Варвара Цеховская

Династия

Повесть

   Источник текста: "ТОЛЬКО ЧАС" Проза русских писательниц конца XIX - начала ХХ века. Москва. Современник. 1988

   -- Ну и было бы самому идти в Государственную думу вместо Вадима, чем теперь так нарекать на него,-- сказал беспечно и нетерпеливо Павел Алексеевич.

   Арсений Алексеевич провел сухощавой рукой по своей острой темной бородке, потом ответил сдержанно, не отводя глаз от замысловатого пасьянса:

   -- Ты прекрасно знаешь, что я не мог пойти.

   -- Из династических соображений?-- лениво усмехнулся негритянски-толстыми губами преждевременно ожиревший Павел.-- Чтобы не оставить Натальинский уезд сиротою? Без третьего поколения Неповоевых на предводительском посту?

   -- В предводители я легко бы провел и тебя, и Вадима. На первых же выборах. Все равно Неповоевы. И все равно третье поколенье.

   -- Что касается меня, я -- пас. Никакого амплуа не приемлю. Если уж в третью Думу спасать отечество не пошел... предводительство -- тем более насмарку. Но Вадим? Вадиму чрезвычайно к лицу было бы предводительствовать.

   -- Ты полагаешь?

   В холодноватом тоне старшего брата прорвалась раздраженность. Но он умел, когда желал, сдерживать себя и углубился в пасьянс еще сосредоточенней.

   Павел заметил недовольство, однако не захотел уступить.

   -- Очень к лицу,-- повторил он чуть-чуть лукаво.-- Больше, чем тебе. Не сердись только. Во-первых, Вадим нигде не доучился, и это стильно. Для предводителя -- очень. Как предводитель, Вадим более цельная фигура, чем ты. Ты -- университетский, дипломированный. Ты -- точно живой укор всем иным... настоящим, чистым дворянам. Затем... у тебя свои твердые руководящие принципы. Историческая роль русского дворянства... Неуклонная обязанность держаться на высоте... Быть достойным и прочее. Это также для многих стеснительно. А Вадим... с ним всякому удобно. Наконец, внешность Вадима? Ведь уродится же этакий Святогор-богатырь! Весу восемь пудов с походом. Не жир, как у меня, одни мускулы. Гнет серебряные рубли, лучше мужика траву косит. Плечи -- шире косой сажени, борода -- русая, лопатою. Хоть сейчас на монумент его тащи, не посрамит земли русской. А голос? Труба иерихонская. В Думе он классически молчит. И хорошо делает, говоря между нами. Но для председательствова-ния на уездных собраниях у него клад, а не голос. Он и гомеопат, и пчеловод... Все такое безгрешное. И совершенно в дворянском жанре. Так что почему ты не поехал в Думу сам, а послал Вадима... я положительно не понимаю.

   -- Подумай. Может, догадаешься.

   Арсений Алексеевич не отрывался от пасьянса. Павел медлительно покачивал свое грузное тело в качалке. Откинувшись назад, он держал кверху большую голову с недлинными волосами светлого оттенка, рассеянно вглядывался в темно-зеленый купол виноградной беседки. Эта круглая, обширная как цирк беседка, сплошь доверху густо увитая цепким виноградом, предназначалась у Арсения Алексеевича на случай летних обедов при приемах гостей. Приемов, впрочем, у Арсения Алексеевича совсем не бывало. А беседку все же построили над правым берегом веселой и быстрой Горли. Построили лет восемь назад одновременно с новым не то домом, не то замком, возведенным Арсением Алексеевичем. И замок стоял тут же, над берегом, саженях в сорока от беседки, у подножия парка, который спускался к реке от старой барской усадьбы. Он был немного фантастический, этот замок. Трехэтажный, серовато-сиреневой окраски, с плоской крышей, с глухими и открытыми балконами всюду, с верандой вокруг нижнего этажа. Готические окна, полированный каменный фундамент, серебристые решетки несимметрично разбросанных балконов, закругленные башенки по углам... Все это поблескивало теперь под знойным солнцем, все еще не утратило свежести новизны.

   Было жарко. Но в затененной беседке не ощущалось жары. Лишь особый знойно-золотистый, чуть зеленоватый от виноградных зарослей свет напоминал, что июнь почти на исходе, что завтра -- начало сенокоса и от сегодняшнего воскресенья всего трое суток до Иванова дня.

