-- О, да, конечно! "Работает" -- ха-ха-ха! "Собирает ма­териал", знакомится с незнакомыми, вернее, с незнакомками, которые посмазливее. Проверяет на практике, на хорошеньких женщинах свою новую "мировую" идею. Одним словом, не зевает. А вы, Вера, продолжаете верить ему...

  -- Я и верю ему и не верю.

  -- Напрасно, напрасно, если верите.

  -- Не забывайте, Казимир, что Шибалин исключительный человек, не обыкновенный, не рядовой. И к нему нельзя подхо­дить с той меркой, с какой подходите вы. Он прежде всего крупный литературный талант, а это обязывает нас, простых смерт­ных, многое ему прощать, многие странности, многие слабости.

  -- "Талант", "талант"! Уже прожужжали всем уши его "та­лантом", а между тем талант у него не настоящий, искусствен­ный, деланный. Уберите от него ходули, на которых он держится, эти всевозможные "любовные проблемы", и вы увидите, как от него ничего не останется.

  -- Будто бы?

  -- Уверяю вас, Вера! Это говорит вам не обыватель, а я, че­ловек большого литературного опыта, редактор, пропустивший через свои руки уйму писательского люда, и талантливого и бездарного.

  -- Вы пристрастны к нему, Казимир.

  -- Из чего это следует, Вера?

  -- Из чего? Ну, хотя бы из того, что вы зачеркиваете Шибалина целиком: не только как писателя, но и как человека.

  -- Как человека я зачеркиваю его, постольку, поскольку он совершенно неподходящая для вас пара. На самом деле, Вера, неужели вы сами не видите этого? Чего вы от него еще ждете? На что надеетесь? Развелись с ним, ну и ладно. Оставьте его в покое, устраивайтесь поскорее в новой комбинации, более удачной, с человеком, хотя бы и не столь эффектным, но зато более нормальным. А вас все тянет к старым берегам, вы все лелеете мечту еще раз возобновить с ним связь. Не довольно ли? Не довольно ли этих попыток осуществить неосуществи­мое? Не забывайте, Вера, что семьи этот человек вам все равно не даст. Только изречет в оправдание своего эгоизма что-ни­будь "мудрое", вроде "семья -- это государство в государстве". А я дал бы вам семью! Самую обыкновенную, самую простую, человеческую семью! И вся моя жизнь была бы сплошной благодарностью вам, сплошным служением...

  -- Вы так рассыпаетесь передо мной, Казимир, только по­тому, что вам нужна женщина, просто женщина, будь то я или какая-нибудь другая. Вся беда ваша в том, что в кругу ваших знакомых в настоящее время нет ни одной свободной женщи­ны, кроме меня. Таким образом, я оказываюсь единственной, имеющейся у вас, так сказать, "под рукой".

  -- Это по знаменитой теории Шибалина о "знакомых" и "незнакомых"?

  -- А хотя бы и по ней. И вы напрасно, Казимир, иронизируете над идеей Шибалина: в ней много верного.

  -- Полноте, Вера, полноте. Вы не ребенок...

   -- Тшш!.. Вон он идет!.. Нам надо расстаться, Казимир!..

   Вера прячется за спины гуляющей публики и делает Желтинскому энергичные знаки.

   Желтинский, согнувшись в дугу, растерянно мечется возле.

   -- Уходите сейчас! -- приказывает ему Вера почти с презрением.

   Желтинский одной ногой готов лететь прочь, другой мучи­тельно тянется к Вере:

   -- Когда же мы теперь встретимся с вами?

   -- Вам говорят, уходите скорее!

   Желтинский исчезает.

   Вера остается одна. Волнуется страшно. Старается идти своей обычной походкой. Идет, как будто не замечает шагаю­щего ей навстречу Шибалина...

XII

   Из глубины бульвара, точно из гулкого леса, плывут и плы­вут мягкие, меланхолические, сжимающие сердце звуки оркест­ра, играющего какой-то вальс.

   И так же плавно и так же проникновенно, с печатью глубокой мысли на лице, шествует из того же конца бульвара вместе с жужжащим роем гуляющих парочек крупная фигура Шибалина. У него записная книжечка в опущенной руке.

  -- Ни-ки-та??? -- отступает и притворяется удивленной Вера, столкнувшись с Шибалиным нос к носу.

