Одному из них я попал в бедро, Краузе убил другого, но остальные убежали. Мы пошли назад, чтобы увидеть результат, и он оказался довольно печальным. Мой старый школьный товарищ Ян Жубер, сын покойного коммандант-генерала Пита Жубера, был тяжело ранен в грудь, а трое других были убиты. Двое из них были молодыми братьями Кекмокр, которым было восемнадцать и девятнадцать лет, они состояли в АКК со времени отступления через Свободное Государство. Я нашел раненого мной солдата. Он был серьезно ранен в бедро, но уже сделал себе перевязку с помощью пакета первой помощи, который был у всех солдат, и сказал, чтто справится сам. Он был типичным кокни и не чувствовал ко мне неприязни, даже показал мне фотографию жены и детей и рассказал о них. Я устроил его поудобнее и оставил в бодром настроении с сигаретой в зубах. Ян Хубер получил серьезную травму — часть патронов из патронташа взорвались у него на груди и попали ему в легкие, поэтому Кпаузе попросил меня взять у убитого солдата флягу и спуститься по ущелью в поисках воды. Я взял флягу и пошел вниз по ущелью. Там проходила неизвестная нам тропинка к английскому лагерю, и по ней поднимался отряд англичан, который должен был сбросить нас с хребта. Я увидел двадцать или тридцать солдат уже около вершины, на расстоянии броска камня, в то время как множество других продолжали подниматься.»
Я сразу выстрелил и свалил одного из них, остальные спрятались за деревьями. Оттуда они стали стрелять в меня и теперь уже я должен был прятаться. Под прикрытием скал я вернулся к Краузе. Услышав мои новости, он собрал всех, кого мог, и мы успели как раз вовремя, чтобы увидеть забитую солдатами тропу. Мы не стали терять времени и дали по ним залп, с небольшого расстояния в середину строя. Меньше чем через минуту там остались только мертвые и раненые — около двадцати человек императорских лондонских йоменов, лежавших на пространстве в несколько ярдов.
Теперь склон был очищен и лагерь был в нашей власти, потому что мы могли обстреливать его, не встречая противодействия. Скоро мы увидели, как англичане покидают лагерь, увозя орудия, спустились по ущелью и вошли в лагерь.
Проходя по ущелью, я нашел солдата, которого убил. Я с испугом увидел, что моя пуля снесла ему половину головы. Объяснялось это тем, что во время патрулирования в районе Уорм Батс я нашел на покинутой станции несколько разрывных патронов к маузеру и взял их, собираясь использовать во врем охоты. Я держал их в отдельном кармане патронташа, но в спешке вставил один из них в магазин и не заметил этого. Меня это сильно расстроило, хотя нет большой разницы в том, как убивать человека — разрывной пулей или снарядом с лиддитом, но я никогда не пользовался такими боеприпасами. Оставшиеся патроны я выбросил в ручей, который теперь был красным от крови лежавших в нем убитых.
Послав назад за нашими лошадями, мы ускорили движение в лагерь.
По пути в нижней части ущелья я нашел рядом с тропой двух раненных офицеров, у одного был оторван большой палец, у другого сломана рука. Подходя, я услышал, как один из них сказал другому: «Вот идет к нам типичный молодой бур», и спросил меня, говорю ли я по-английски. Я сказал «да» и тот, что был без пальца, спросил: «Тогда скажите мне, почему вы продолжаете воевать, хотя уже должны сдаться»? Я ответил: «Мы ведем себя как мистер Микобер — все время ждем, что что-то изменится». Они разразились смехом и тот сказал: «Я же говорил, что это — забавная страна, здесь даже молодые буры цитируют Диккенса».
Лагерь был полон запасами всех видов, и такое изобилия мы не видели с тех пор, как разграбили лагерь в Данди. В то время как мы этим занимались, прискакал сильно возбужденный Бейерс и стал кричать, что мы должны преследовать врага, а не грабить лагерь, но мы думали иначе. Мы считали, что сейчас главное — захватить запасы, а не пленных, которых все равно пришлось бы отпустить, потому что их негде было держать, а вернувшись после преследования, мы могли найти лагерь уже разграбленным другими. Поэтому мы продолжили наше занятий, тем более что всадники де ла Рея уже оправились от утреннего поражения и могли преследовать генерала Клементса, уходившего с остатками своих войск к Претории. Мы решили, что свою работу на сегодня выполнили, а остальное пусть делают другие.
