Турбинный завод Всеобщей Компании солиднее, больше и выше кью-гарденской оранжереи, но очень похож на нее. Между узкими железными полосами, идущими снизу от самого цоколя над фундаментом до карниза крыши, чернеет тонкой сеткой едва заметный железный переплет. В переплете волнистые зеленоватые стекла. Крыша вся сплошь стеклянная. В капитальных стенах торцовой стороны прорезано по такому большому сплошному окну, что сама стена кажется всего лишь только оконной рамой. Так и высится безэтажная стеклянная громада, ростом не менее чем в семь этажей. Зеленоватые стекла обманывают — расплываются машинные тени за ними, и кажется, будто это-силуэты удивительных тропических растений. Вспоминается пряный воздух оранжереи, напоенная испарениями духота и волнующая привлекательность чужой красоты. Сквозь волнистые стекла не видна внутренность фабрики. Только смутно просвечивают, как на рентгеновском снимке, теневые громады сооружений и могучие формы исполинских металлобрабатывающих станов. Равномерный низкий скрежещущий гул слышен далеко по улице.
Странно думать, что паровым турбинам для рождения нужно столько же света и солнца, сколько тропическим пальмам, заброшенным в туманно-дымную низину лондонского предместья.
Высоко над темной и таинственной водой канала нависли загребающие хоботы железной прозрачно-кружевной эстакады центральной электростанции Моабит. Она предназначена для разгрузки и передачи в бункера угля, пожираемого станционными топками в несметном количестве, доставляемого к станции водным путем по каналу. Эстакада занимает площадь в несколько десятин. Хоботы ее выпускают над каналом большие черпаки, являющиеся одновременно и подвесными вагонетками. Захвативши черный уголь с баржи, черпаки бегут по рельсам конвейера, сходятся, расходятся, уплывают вдаль и исчезают в отверстиях углехранилищ или котельного помещения. До постройки Дворца электроэнергии в предместьи Руммельсбург. Моабит был самой мощной берлинской станцией с установкой на 72 тысячи киловатт. Над ее котельными топками возвышаются девять труб толщины сверхъестественной. В новом станционном здании трубы врезаны в крышу котельного корпуса и торчат над ним наэлектризованные, как-будто на облысевшем черепе гиганта исполинские волосы стали дыбом от ужаса перед противоречиями капиталистической столицы.
В противоположном конце города, на самой окраине, в Руммельсбурге, недавно построена городская электрическая станция. Таких станций никто никогда не видал. Она раскинулась по берегу канала и по обе, стороны широкой улицы — красивая, строгая, стройная. Свободно и широко развернутые фасады, ребристые стены, плоские крыши превращают эту фабрику электрического тока в прекраснейший дворец энергии, ничем, конечно, не уступающий королевским и императорским дворцам в Версале, в Потсдаме или у нас в Ленинграде на площади имени товарища Урицкого. Чистота и безлюдность просторных, залитых светом причудливых зал, стены, крытые линолеумом, и красная кожаная мебель в рабочих кабинетах, отделение душей, комната умывальников. Удобство и комфорт внутреннего устройства почти переходят в изнеженность. Станция выстроена с рекордной быстротой, является самой совершенной в Европе и оборудована гигантскими, рекордными в Европе, турбогенераторами на восемьдесят тысяч киловатт каждый. Называют руммельсбургскую станцию по имени строителя станцией Клингенберг. Такой чести не удостоились даже создатели Миланского собора и собора св. Петра.
Трубы станции Моабит в упор глядят на высокую четырехугольную башню из темно-фиолетового блестящего кирпича. Башня выросла на хребте большого корпуса. Это — управление берлинской Западной гавани. Все здания, постройки и службы на территории гавани сделаны из того же кирпича, что и башня над управлением. Это придает всему в целом характер строгой организованности и своеобразной красивости. Грандиозным сооружениям к лицу строиться из одноцветного и однородного материала — это придает строгость и четкость, выделяет детали, облегчает быструю ориентировку.
