Лондонский житель не любит ездить под землей. Он предпочитает, не считаясь с погодой, превращать свои длинные и ежедневные переезды в прогулки на свежем воздухе. Излюбленный способ передвижения — на империале автобуса, т. е. на втором его открытом этаже. Автобусов в Лондоне ровно столько, сколько могут вместить его улицы. Больше прибавить уже нельзя. Достигнут высший предел нагрузки. В часы дневного уличного полноводия скопление автобусов бывает столь велико, что на любом оживленном перекрестке можно насчитать их много десятков. Большие расстояния требуют от лондонских автобусов быстрой езды, узкие улицы заставляют их быть изворотливыми. В сырую погоду на влажном лондонском асфальте автомобильные шины скользят, и при большой скорости на крутых поворотах двухэтажные автобусы опрокидываются. Такого рода осенние уличные катастрофы довольно обычны в Лондоне.

Борьба с этим бедствием заставила выработать особый тип автобуса. Низкий кузов скользит над самым асфальтом мостовой. Подавляющее большинство лондонских автобусов принадлежит одной компании — Всеобщей. Автобусы Всеобщей компании чрезвычайно конструктивны по своей форме и окрашены в живописный ярко-красный цвет. Консервативные англичане любят красное. Легкие фордовские каретки "Королевской почты" также красные. Толпами, стадами, чередами проносятся по лондонским улицам с утра до вечера красные автобусные машины и красные почтовые форды. Как обязательные, никогда не прекращающиеся, никогда не отменяемые процессии с красными знаменами и плакатами. Впрочем, не совсем так. Пришлось мне видеть, как все эти обычные, привычные, неизбежные и необходимые уличные процессии были сразу, резко и одним ударом оборваны и отменены.

В послевоенное время Англия стала классической страной забастовок. Забастовка докеров, забастовка судовых команд на коммерческих судах, забастовка транспортников следовали одна за другой, чередовались, переплетались, сменялись, пока не отступили все на задний план перед забастовкой горняков и всеобщей стачкой. Мне, неудачливому, не пришлось быть свидетелем этих грандиозных событий, этого 1905 года Англии. Довелось лишь наблюдать скромную по размерам, хотя и удачную по результатам, забастовку автобусных шоферов.

Лондон без автобусов — это противоестественность, абсурд. Все равно, что океан без воды, Сахара без песка, фабрика без машин или митинг без людей. И однако, я это видел. Обнаженный, совершенно голый асфальт лондонских улиц лежал ненужный и неиспользованный. Его сорокасантиметровая бетонная постель рассчитана не на легковые автомобили и тем более не на пешеходов. А тут и пешеходы скрылись. Кому охота бродить по лондонским улицам, когда ни одного автобуса там найти нельзя? В городе каждый человек торопливо добегал от места своей службы до ближайшего подземного вокзала и без обиняков проваливался на лифте или на эскалейторе в глубину.

Бастовавшие шоферы требовали прибавки к заработной плате и не становились на работу. Компания терпела убытки неисчислимые, но не сдавалась. Чтобы покончить борьбу, шоферы обратились за содействием к рабочим, обслуживающим другие виды и способы лондонского передвижения. Было объявлено, что если к 12 часам дня Всеобщая компания не даст своим шоферам требуемой надбавки, то остановятся все подземные дороги. Лондонские клерки, не осмеливающиеся не явиться на службу даже в случае стихийного бедствия, принесли в этот день в свои конторы пижамы, ночные туфли и подушки. Приготовились ночевать на столах. Без автобусов и без подземки домой не попадешь. Пронесся слух, что компания заарендовала значительное количество грузовых автомобилей и на них организует доставку служащих со службы домой и обратно. Бастующие объявили, что в этом случае будут приостановлены электрические станции и газовые заводы. Дело так далеко не зашло. Клерки отделались одним испугом, и спать на столах им не пришлось. Всеобщая компания сдалась после двухнедельного сопротивления. Эти две недели были для великого города серьезной и полезной школой. Он учился, как жить и как вести себя в дни больших классовых сражений. Такая тренировка очень ему пригодится.