Мой брат привел мою чалую лошадь и двух своих верховых лошадей, и мы взяли еще двух лошадей, оставшихся от англичан.
Мы нашли подходящие седла и седельные сумки и стали набивать их всей той роскошью, которой так давно были лишены — чаем, кофе, солью, сахаром, едой, одеждой и книгами. Затем мы последовали за остальными, которые, загрузившись тем, что им было нужно, ехали вдоль подножия хребта к тому месту ниже старого фургонного пути, где мы были вчера вечером.
Так образом закончилось наше участие в сражении.
АКК потерял пять человек убитыми и пять ранеными. Среди последних был наш командир Краузе, которому пуля попала в ногу, и мой капрал Ян Нагель, которому раздробило лопатку. Французский искатель приключений Жорж де Гурвиль, который тоже состоял в АКК, был тоже тяжело ранен, но хуже всего пришлось Яну Жуберу, которого пришлось снести вниз в английский лагерь вместе с другими тяжело ранеными, и оставить там, попросив англичан оказать им помощь, потому что у нас не было ни лекарств, ни докторов.
Мы с братом устроили великолепный банкет, и затем, будучи без отдыха в течение сорока восьми часов, мы проспали целые сутки.
На следующий день те убитые, которых их друзья и соратники принесли вниз, были похоронены в братской могиле, которую я помог рыть. При этом присутствовал генерал де ла Рей. О он произнес такую речь, что многие прослезились, потому что он был не только прекрасным военным, но и красноречивым оратором.
Здесь мы оставались в течение нескольких дней, в течение которых мой брат и я наслаждались жизнью после диеты из мяса и кукурузы, на которой мы существовали так долго. Мы перевооружились, взяв винтовки ли-метфорд вместо маузеров, для которых не было патронов, и имели хороших лошадей. Моя старая чалая была хороша как всегда, и я взял каштанового пони, которого предпочел более прихотливым большим лошадям. Других лошадей я отдал, чтобы не быть очень обремененным. У моего брата было две лошади, которых он привел с севера, одна из них была «бесплатной» (среди буров гнедую лошадь с белой мордой и четырьмя белыми чулками принято называть бесплатными, так как по старой традиции такие лошади беспошлинно проходили таможенные заставы).
А второй лошадью был самый странный конь, которого я когда-либо знал. Мой отец купил его в лиденбургском дистрикте у бура, который забыл нам сказать, что этот конь одержим дьяволом. Он вытворял такие вещи, что полиция в правительственном лагере объявила его безумным и дала ему прозвище Мальперт (бешеный конь). Иногда он позволял кому-то приблизиться к себе и вел себя нормально, но другой раз приходилось окружать его всем лагерем (включая вице-президента), чтобы его поймать. Он мог делать вид, что спокоен, но, когда его окружали, он начинал прыгать, лягаться, так что трава летела из-под его копыт и вел себя так, что проще было уступить ему дорогу, из страха попасть под его копыта. Если его снова окружали, все повторялось, пока люди не расходились со смехом и проклятьями. Единственные люди, к которым он относился с уважением, были я и мой брат Арнт. Меня он боялся, потому что однажды в лиденбургском лагере, после того, как он дважды прорвался через кордон, я вскочил на него и крепко обхватил его за шею. Он вставал на дыбы. Скакал и даже кусался, пытаясь меня сбросить, но я так крепко обхватил его ногами, что он в конце концов покорился. Моего брата он слушался потому, что однажды тот вылечил ему язву на спине, и он с тех пор был ему благодарен. Его репутация опережала его, и он слыл среди буров настоящим чудовищем. Нередко, когда мы приближались к очередному лагерю, слышался крик: «Внимание, здесь Мальперт»! и все разбегались, чтобы не попасть под его копыта. Однако все его выкрутасы принимались достаточно добродушно, потому что конь был отличный по всем статьям, и все смотрели на него с восхищением, а к нам с Арнтом он относился хорошо.
