— Есть люди слепленные из глины, а есть, слепленные из пепла. Кости у них легкие как у птиц, броня их — ветер. Держись от них подальше, принцесса Ольвия, дочь хурренитского короля.
Самоха, ни о чем не подозревая, безмятежно жевал мясо, топорща выгоревшие под солнцем Поймы редкие усы. Летиций следил, чтоб кубок его не пустовал, туман над Мстой рассеивался, и жизнь была слишком хороша, чтобы задумываться о ее смысле.
— Все эти люди были столь добры, что согласились разделить со мной тяготы и опасности путешествия в Отиль. Хотя, боюсь, у них не было иного выбора. Ведь, несмотря на то, что они принадлежат к самым знатным фамилиям королевства, но почти у всех есть старшие братья, которым и достанется в наследство то, чем обладают их родители, в Отиле же они могут рассчитывать на гораздо большее, когда я займу трон.
Однако, до сегодняшнего дня, никто из нас не мог чувствовать себя в безопасности, слишком многие предпочли бы видеть меня лучше мертвой, чем женой правителя Отиля. Злоба старших братьев преследовала меня и за границей хурренитского королевства. Убийцы шли по пятам, и никто не знал, — говорила принцесса, позвякивая витыми браслетами на узких запястьях, — кто они и кто падет их жертвой. Но вот вчера гнойник наконец прорвался.
— Я уже рассказал им, — небрежно сказал Хат. Принцесса бросила на него быстрый взгляд и Самоха подумал, что, пожалуй, мог бы в нее влюбиться.
— Да? Очень хорошо, тогда мне остается добавить совсем немного. Люди веселы, потому что первый раз за все время путешествия почувствовали, что смерть не дышит за их спиной.
— Дорога моя зарастает ножами, быстрей чем травой, — произнес Хат. Строчка из разбойничьей песенки, имевшей хождение на всем протяжении Мсты, по обеим ее берегам, странно прозвучала на палубе королевского фрегата.
— Вырастаем — несеяны, пропадаем — некошены, — ответил Самоха второй строчкой песенки.
— Одному Литицию трудно за всем уследить, а на гвардейцев надежда слаба. Они во всем подчиняются коннетаблю Замыке, верность которого сомнительна. Я говорил с вашим старшим, Чойбой, он указал мне на вас, — сказал Хат.
Жуч на секунду вынырнул из пучины страсти, с надгрызенным яблоком в зубах, и промолвил:
— Что мы должны делать? — после чего, провожаемый поощрительной полуулыбкой княжны, занырнул обратно.
Хат ответил:
— Смотреть… Слушать… Если чье-либо поведение покажется вам подозрительным, дадите мне знать. В случае необходимости можете действовать оружием, наши люди предупреждены, можете рассчитывать на их содействие. Плата за это будет отдельная, пятьсот хурренитских золотых. У вас будет право входить в любое помещение на «Орле», кроме покоев принцессы Ольвии и капитанской каюты. Если я понадоблюсь, то именно там меня и следует искать.
— Почему бы и нет, — сказал Клепила. — Мы согласны.
Музыканты на верхней палубе сменили мелодию, застрекотали маленькие барабаны, заныла скрипка и кавалеры постукивая каблуками пошли вокруг помахивающих платочками дам.
— Спасибо за угощение, — поднялся Клепила, надевая колпак. — И не беспокойся, принцесса-беляночка, в обиду тебя никому не дадим.
— Ах! — засмеялась принцесса Ольвия. — Верю. Гоня впереди себя озирающегося Жуча, гранича-ры отошли к поручням.
— Ты спятил, — сказал Самоха Клепиле. — Как ты думаешь ее охранять?
Жуч бросил назад обворожительный взгляд и вклинился:
— Чего там охранять? Со своим служанками пусть сама разбирается, а с остальными мы справимся. Посмотри на этих хурренитских задрыг. Пока он меч достанет, я его побрить успею. А не устережем, тоже не страшно. Сестра она мне, что ли.
— Так и есть, — сказал Клепила. — Все лучше, чем внизу париться.
— Ну, вы, волки лесные, — удивленно сказал Самоха и пошел вниз за пожитками.
Внизу Самоха наткнулся на Пайду Белого, который отвел его в сторону.