Никакой планировки в Лондоне нет. Хаос улиц его непостижим и причудлив. Параллельные улицы почти не встречаются. Все идут друг к другу под углом и заводят невесть куда. Попасть из одной части города в другую можно обычно только одним определенным путем. Попытка обойти этот единственный путь, пробраться побочными окольными улицами заведет вас в такую глушь и дичь лондонских каменных джунглей, что выбраться из нее будет не многим легче, чем из бамбуковых джунглей Бенгалии.

От Лондон-Бридж-Стэйшен, от Тули-стрит, центра мировой торговли маслом и яйцами, от холодильников, у которых разгружаются наши суда — "Рошаль", "Совет" и "Леонид Красин", от пролегающей под станцией улицы, черной и темной, как штольня каменноугольной шахты, и пропитанной резкой вонью выдерживаемых сыров, — от всего этого до Брикстона, где живут служащие среднего достатка, езды проворным двухэтажным трамваем не более получаса. В субботний день работа кончается в час дня. Теплая погода соблазняла пройтись до дому пешком. Не интересно было итти примелькавшимися большими улицами вдоль трамвайной линии. Свернул в сторону, рассчитывая пробраться сетью мелких, невиданных еще и поэтому таинственно заманчивых переулков. Некоторое время все было благополучно, все было "олл райт". Узкие улицы были коротки, часто пересекались, и сохранять нужное направление было не трудно. Шел и всматривался в лица домов, посеревшие от влажных ветров и от слишком однообразной жизни.

Вышел на улицу, которая была подлинней других, не имела никаких перекрестков и правильной дугой загибала в левую сторону. Она лишь слегка отклонили меня от нужного мне направления и вывела на другую улицу. Эта другая была точной копией первой и также загибала влево. Мое отклонение от первоначального направления стало более значительным. Третья улица была из той же семьи, родная сестра первым двум. Тоже левша. Четвертая улица бесцеремонно повернула меня правым плечом вперед и заставила брести на восток. Дом же мой находился в южном направлении.

Пятая, шестая, десятая и одиннадцатая улицы все были кривы, все гнули влево и вели на восток. Пробраться на юг было совершенно невозможно. Как будто смерч пронесся над всей этой местностью и расставил каменные дома в направлении своего вихревого движения. Прошел час, пробежал второй.

О каком бы то ни было направлении я давно потерял представление. Начинало смеркаться. Я не знал, где я — в Боро, в Брикстоне, в Гринвиче или чорт его знает где. На беду свою попал я в толщу какого-то жилого района. А там, где живут англичане, встретить человека на улице-дело мудреное. Справиться о пути было не у кого. В отчаянии я было решил уже постучаться молоточком в какую-либо входную дверь. Неожиданно ухо мое уловило характерный шуршащий звук проносящегося где-то поблизости за поворотом автобуса. Если автобус, значит близка и магистральная улица.

Домой пришел я в восемь часов вечера к большому негодованию сожителей, не садившихся без меня обедать и начавших уже не на шутку беспокоиться, не приключилось ли со мной чего недоброго.

С тех пор я не ищу в Лондоне окольных и обходных путей.

Кривые линии, плавные закругления характерны для лондонской планировки. Круглые и овальные площади, дугой изогнутые улицы в изобилии встречаются в каждом районе.

Отсутствие рациональной планировки вызывает в Лондоне чрезвычайную перегрузку всех главных уличных магистралей. Здесь плотность движения достигла крайнего предела, возможного и мыслимого. С ловкостью фокусников протискивают лондонские шоферы свои такси, автобусы и иные машины в каждый зазор, в каждую щель, образовавшуюся в плотной массе движущихся по улице предметов.