Западная гавань лежит на канале, соединяющем реку Шпрее с рекою Одером. Канал является частью прямого стокилометрового водного пути из Берлина в ближайший морской порт Штеттин. Западная гавань совсем новенькая, только что отстроенная. Красавица. Она состоит из трех прямоугольных бассейнов. Оборудованию ее могут позавидовать многие морские порты.
В центре стоит громадный хлебный элеватор, прищуривший на широких и низких окнах своих ставни-жалюзы, пропускающие свет и воздух, но не пропускающие солнечных лучей. Вокруг элеватора широким становищем раскинулось мелкое, сравнительно с ним, но многочисленное племя складов. Перед складами на гранитном парапете пасутся двух с половиннойтонные портальные и полупортальные краны, числом двадцать. И один большой кран на пять тонн. Особняком стоят в сторонке: таможня, управление с его высокой башней, помещение для рабочих с комнатой завкома, живо напоминающей те конуры, которые отводили нам для наших заводских органов в Питере в керенские времена. Вдали за крайним бассейном целое поле перекрыто высокими и легкими фермами. Это — приспособления для нагрузки каменного угля и строительных материалов.
Самые разнообразные грузы прибывают на склады Западной гавани. И тропические фрукты, и зерновые продукты, и строительные материалы, и машины, и автомобили.
Неуемный и вездесущий Форд заарендовал один из складов гавани и расположил в нем свою автомобильную сборочную мастерскую. В другом ровными штабелям, и уложены пластины из древесной стружки, спрессованной на клейком составе.
Пластины идут в дело в качестве изоляционной строительной прокладки. В глубоких подвалах под элеватором в золотисто-желтом электрическом свете тяжелыми гроздьями, высотой в человеческий рост, свисают с потолков до земли удивительно зеленые гроздья бананов.
В таком незрелом густо-зеленом виде прибывают они из тропических стран и выдерживаются здесь в температуре, не допускающей дозревания, пока не наступит срок продажи.
Тогда соответствующее подвальное помещение начинают подогревать и доводят температуру в нем до нужного предела.
Нагретый воздух увлажняется посредством специальных оросительных колонок. В этой искусственной тропической атмосфере бананы быстро вызревают, "доходят" и как только приобретут свой характерный нежно-желтый оттенок, тотчас же их увозят продавать.
Канал, аккуратной ровной струей уложенный в наклонно-каменные берега, уходит от Западной гавани на запад. От электростанции Моабит воздушная линия электропередачи на тридцать тысяч вольт напряжения бежит вслед за каналом.
Между ними, то проскакивая под воздушными электросиловыми проводами, то прижимаясь к каналу, скользит и уходит шоссейная дорога. Убегает от дымной тяжести индустриального Берлина к промышленному чуду, которое называется Сименсштадт. Фабричный городок Сименса.
Оставляя в стороне солидные фабричные корпуса и новое десятиэтажное, современное архитектурное знание завода Сименс-Шуккерта, дорога переходит в широкую улицу. Посредине ее бежит трамвай, скрывая рельсы в мягкой зелени подстриженного газона. На этой улице, приветливо чистой и свежей, как улица буржуазного берлинского Запада, стоят дома пятиэтажные, похожие на берлинские. Главную улицу, с геометрической правильностью, как на чертеже, пересекают под прямым углом улицы поперечные. На них нет ни: трамваев ни стриженого газона. Но от этого они еще чище и привлекательнее.
Необычного и фабричного в электрическом этом городе лишь то, что дома в нем все стандартной одинаковой архитектуры и что по улицам бегают электрические платформы, развозя нужные материалы и полуфабрикаты по фабричным складам и мастерским. Весь город представляет собой замкнутое целое. Улицы, дома и стриженый газон, и фабричные корпуса, и автомобильный завод Протос — все принадлежит электрическому концерну Сименса, кроме одной только водопроводной станции, стоящей с края и принадлежащей Шарлоттенбургу.
К Сименс-городу примыкает громадный, густой и тенистый парк. На опушке его детская площадка, спортивные площадки. В глубине его покой и лучший отдых, о каком только может мечтать усталый от работы человек. По дороге к парку, в солнечном свете и зелени протянулись маленькие высоко комфортабельные и особо уютные домики и особняки.