   -- Так не догадываешься? -- помолчав и не дождавшись ответа, спросил Арсений Алексеевич.

   Павел опустил качалку вниз, поставил ноги на твердо утрамбованный пол беседки и потряс головою.

   -- Нет. Мои ленивые мозги не постигают столь тонкой премудрости.

   -- А премудрость простейшая. И постигать нечего. Помещик обязан лично работать на земле. Обязан. Иначе он -- чиновник, художник, адвокат и кто угодно, но не представитель своего сословия. Ты и Вадим не хозяева. Отнюдь. Значит, пригласить платного управляющего и все на него оставить? Это после того, как я вложил в имение чуть не все женино состояние? После всех моих начинаний? И овцеводство мое, и конский завод... Все в чужие руки? Но тогда мы и половины не получим того, что теперь получаем. Ни я, ни вы с Вадимом. Наши две с половиною тысячи десятин на троих -- да-алеко не золотой клад. Рабочие руки дороги, все дьявольски вздорожало. А жить нам всем -- мне с семьей, Вадиму с Ларисой, да и тебе тоже -- надо прилично. Соответственно нашему,-- как ты на мой счет часто иронизируешь,-- прирожденно сословному достоинству.

   -- Но в Думе ты получал бы жалованье на подмогу?

   -- И проживал бы его целиком, как Вадим проживает. Их только двое, он и жена. У меня же семья.

   -- Да-а. Это... разумеется. Пожалуй, что верно.

   Павел досадливо, немножко смущенно потер крупными и пухлыми пальцами свой жирный затылок. И обрадовался, вспомнив еще про что-то, упущенное из виду.

   -- А имение дяди? -- напомнил он несколько тверже и оживленнее.-- Ведь тоже две с половиною тысячи? И оно всецело в твоих руках?

   Арсений Алексеевич усмехнулся не то с горечью, не то с укоризной.

   -- Тебе кажется земля дяди ценной находкой? Напрасно. У дяди Валерьяна все заложено-перезаложено. Не секрет же для тебя, полагаю? Две закладных в банке. Есть частные обязательства. Сколько проценты съедают. Кроме того, дядю самого содержать надо. Тебе, может, кажется: дядя старик, паралитик... много ли ему нужно при семье Арсения? Только и расходов на него, что оплатить камердинера. А на деле, если сосчитать,-- во что одно франтовство его обходится! Все эти костюмчики, курточки... ассортименты шляп, запонок, галстухов. Духи, косметики. А его страсть к лекарствам? Ко всяким омолаживающим средствам? Даю тебе слово: он больше тратит на себя в месяц, чем я за полгода.

   -- Но все же... то есть... Я хотел сказать...

   -- Ты хотел сказать: но все же долги его погашаются? И имение достанется моим детям чистеньким? Но это только и заставляет меня возиться с его делами. Если бы не его дарственная... если бы это не родовая, не повоевская земля, да я бы ни за что!..

   -- Видишь? Какой ты у нас... собиратель, Иван Калита.

   -- О, могу тебя уверить... Он, составляя дарственную, все рассчитал отлично и правильно. Не возьми я его земли в свои руки, все уже продали бы кредиторы. Дядя остался бы ни с чем, безногим нищим. У него не было другого выхода. А я все равно был запряжен. Ну и рассуди, как бы я шел в Думу с таким грузом за плечами?

   Наконец, я должен следить за воспитанием детей. Воспитатели воспитателями, а необходимо и мое влияние. Мстислав и Игорь -- наше будущее. Не только мое, всей семьи нашей, пока ни у тебя, ни у Вадима -- нет детей. Ах, дети, дети... Большая радость, но и крест нелегкий. Уж не говорю о расходах. Но сколько жертв во имя их. Если бы ты знал только... И, какие жертвы!

   -- Да, ты много тратишь на их воспитание.

   Арсений Алексеевич очнулся от какой-то своей волнующей думы.

   -- Еще бы,-- проговорил он прежним, спокойно-деловитым тоном.-- Один мистер Артур содержание податного инспектора у меня получает. Даже больше. Потому что на всем готовом. А Жюль? А Эрнест? А русский учитель?