  -- Да, я... -- серьезно отвечает Шибалин, едва заметно хмурится, опускает глаза.

  -- Не ожидала, не ожидала сегодня встретиться с то­бой, -- взволнованно повторяет Вера, а сама жалким и вместе жадным женским взглядом -- как-то из-под низу вверх -- всмат­ривается в лицо Шибалина, тщетно ища в его выражении чего-нибудь нового, утешительного для себя.

  -- Сядем, -- прежним, не злым, но и не веселым тоном предлагает Шибалин.

   Они садятся на первую свободную скамью.

   Едва сев, Шибалин прежде всего дописывает в записную книжку мысль, прерванную, было, его встречей с Верой, а теперь снова вдруг промелькнувшую в его мозгу.

   Вера с робостью и вместе с тенью насмешки, искоса посматривает на него, когда он пишет.

  -- Ты тут работал... Я тебе помешала...

  -- Ничего, ничего... Ты ведь ненадолго...

   Несколько мгновений они молчат. Потом расспрашивают друг друга и рассказывают один другому, как каждый из них жил это время...

  -- Ведь мы с тобой, Никита, так давно не видались, так давно! -- горячо восклицает Вера.

   Да, порядочно... -- хмуро отвечает Шибалин. Во время беседы с Шибалиным Вера внимательно следит за ним и вскоре замечает, каким упорным взглядом он встречает и провожа­ет проплывающих мимо женщин -- ту, эту, всех. И в груди ее вдруг закипает неистовая, чудовищная ревность.

  -- Сидишь?.. -- поднимается все выше и выше ее нена­видящий голос. -- Глядишь?.. Выслеживаешь?.. Караулишь?.. Ловишь?.. Ну и как -- попадаются многие?..

  -- Вер-ра! -- с укором смотрит на нее в упор Шиба­лин. -- Кто-кто, а ты-то не должна бы говорить обо мне подоб­ных мерзостей! Что с тобой?

  -- Не смогла удержать себя... -- не сразу отвечает Вера и никак не может успокоиться, глубоко дышет. -- Слишком обидно было видеть, как ты тут блаженствуешь, в то время когда я так мучаюсь...

  -- Еще неизвестно, кто из нас двоих больше мучается, -- произносит тихо Шибалин и опускает голову.

  -- А тебе-то что? -- бросает Вера на него недоверчивый взгляд. -- Ведь тебе все равно: не одна, так другая! Ведь мужчинам даже лучше, если у них каждый раз будет разная! По крайней мере это не свяжет их "сво-бо-ды"! А я женщина, и я не могу так! Мне один нужен! Мне один ты нужен! Понимаешь? Только теперь я поняла весь страшный смысл выражения: не мил весь свет! Мне сейчас, после разрыва с тобой, не только "не мил весь свет", но я даже не вижу этого "света"! Ничего вообще не вижу! Вот гляжу и не вижу! Я только тебя одного вижу! Только ты один всегда у меня перед глазами! И проклинаю тот час, когда сдела­ла такую непростительную глупость: послушалась твоего запре­щения иметь от тебя ребенка и согласилась на аборт! С ребен­ком от тебя мне легче было бы переносить разрыв с тобой! А как я воспитала бы его! Вот из него-то я сделала бы человека! Это был бы второй ты, только лучше тебя, без твоих недостатков! Ведь у меня всегда была мечта: иметь ребенка, чтобы посредст­вом него обновить, перестроить мир! Но не хочу об этом рас­пространяться, раз уже вижу на твоем лице ироническую улыбку...

  -- Вера! Посредством ребенка обновить, перестроить мир?

  -- Да! Пусть это наивно, пусть это глупо с твоей точки зрения, но я-то этим жила! Понимаешь: жи-ла! А теперь мне нечем жить, нечем дышать, я пуста, я банкрот!

  -- Займись опять общественной работой. Помнишь, как ты увлекалась ею когда-то?

   Смешно ты рассуждаешь, Никита! Общественная ра­бота хороша, когда личное устроено, когда не скребет день и ночь здесь! Вернись ко мне -- тогда я на какую угодно общественную работу стану! На любую! На самую трудную! На какую захочешь! На какую скажешь! Мне главное, лишь бы ты был опять со мной! А сколько новых красот женской души открылось бы тебе тогда! Ты увидел бы и узнал многое, чего не видел и не знал никогда! Я все сделаю для тебя, все!