызвать раздражение этой молодой женщины со столь грубыми манерами, поэтому я воздержалась от ответа.

– Их браку наступил конец, – предположила Ирен.

– Точно. – Щеки Пинк приобрели тот же розовый оттенок, что и ее платье. – Джек Форд наглухо забил гвоздями двери и окна первого этажа, так что в дом можно было попасть только по приставной лестнице. Когда неделю спустя матери удалось пробраться внутрь, вся домашняя утварь оказалась поломана и разбита. Маме не оставалось ничего иного, как пойти на крайние меры. Подать прошение о разводе.