— Если что, свистни. Ну, там наши будут крутиться, все равно.
— Хорошо, — Самоха расстелил плащ и побросав туда свои пожитки вместе с имуществом Жуча и Клепилы, связал все в узел и, сгибаясь под его тяжестью поднялся наверх.
Литиций провел граничар в ту дверь, из которой появилась принцесса. Устройство внутренних помещений оказалось очень простым, несколько дверей выходило в довольно длинный коридор, в конце которого находилась тесная каморка без окон.
— Располагайтесь, — сказал Летиций ставя на стол железный подсвечник и кладя ключ от каморки на маленький круглый стол на одной ножке. — Бедняга Круадак, помнится, все жаловался что ему здесь тесно, но, думаю, вам тут не придется проводить много времени.
Новоселье заняло одну минуту, граничары повесили на стенку свои луки и колчаны со стрелами, Самоха скинул с плеча узел, который не стали разворачивать. После чего Летиций провел им по всем покоям. Их оказалось немного. Самый большой, застеленный медвежьими шкурами, разделенный на две комнаты, принадлежал принцессе. Во внутренней комнате располагалась ее спальня, туда Летиций не сунулся, вторая же комната использовалась для приема гостей. Здесь стоял массивный прямоугольный стол на бронзовых ножках и кушетка с высокой спинкой, служившая кроватью для дежурившей ночью фрейлины.
Напротив покоев принцессы была каюта капитана, более похожая на берлогу, те же медвежьи шкуры, подвесная койка Летимака и сундук, служивший постелью для Гентийского владетеля, составляли ее убранство. Здесь не было даже стола. Впрочем каюта выглядела совершенно необитаемой, очевидно ее хозяева наведывались сюда не часто. Затем прошли в помещение для мужской половины свиты, довольно большому, довольно грязному, с двумя стрельчатыми окнами. Сколоченные из досок, лежанки для благородных господ, застеленные шерстяными плащами, а то и голые, стояли рядами, как в казарме. В углу были свалены ящики и узлы.
— Вообще-то, на «Беркуте» обстановка побогаче, — словно извиняясь за скудость обстановки, сказал Литиций. — Коннетабль Замыка, знаете ли, важная шишка.
Сказано было так, что стало ясно, что ни принцессу Ольвию, ни благородного Хата, не говоря уж о свите, Литиций важными шишками не считает.
Помещение для женщин ничем не отличалось от помещения для мужчин, разве что было почище, да стены украшали венки и гирлянды из цветов и трав, собранных во время стоянки в Лихоте.
— Слуги живут на нижней палубе, туда мы пока спускаться не будем, — сказал Литиций и растворился в полумраке коридора.
Выйдя на свежий воздух граничары обнаружили, что от тумана не осталось и следа. В безоблачном небе ярко сияло солнце. Караван шел между холмистых берегов. Музыка на верхней палубе больше не играла. Музыканты, рассевшись кружком на досках настила, закусывали, сложив рядом инструменты. Между тем придворные столпились у левого борта, наблюдая за кульминацией происходящей на берегу драмы. Небольшой трехбашенный замок доживал последние минуты перед своим падением. Отряды осаждающих стояли по периметру его стены, участок которой, обращенный к реке, рухнул, на глазах зрителей, под ударами стенобитных машин. В брешь, не встречая видимого сопротивления, пошли штурмовые колонны, за ними, увлеченные общим движением, потянулись соседние отряды. Над замком поднялся столб черного дыма. Вдруг ворота его распахнулись и из них галопом вылетели сотни полторы всадников, за ними бежали пешие воины, которых было раза в четыре больше. Осажденные предприняли попытку вырваться из кольца. Стоящий перед воротами отряд кавалерии не успел принять боевой порядок и в считанные минуты лег под саблями. Те, кому посчастливилось уцелеть, брызнули в разные стороны, вместе со стоящими в резерве ротами копейщиков. Но к месту вылазки отовсюду спешили отряды осаждавших, которые после нескольких разрозненных стычек стеснили прорывавшихся и навалились на них всей массой. Толпа бьющихся людей топталась на лугу перед замком, но исход был предрешен, и не успели корабли миновать поле боя, как сражение окончилось. От пристани на берегу сорвались в погоню за караваном две галеры, но скоро отстали.
